Литмир - Электронная Библиотека
Литмир - Электронная Библиотека > Слепухин Сергей ВикторовичВласов Герман Евгеньевич
Евса Ирина Александровна
Романовская Лариса Андреевна
Ямакова Наиля (?)
Анненский Иннокентий Федорович
Чёрный Саша
Маяковский Владимир Владимирович
Бальмонт Константин Дмитриевич "Гридинский"
Есенин Сергей Александрович
Аинова Татьяна (?)
Мартынюк Сергей Викторович
Мандельштам Осип Эмильевич
Цветаева Марина Ивановна
Минаков Станислав Александрович
Касьян Елена "Pristalnaya"
Блок Александр Александрович
Кабанов Александр Геннадьевич
Чернов Александр Викторович
Брюсов Валерий Яковлевич
Ахматова Анна Андреевна
Павлова Вера Анатольевна
Шевцова Галина Викторовна
Мазин Александр Владимирович
Аркатова Анна
Северянин Игорь Васильевич
Пастернак Борис Леонидович
Парнок София Яковлевна
Минакова Анна
Юрьев Олег
Жук Игорь (?)
Гумилев Николай Степанович
Бельченко Наталья Ю. (?)
Верник Александр Леонидович (?)
Клюев Николай Алексеевич
>
Два века о любви > Стр.26

нашей разлуки: «здравствуй-прощай»…

Поезд, бумажный пакетик печали, —

самое время заваривать чай.

Сладок еще поцелуев трофейный

воздух, лишь самую малость горчит…

Слышишь, «люблю», – напевает купейный,

плачет плацкартный, а общий – молчит.

Мир по наитию свеж и прекрасен.

Чайный пакетик, пеньковая нить…

Это мгновение, друг мой, согласен,

даже стоп-краном не остановить.

Не растворить полустанок в окошке,

не размешать карамельную муть.

Зимние звезды, как хлебные крошки,

сонной рукой не смахнуть. Не смахнуть…

«Непокорные космы дождя, заплетенные, как…»

Непокорные космы дождя, заплетенные, как

растаманские дреды, и сорвана крышка с бульвара,

ты прозрачна, ты вся, будто римская сучка, в сосках,

на промокшей футболке грустит о тебе Че Гевара.

Не грусти, команданте, еще Алигьери в дыму,

круг за кругом спускается на карусельных оленях,

я тебя обниму, потому что ее обниму,

и похожа любовь на протертые джинсы в коленях.

Вспоминается Крым, сухпайковый, припрятанный страх,

собирали кизил и все время молчали о чем-то,

голышом загорали на пляже в песочных часах,

окруженные морем и птичьим стеклом горизонта.

И под нами песок шевелился и, вниз уходя,

устилал бытие на другой стороне мирозданья:

там скрипит карусель, и пылают часы из дождя,

я служу в луна-парке твоим комиссаром катанья.

««Кровь-любовь», – проскрипела кровать…»

«Кровь-любовь», – проскрипела кровать,

«кровь-любовь», – рассердилась таможня,

«кровь-любовь», – так нельзя рифмовать,

но прожить еще можно.

Пусть не в центре, пускай на краю

бытия, не в портянках атласных —

восклицательным знаком в строю

русских букв несогласных.

Кровь-любовь, благодарность прими

от компьютерных клавиш истертых,

и за то, что остались людьми,

не желая расфренживать мертвых.

Кровь-любовь, не дается легко

заповедное косноязычье,

но отшельника ждет молоко:

утром – женское, вечером – птичье.

«Чадит звезда в стеклянном саксофоне…»

Чадит звезда в стеклянном саксофоне,

изъезжен снег, как будто нотный стан,

косматая Казань, у января на склоне,

зубами клацает: та-та-та-татарстан.

Для нас любовь – количество отверстий,

совокупленье маргинальных лож,

твой силуэт в пальто из грубой шерсти —

на скважину замочную похож,

и полночь – заколоченные двери,

но кто-то там, на светлой стороне,

еще звенит ключами от потери,

та-та-та-та-тоскует обо мне.

Шампанский хлопок, пена из вискозы,

вельветовое лето торопя,

не спрашивай: откуда эти слезы,

смотрел бы и смотрел бы сквозь тебя.

«Я выжил из ума, я – выживший, в итоге…»

Я выжил из ума, я – выживший, в итоге.

Скажу тебе: «Изюм», и ты – раздвинешь ноги.

Скажу: «Забудь язык и выучи шиповник,

покуда я в тебе – ребенок и любовник…»

На птичьей высоте в какой-нибудь глубинке

любую божью тварь рожают по старинке:

читают «Отче наш» и что-нибудь из Лорки

и крестят, через год, в портвейне «Три семерки».

Вот так и я, аскет и брошенный мужчина,

вернусь на этот свет из твоего кувшина:

в резиновом пальто, с веревкой от Версаче

и розою в зубах – коньячной, не иначе.

«Играла женщина в пивной…»

Валику Глоду

Играла женщина в пивной

за полюбовную зарплату,

И поцарапанной спиной

мне улыбалась виновато.

Дрожа в просаленном трико

под черным парусом рояля,

Слегка напудренным кивком

на плечи музыку роняя.

Играла, словно мы одни,

забыв на миг пивные морды,

И пальцами делила дни

на черно-белые аккорды.

Над чешуей в клочках газет

привычно публика рыгала,

И в одноместный туалет —

тропа бичами заростала.

И в лампочке тускнела нить,

теряя медленно сознанье,

как будто можно изменить

нелепой смертью мирозданье.

Играла женщина! И жаль

ее мне было за улыбку,

И под подошвою педаль

блестела золотою рыбкой.

«Губы в кристалликах соли…»

Губы в кристалликах соли —

не прочитать твоих слез…

Словно украл из неволи

или в неволю увез.

Волны под вечер на убыль,

мыслей вспотевшая прядь:

…чтобы увидели губы —

надо глаза целовать.

Больше не будет скитаний,

меньше не станет тряпья.

Бабочку в черном стакане

выпью, дружок, за тебя.

Пой мне унылые песни,

сонным шипи утюгом.

Плакать невыгодно, если

море и море кругом.

Ты расплетаешь тугую,

косишь под провинциал…

Я ведь другую, другую

у янычар воровал!

Прикосновения

1

Преступленье входит в наказанье,

и выходит ослик Буцефал,

детская игра в одно касание:

прикоснулся – и навек пропал.

И с тобой исчезли из лукошка:

белые гребные корабли,

но меж прутьев – завалялась крошка

не открытой до сих пор земли.

И с тобой исчезли безвозвратно:

свет и тьма, мятежный дух и плоть,

лишь остались мысли, ну и ладно,

рюмка водки, Господа щепоть,

страшный счет за Интернет (в конверте),

порванный билет на Motley Crue…

Говорю с тобою не о смерти,

о любви с тобою говорю.

2

Желтый ноготь, конопляный Будда,

рваная нирвана на бегу —

ты меня соскабливаешь, будто

с телефонной карточки фольгу.

Чувствую серебряной спиною —

у любви надкусаны края,

слой за слоем, вот и подо мною

показалась девочка моя.

«Я тебе из Парижа привез…»

Я тебе из Парижа привез

деревянную сволочь:

кубик-любик для плотских утех,

там внутри – золотые занозы,

и в полночь – можжевеловый смех.

А снаружи – постельные позы

демонстрируют нам

два смешных человечка,

у которых отсутствует срам

и, похоже, аптечка.

Вот и любят друг друга они,

от восторга к удушью,

постоянно одни и одни,

прорисованы тушью.

Я глазею на них, как дурак,

и верчу головою,

потому что вот так и вот так

не расстанусь с тобою.

Анна Аркатова, Москва

«Приснилось, что ты меня бросил…»

26
{"b":"817515","o":1}