– Думаешь, получится снести?

Роберт неоднозначно пожимает плечами.

– Думаю, что есть ручной рычаг. Так будет проще и разумнее; непонятно, насколько прочными окажутся сами тросы. Мы, вроде, никуда не торопимся, можно осмотреть КПП. Там и рычаг найдем, и будет очень неплохо, если что-нибудь из боеприпасов попадется. 

– Я могу пойти с вами? – выпаливаю сразу, и горгоновцы недоуменно оборачиваются ко мне. – Если, конечно, там никого нет, будет чисто, и я не помешаю, – проговариваю все так же скороговоркой. – Мне никогда еще не доводилось проникать внутрь таможенного поста, посмотреть, как он организован изнутри. К тому же, может я смогу найти что-то интересное. Или полезное. 

Льюис кривит губы в недовольстве, но Роберт кивком головы подзывает к себе, а когда подхожу – протягивает фонарик.

Из круговорота мыслей меня вытянуло яркое красное пятно, показавшееся среди зарослей кустарников и низеньких деревьев.

– Машина Марка, – первым проговорил Норман. Он переглянулся с нами и ускорил шаг.

Схваченное напускное спокойствие сошло на нет. Можно было сколько угодно выстраивать крепостные стены замка из облаков, да только таяли они от любого соприкосновения с реальностью; и красная груда металла, показавшаяся перед нами, напомнила о действительности происходящего.

Глазам предстала жуткая картина: смятая разбитая машина, капот которой превратился в гармошку металла. От лобового стекла остались только кровавые осколки. Я остановилась в нерешительности, не в силах сделать следующий шаг. Внутри скрутило живот от волнения. Ни Марка, ни девушки уже не было в живых. И так странно (даже болезненно) столкнуться с тем, что напоминало о последних их минутах. Чужие, абсолютно чужие мне люди, но я буквально ощутила их страх и панику, ощущение их потерянности и отчаяния, перехватывающего дыхание. Представила, сама того не желая, последние секунды перед обращением девушки, перед столкновением с деревом.

Она ведь понимала, что происходящее с ней не просто недомогание? Она ведь чувствовала, что в затылок ей дышала смерть? И, уверена, она до безумия хотела жить. До безумия боялась.

Я опустила глаза и сильнее вцепилась в лямки рюкзака. На глаза накатились слезы.

– Штефани, – Норман тронул за плечо. Я дрогнула. Совершенно не заметила, как подошел горгоновец. Постаралась улыбнуться ему, кивнула.

Стэн в это время оставил тачку на дороге, а сам поспешно спустился к машине. Сара шла следом за ним, поднеся руку к кобуре. Тарэн ударил по открытой двери машины, чтобы та распахнулась настежь. Затем, приложив немалые усилия, поднял заклинивший багажник.

Ни внутри салона, ни внутри багажника ничего не было.

– Рваные шмотки; ими только костер развести, – констатировал Стэн, похлопав по машине.

– А что по бензину? Есть что слить? – нахмурился Норман. – Шланг с собой.

– Марк сразу обмолвился, что бензина у него совсем немного оставалось, – покачал головой Тарэн. – Если литра три здесь будет, то уже хорошо.

– Посмотри, может, у него есть пустые бутылки, – проговорила Сара, сама заглядывая внутрь салона, – можно в них слить, три литра это уже что-то… О, а вот и газировка, – она вытянула полупустую бутылку с яркой оранжевой жидкостью.

– К тому же, – выдавила я, – тряпки есть, бензин есть – вот уже готовый костер. Да и, если прикинуть, тех же трех литров должно километров на двадцать хватить? Сколько ваши машины точно топлива едят? Шестнадцать на сто, да?

Даже издалека увидела нескрываемое удивление на лице Стэна. Лицо Норман расплылось в довольной улыбке.

– Шайер, – сказал он, имитируя интонацию Льюиса, – да ты не так проста, как кажешься, – Роудез давил лыбу во все тридцать два, а я неуверенно покосилась на Сару. Та тоже улыбалась, а затем коротко кивнула Тарэну, махнув рукой. Еще через пару секунд была обнаружена еще одна пятилитровая бутылка с остатками воды.

Сара выудила откуда-то большой черный пакет и бесцеремонно начала закидывать туда наспех брошенные в багажник одежды; остатки газировки и воды незамедлительно слиты Стэном. К нашему счастью заливная горловина топливного бака была без замка, и Норман с легкостью ее открыл. Роудез опустил один конец шланга в бензобак, а второй плотно обхватил губами. Резко потянул воздух и мгновенно опустил этот конец в бутылку.

– Сразу с собой возьмем, – Стэн глянул на Сару, – или на обратном пути?

– Зараженным ни бензин, ни тряпки не нужны, – качнула головой девушка в ответ, – а живые не будут копаться в разбитой машине, когда в поле видимости заправка с магазином. Оставим в багажнике и заберем, когда будем возвращаться.

Норман отряхнул шланг, забросив его затем в тачку. Бутылку с бензином крепко закрутили и положили вместе с вещами. Багажник захлопнули, оглянулись по сторонам. Я еще раз украдкой посмотрела на выбитое стекло и потемневшие остатки засохшей крови.

Слова Роберта "слезы нужно оставить позади" и "не смей отчаиваться" Льюиса холодно и несколько грубовато прозвучали в голове. Поспешно поднялась на дорогу вслед за горгоновцами, глубоко вдохнула, прислушиваясь к тишине.

На секунду солнце показалось из-за туч, а сильный поток ветра пронесся в верхушках деревьев. Зашелестели листья неразличимым шепотом.

Нужно идти дальше. И мы пошли. Большая часть пути осталась впереди, не говоря о том, что потом следовало возвращаться. Почему-то для меня пока не существовало обратной дороги. Была только точка "А" – вперед, ни шагу назад, ни лишней мысли.

Вновь заговорили о пустом. Незаметно речь перешла к самой "Горгоне". Спрашивать деликатные вещи напрямик я пока не решалась, да и не знала, с чего следовало начать. Горгоновцы удивительным образом сочетали в себе две ипостаси: с одной стороны, как когда-то выразился Сэм, были безликими тенями, сокрытыми именем своей группы, с другой – именно они являлись военной элитой, не раз вершившей исход сражений и поворотных моментов. Не стоило забывать, что первые Трое укрепились у власти именно благодаря поддержке "Горгоны" (вернее сказать, ее прародителю – Серпенсариевской гвардии); развязка того переворота предрешилась и армией, и церковью, но последний гвоздь забил командир горгоновцев. Безымянный. Как и прочие. Даже настолько значимое и переломное событие не внесло имен "Горгоны" в историю.

Вникать в систему и идеологию, действующую внутри группы, было тяжело и непонятно. Иногда казалось, что горгоновцы иррациональны в своей вере в командира, в почти благоговейном отношении к своему званию, в слепом следовании неписанных правил и обычаев. Но они буквально жили этой группой. "Горгона" жила в каждом из них.

О прошлом каждого горгоновца знал один лишь командир. Если кто-то хотел, он мог поделиться своей историей, рассказать о каких-то событиях собственной жизни, но обычно сами горгоновцы предпочитали молчать. Всё с чистого листа, и вступление в "Горгону" не просто как новая глава или этап – это новое рождение, новая жизнь. Единственный человек из нынешнего состава, о прошлом которого и сами горгоновцы хотя бы что-то знали, был Михаэль. Собственно, что рассказано без тайны, то имеет право на оглашение, а потому Норман рассказал о том, что Боур – потомственный медик. И его отец, и его дед, и его прадед – все трудились и преуспевали в медицине. Только они больший упор делали на научную деятельность, а Михаэль предпочел практику, да и к тому же выбрал себе призвание военного врача (что не сильно-то одобрили отец с дедом). С самого детства Боур изучал анатомию, читал врачебные труды и присутствовал на операциях и осмотрах (даже без своего на то желания; его "учителя" постоянно водили его наблюдать медпрактику: работу врача, операционного блока; когда стал постарше – ассистировать). То, что сейчас Михаэль мог почти всё – начиная от осмотра зубов, заканчивая сложными хирургическими вмешательствами, – было результатом нескончаемого обучения и бесконечной практики. Он много раз вытаскивал горгоновцев с того света (Норман даже заикнулся, что однажды Михаэль смог спасти полумертвого Льюиса, которого "Горгона" еле вызволила из плена; особенно подробно Роудез не рассказал – его с силой пихнула в бок Сара, видимо зная, что Крис не захотел бы распространения этой "конфиденциальной" информации). Но все заслуги Михаэля меркли для его требовательного и деспотичного деда (и не менее требовательного и деспотичного отца). Конечно, горгоновцы не знали деталей, почему разладились отношения Боура с родными окончательно: известно было, что от него буквально отреклись, запретив ему возвращаться в родной дом, пока он носит звание горгоновца… Но Михаэль выбрал "Горгону". И изменил настоящую фамилию на укороченную и измененную: "Боур".