Отвернулась, сдавленно выдыхая и прикрывая на мгновение глаза. Прохладный невесомый ветерок пригонял запах сырости; мы всё ещё лелеяли надежду, что обойдется без дождя. Сейчас он – максимально некстати, хотя легкая передышка после долгой недели испепеляющей жары пошла бы всем на пользу.

Грузные грозовые тучи неспешно плыли в высоте.

– Ну-с, вперед, – бодро проговорил Норман, – погнали.

Стэн улюлкнул, Сара весело со мной переглянулась, и наша четверка двинулась вперед. Тарэн и Роудез тащили за собой тележки, те поскрипывали и постукивали, становясь главных объектов нашего всеобщего негодования.

Предстояла долгая дорога и, впрочем-то, пасмурная погода нам благоволила. Я боялась представить, как можно пройти шестьдесят километров под палящими лучами солнца. Пока мы передвигались через лес, это не ощущалось бы столь ужасно, но ведь большая часть пути отводилась на трассу, а там кроме прямых лучей еще и жар от асфальта. Я успокаивала и подбадривала себя, обдумывая, что наш путь мог быть еще трудней, чем сейчас.

До самого леса шли молча. Тишину разбавлял только налетающий ветер, да трещащие тачки.

– Начинает парить, – задумчиво поговорила Сара, подняв голову кверху, – надеюсь, под дождь мы все-таки не попадём. Постараемся управиться поскорее, а потому не надейтесь на перекуры, котики.

– Кто бы сомневался, – Роудез хохотнул, – мы даже если помирать будем от усталости, ты все равно потащишь нас вперёд.

– Не возмущайся, Норман, – сладко протянула девушка в ответ ему, – иначе будешь тащить обе заполненные тачки.

– Дружище, возмущайся побольше, – расплылся в улыбке Стэн.

Напряженное молчание разбито, волнения спугнуты настроем горгоновцев.

Мне нравились горгоновцы. Несмотря ни на что. Несмотря на их приближенность Трем. Несмотря на пугающие байки об этой группе. Несмотря на неоднозначную репутацию. Я и в мыслях не могла представить, что жизненная дорожка столкнет меня с "Горгоной", и уж тем более – поставит плечом к плечу.

Хотя, никакой проницательности и понимания людей не хватило бы, чтобы понять досконально каждого из горгоновцев. А, быть может, мне пока только так казалось, в силу всего того безумия, которое постоянно царило вокруг нас. Кто знает, как в привычных спокойных условиях я воспринимала бы этих военных. Но то, что "Горгона" обладала какой-то особой душой, особенной философией, было неоспоримо.

И эту душу мне очень хотелось понять.

Мы пробирались сквозь лесную дорогу. Впереди брезжил просвет приближающегося шоссе. Солнце то пряталось за облаками, то вновь проглядывало, делая зеленые листья над нами позолоченными. Температура вполне комфортна для передвижения; мои утренние волнения о вылазке теперь казались надуманными и преувеличенными. Прошедшие полтора часа ходьбы прошли почти незаметно и вполне легко под шутки Нормана, иногда доходящие до абсурда и находящиеся на грани приличия и морали. Сара перешучивалась вместе с ним, порой и мне доводилось "доработать" какую-то из баек Роудеза. Стэн тоже посмеивался, вспоминая забавные бравые истории из отпускной жизни горгоновцев. В общем, временами нас захватывал гомерический гогот, который мы были не в силах сдержать – смех эхом разносился по лесу, и даже появись откуда-то зараженные, мы бы так и продолжили задыхаться истерическим смехом (может, это действительно работала своего рода самозащита истощенного организма, старающегося искусственно привести эмоциональное состояние в баланс).

За нашими спинами осталась база, река; теперь почти миновали лес.

Где-то глубоко в душе я понимала: чем грубее были наши шутки, чем громче мы смеялись (закрывая, при этом, рты, чтобы хотя бы создать иллюзию нашего "бесшумного" передвижения), тем больше старались отогнать неприятный и липкий страх. Каждый помнил о том, что находился в опасности; но мы заставляли себя не думать об этом. Заставляли себя отгонять пугающие мысли, и не пытаться в каждой тени и в каждом шорохе видеть то, что могло нас убить. Правильно это было или нет, я не знаю. Но, уверена, не делай мы этого, дорога стала бы еще дольше и тяжелее.

Наконец пересекли последние заросли, оставляя за спинами темнеющие кусты и деревья. Вышли на широкую асфальтированную дорогу; дальше нее стелились бесконечные просторы с редкими кустарниками и одинокими деревьями. Где-то у горизонта по ту сторону виднелись еще леса, далекие-далекие трубы, очертания которых пропадали ни то в облаках, ни то в дымке…

Парило. Над нагретой землей переливался и струился воздух. Знойное марево окутало и лес.

Повернули по шоссе вперед. Дорога почти не петляла, по крайней мере до заправки с магазином, но была немного холмиста – один из спусков круто уходил вниз, затем вновь поднимался, и уже ровной полосой дорога стелилась дальше. Там, почти у горизонта, виднелись линии закрытых рабочих станций – своеобразных муравейников, "купольные городки" – люди обычно работали там и жили, без возможности покинуть "закрытые прозрачным колпаком селения"; запрету подвергались и попытки в такие городки попасть. В этих местах функционировали различные конструкторские бюро, научные центры, значимые объекты военно-промышленного комплекса. "Купольные городки" тоже стали определенным символом власти Трех.

Дальше линий станции – голубые ломаные очертания далекой горной цепи. Шоссе там начинало змеиться серпантином.

Сара посмотрела на наручные часы. Перерыва не дала, сказав, что сделаем остановку не раньше, чем через полчаса.

Продолжили путь. Тачки стали меньше греметь (асфальт все же куда ровнее лесной накатанной дороги), а нам самим стало еще жарче и душнее. От дороги нещадно парило, и даже в те минуты, когда солнце пряталось за тучи, легче не становилось. Помня о правиле "чем больше пьешь, тем больше хочется", я старалась лишь немного промочить горло и пересыхающие губы. Вновь замолчали, посматривая то на темнеющий по правой стороне лес, зловеще наблюдающий за каждым нашим шагом, то назад, словно ощущая на своей спине чей-то пристальный взгляд.

Сон тревожный, поверхностный; когда машина вдруг останавливается, я сразу приоткрываю глаза, всматриваясь в темноту ночи. 

Широкая река. Арочный мост. Заграждения, перекрывающие дорогу. Рядом с ними таможенный пост. Роберт, осматривающий тросовое ограждение, дает указание жестом.

Слышу, как Льюис шумно выдыхает, выходя из машины, и сама спешно скидываю плед, – ночь не по-летнему холодная, – на секунду мешкаю, но затем тоже распахиваю дверь.

На улице промозгло. Ночь темная, безветренная. Нарастающая луна затянута пепельными облаками. Оглядываюсь – холмы поросли низким кустарником, усыпанным мелкими белыми цветами, яркими точками виднеющимися за пределами трассы. Широкая река, похожая на разлившуюся нефть, бездвижна и нема: ее очертания теряются во тьме горизонта. 

Верчу головой, всматриваясь во мрак ночи, – боюсь, что кто-то из этой темноты всматривается в меня. Пристальным взглядом следит за каждым моим движением; ждёт, когда отвернусь, когда потеряю на мгновение бдительность… 

Но вокруг пусто. Безмолвный пейзаж. Оставленный таможенный блокпост. Кроме меня, да Роберта с Крисом больше никого на улице нет. Поздняя ночь, пахнущая землей, что целый день погибала под палящими солнечными лучами, да теми белыми цветочками; Сэм и все горгоновцы спят (кроме, конечно, водителей).

—..да, конструкция полуавтоматическая, – доносится до меня голос Роберта; он почти философски относится к ставшей постоянной потери времени при пересечении КПП. Местами мы завязали на многие часы, порой тратя целый день, чтобы проехать очередную пограничную черту. Когда зараженные (да и эвакуирующиеся) хлынули потоком, большую часть барьеров заблокировали. Благо, здесь нам хотя бы не приходится прорываться через сотни машин. – Вон тот участок открывали дистанционно на посту; давнишняя установка, такие хлипкие уже лет семь как не ставят, так что, считай, нас силы свыше по этой дороге повели. Конечно, автоматизировано мы сейчас проезд не откроем, но стойки не забетонированные, да и внутри полые.