– А за что он мстил? – поинтересовался Рамоутер.

– Оливер пошел служить в армию в девятнадцать лет, – начала Иствуд. – Он был сложным подростком. – Иствуд начала загибать пальцы. – Родители с ним не справлялись. Из школы его выгнали. Переезжал из одной приемной семьи в другую. Его поместили в интернат и в восемнадцать лет выставили на улицу с чеком на две тысячи фунтов стерлингов. Он понятия не имел, как жить дальше. И пошел в армию. Через полгода Оливера изнасиловали. Армейский врач сказал, что это был один из худших случаев изнасилования, которые он видел за свою жизнь.

Хенли склонилась над своим письменным столом. Она была благодарна Иствуд за то, что взяла на себя рассказ о жизни Оливера.

– Что он имел в виду под «худшим случаем»? – уточнил Рамоутер.

– Групповое изнасилование. И еще использовали древко от метлы и разбитую бутылку – в дополнение к своим мужским органам. Оливер шесть недель пролежал в больнице.

– Ужас.

– Он написал заявление. Назвал всех шестерых насильников: Адриан Флинн, Тоби Кендрик, Джереми Хикс, Гэри Форд, Ричард Льюис и Алистер Нэш. Все из его взвода. Был трибунал, дело слушалось двенадцать дней. Всех шестерых оправдали. Проходит восемнадцать лет, и сержанта Адриана Флинна обвиняют в изнасиловании гражданского лица. И его снова оправдывают. А через три месяца Оливер разрезает его на куски и разбрасывает их вдоль трассы А2, между пабом «Солнце в песках» – знаешь, на перекрестке? – и поворотом на Киндбрук. Еще через две недели находят Тоби Кендрика, тоже разрезанного на куски, его бросили под железнодорожным мостом в Льюишеме…

– Мне тошно все это слушать, – перебил Стэнфорд. – Для паба еще слишком рано?

– Я вполне могу к тебе присоединиться, – сказал Пеллача.

Было тепло, но воздух стал тяжелым. В кабинете повисла тишина, словно они оказались в «оке бури»[25].

– Оливер убил всех тех, кто над ним издевался, – продолжила рассказ Иствуд. – И он бы убил и прокурора, и судью, который председательствовал на трибунале, если бы его не остановила Хенли.

– Вы сказали, что он убил всех, кто над ним издевался, но жертв оказалось семь, – заметил Рамоутер. – Кто седьмой?

– Понятия не имеем. Оливер отказался сообщить.

Хенли моргнула, пытаясь отогнать воспоминания, и снова сосредоточилась на том, что происходило в кабинете.

– Оставленная на теле метка означает, что это не просто совпадение. Но также она означает, что мы имеем дело не с обычным серийным убийцей. С подражателем.

– Я не понимаю, – признался Рамоутер, склоняясь над письменным столом. – А почему подражатель начал действовать именно сейчас? Оливер сидит в тюрьме уже два с половиной года.

– Он не первый, – сказала Хенли, глядя прямо на Рамоутера. – Но человек, с которым мы имеем дело сейчас, все четко рассчитал, он явно хочет держать нас в постоянном напряжении, не давая расслабиться. Иначе зачем разбрасывать части тел там, где они оказались, да еще и с разницей в один день. И есть еще кое-что.

Хенли посмотрела на людей, которых знала, – Пеллачу, Иствуд и Стэнфорда. Они все смотрели куда угодно, только не на нее. Пытались скрыться от чувства, что старые призраки вернулись, чтобы снова их преследовать.

– Об этой метке никто не знал, – сказала Хенли, открывая фотографию с символами, вырезанными на коже у Зоуи. – Эти символы были частью modus operandi[26] Оливера. Его личным знаком. Его почерком.

– Я об этом не знал, – сказал Рамоутер. – О символах. Не читал о них.

– Вот в этом-то все и дело, юноша, – посмотрела на него Иствуд. – Об этом нигде не сообщалось.

– Мы скрывали эту информацию от прессы в период расследования и слушания дела в суде, – продолжила объяснения Хенли. – До начала слушания в суде произошло еще два убийства – действовал подражатель, поэтому судья запретил распространять информацию о деле. Газетчики даже обращались в Высокий суд с апелляцией, требовали отмены этого решения. Но судьи, которые рассматривали апелляцию, согласились, что публикация символов может нанести ущерб и…

– Сколько человек знали про эту метку? – перебил Рамоутер.

– Все, кто входил тогда в нашу группу. Еще Лин, Тереза и криминалисты из группы Энтони.

– Последний раз, когда я проверял, – сказал Пеллача, – Оливер содержался в блоке строгого режима в тюрьме Белмарш. Он проводит в камере по девятнадцать часов в день. Он практически ни с кем не общается, только с надзирателями и невезучими адвокатами, которых ему удается убедить попытаться подать апелляцию на вынесенный ему приговор.

– Найденные тела говорят о другом, – заявила Хенли. – Тут одно из трех. Или у нас подражатель-телепат, или это человек, который каким-то образом участвовал в изначальном расследовании и судебном процессе, или Оливер с кем-то беседовал.

– А мы точно не можем пойти в паб? – снова спросил Стэнфорд.

– Ты серьезно? – рявкнула Хенли.

– Прости, шеф. – Стэнфорд сел на стуле прямо. – С кем Оливер мог разговаривать?

– С тем, кто имеет к нему непосредственный доступ, – высказал предположение Рамоутер. – Может, он с кем-то переписывается. Но смысл?

– Оливер – нарцисс, эгоистичный, самовлюбленный психопат, – пояснила Хенли. – Может, он хочет позлорадствовать.

– А что, если это не он? – снова заговорила Иствуд. – А он спокойно сидит в Белмарше, занимается своими делами и решает судоку. Утечка могла быть?

Хенли покачала головой.

– Не вижу смысла. Зачем кому-то сообщать эту информацию сейчас?

– Я не говорю про сейчас. Я говорю про то время, когда во главе нашего отдела стоял Раймс.

– Даже не заговаривай об этом, Иствуд, – произнес Пеллача жестким тоном. В его голосе звучало предупреждение.

Иствуд подняла руки вверх.

– Я не собираюсь плохо говорить о мертвых, – заявила она. – Я просто проговариваю вслух то, о чем, возможно, думает большинство из нас. Послушайте, здесь сейчас только мы, и всем нам хорошо известно, что Раймс не был ангелом.

– Про него много чего можно было сказать, Исти, но он никогда не допустил бы утечку такой важной информации, как эта, – сказала Хенли, защищая его после смерти гораздо решительнее, чем при жизни.

– Ты это говоришь, несмотря на все слухи, которые ходили? Почему он покончил с собой?

– Так, хватит, – вступил Стэнфорд, явно желая успокоить Иствуд, которая сильно завелась. – Утечка произошла не с нашей стороны. Как насчет криминалистов? Они не очень надежные ребята. Я не особо удивился бы, если бы какой-нибудь придурок, которого к ним временно прикомандировали, решил бы раскопать папку с делом, а потом оставил бы ее в вагоне метро. Не впервой.

– Послушайте, – заговорил Пеллача. – А почему убийцей не может быть какой-нибудь ревнивый бывший любовник? Вы уверены, что мы знаем все про отношения Дарего с Кеннеди? Она все честно рассказывала?

– Не говори ерунды, – пробормотала Хенли себе под нос.

– Или, может, Кеннеди досадил кому-то не тому, – продолжал Пеллача. – Он ведь сидел и за наркотики.

– Долг перед дилером? – спросил Рамоутер. – Последний раз его судили за это, когда ему было двадцать два года. Четырнадцать лет назад. Несколько поздновато, чтобы осознать, что Кеннеди продал кому-то восьмую вместо унции[27].

– Я сейчас просто выступаю в роли адвоката дьявола, – пояснил Пеллача. – Из того, что мы уже знаем про Дэниела Кеннеди, единственный человек, который пел ему дифирамбы, это его брат.

– Простите, шеф, – сказал Рамоутер, расправляя плечи. – По срокам никак не получается связать это дело с наркотиками.

– Я согласна с Рамоутером, – высказалась Хенли. – И я также не думаю, что была утечка информация.

Она понимала, что Пеллача хотел обсудить все аспекты дела, посмотреть на него под всеми возможными углами, но не могла игнорировать свою интуицию, которая подсказывала: они просто тратят время.