Забравшись руками под одеяло, я заскользил выше, к коленям. Таня, вздрогнув, проснулась, приподнялась. Увидев меня, с облегчением выдохнула и легла на спину.

– Ты… ты что?.. на полу… – проговорила она, поворачиваясь на спину, и провела ладонью по примятым подушкой волосам и лицу. – Который час?

– Почти десять, – сказал я, я не знал, сколько времени, когда я выходил из цветочного магазина, я взглянул на часы, было девять, час прошёл наверняка.

Наконец, её обеспокоили мои руки, и она остановила их, уже добравшиеся к коленям, гладким, помещающимся в мои ладони целиком.

– Не надо, щекотно, – поморщилась она, просто хлопнув меня по руке через одеяло. Как надоедливого пёсика.

Будь во мне желания и решимости поменьше, наверное, это подействовало бы охлаждающе. Но во мне того и другого было с избытком, к тому же мной владела и злость и оскорблённая мужественность, потому что она меня не принимала всерьёз. Вот даже сейчас, она в постели на спине и абсолютно уверена, стоит ей сказать: «Фу!», я тут же выполню команду. Потому что ей удаётся делать это уже несколько недель. Ничто так не ослабляет, как самоуверенность…

А потому я, с закипающей кровью, поднялся, и откинул одеяло, и потянул молнию брюк вниз. Она побледнела, даже я бы сказал, обомлела и тут же села, скользя по шёлковому белью, безуспешно опираясь пятками.

– И не думай, – проговорила она едва слышно, запахивая халат на груди.

– Хватит, Таня, поломалась и будет, – спокойно ответил я.

– Не вздумай, я говорю! Я не хочу!

– Ну ничего, я зато хочу. На двоих хватит, я бы даже сказал на пятерых.

– Так может тебе и позвать пятерых, пусть разомнут твои ляжки, если кровь застоялась, – огрызнулась она и вдруг вскочила с постели и бросилась к ванной, вероятно, с намерением запереться там.

Но я успел поймать её в проёме двери, и отшвырнул на кровать. Думаете, она сдалась? Да щас, как говорится. Схватила лампу с тумбочки и бросила в меня. Она пролетела мимо и разбилась вдребезги.

– Мазила, – усмехнулся я.

– А ты подойди, я не промажу! – от злости у неё горели глаза, и она стала такой красивой, что сейчас даже если бы я хотел оставить её в покое, я не смог бы уже этого сделать.

Но едва я наклонился к кровати, она двумя ногами оттолкнула меня, ударив в грудь, и вновь сорвалась бежать. Удар получился неслабый, я отлетел, хотя удивительно, что она смогла так отбросить меня, наверное, это потому что я не ожидал от неё подобного. Так что на этот раз ей удалось добежать до середины комнаты, тут я и изловил её.

– Далеко собралась?

– В коридор… о-опозорю тебя… перед твоими… пацанами… – вырываясь и задыхаясь от борьбы, проговорила она.

– Не получится, – сказал я, подняв её от пола, она хоть и не весит ничего, но бьётся так, что удержать её непросто, но я не только удержал, но и успел прижать рот её шее, скользя губами по этой душистой нежной коже к волосам, к уху и снова к плечу, захватывая ключицу, изумительно тонкую и ровную…

И вот снова мы на постели, но она бьётся, удивительно, сколько сил всё же…

Я уже прижал её, придавил собой, вот сейчас, прижму рот к её губам, наконец-то я узнаю, как это – целовать её, поверить не могу, что я жду этого с марта…

Не тут-то было, она вытянула руки, отодвигая меня, я легко преодолел это, просто отбросив эти слабые руки, она же, воспользовавшись, что я приподнялся, лягнула меня в пах. Вот это уже… уда-а-а-ар… он прожёг меня до самых пяток, ослепил, меня никогда в жизни ещё не били так больно. Я задохнулся, но надо встать, если она выбежит в коридор, и правда стыда не оберёшься. Поэтому я, превозмогая, как мог, боль, приподнялся со стоном.

Она всё же заперлась в ванной. Но что мне было сломать эту дверь? Господи, ударил ногой, и вылетела вместе с обломками притолоки. Но войдя, я получил град из всего, что было там. Все баночки и бутылочки летели в меня под её крики:

– Не подходи! Не подходи! Убью тебя!..

– Шампунем убьёшь, дура московская? – сказал я, потому что хоть в меня и попала изрядная часть этих дурацких флаконов, но какой вред они могли причинить мне, я и не почувствовал, особенно, после уже отпустившей боли от предшествовавшего удара.

Я снова взял её, дерущуюся, но на этот раз, просто бросил на постель, играешь в какое-то глупое куриное сопротивление, ну давай играть, я люблю игры, от борьбы она стала горячей, это тоже было приятно, даже эта драка доставляла мне удовольствие, как никогда раньше. Я люблю секс, как любят его все, но он никогда не приносил мне столько радости, как с ней, хотя я даже не успел по-настоящему, что называется, подключиться, но, во-первых: предвкушение это уже наслаждение, а во-вторых: даже если она самая холодная и сухая женщина на планете, получить её после такой битвы, уже будет сладчайшей из побед.

Так что отступать я не думал, какое бы нежелание она не изображала, я вообще не верю в какое-то там нежелание, из окна же не выкинулась до сих пор, значит, всё это не более чем игра… Отличная, захватывающая и самая лучшая из всех, в которые мне довелось играть до сих пор.

Но едва я снова навалился на неё, как она вцепилась мне в лицо, и хорошо, что у неё короткие ногти, не то остаться мне без глаз… Однако, пришлось ударить её по рукам, чтобы оторвать их от меня, вместе с несколькими кусочками моей кожи, очень больно, признаться, и я ударил её под дых, легонько, буквально пальцем, костяшкой, но моим пальцем её и убить можно, если ударить чуть сильнее.

Короткий стон и она согнулась, неспособная к сопротивлению, я тронул её плечо, пальцам так приятно ощущать её кожу.

– Ну извини… сама виновата, что царапаешься, как глупая кошка?

– Па-ашёл ты!.. – прерывисто, пробормотала Таня.

Она разогнулась и ударила меня кулачком маленьким и острым. Ещё и ещё раз, по мере того, как дыхание возвращалось к ней, она дралась всё активнее.

– Господи, ты всё не уймёшься… – сказал и ударил её ладонью по лицу.

Она взвизгнула, прижав руки к лицу. В это время я поднялся на коленях, вытащил ремень из шлеек одним рывком и, сделав петлю, набросил на её запястья и привязал к модным золотым прутьям изголовья кровати.

– Ты… ты… – снова рванулась Таня.

– Я-я… успокойся, – сказал я, окончательно раздеваясь. – Сразу, наверное, так надо было.

– С-сволочь…

– Да ладно тебе… – усмехнулся я и заскользил ладонями по её длинными бёдрам, натянутых сейчас струной, поднял, наконец, рубашку выше, так, чтобы обнажилась грудь, жаль, что не могу стянуть её с её плеч, ведь руки её теперь заброшены за голову. Как приятно лежать кожей к коже, её кожа очень белая, нежная, нежнее и тоньше лепестков белых роз, а груди, немного растёкшиеся сейчас, оказывается, не так малы, как можно подумать, маленькие соски напряглись, и она будет говорить мне, что не хочет меня…

– Не смей, слышишь? Не смей… если ты… ты умрёшь!

– И кто меня убьёт? Ты? – тихо засмеялся я, я взял её лицо в ладонь, жаль, конечно, синяк надувается, но и я с ободранной мордой оказался. А теперь я держал её, чтобы она не могла увернуться от поцелуя.

Ох, наконец-то я забрался в её рот… нет, стоило получить ещё сорок раз в пах, чтобы всё же узнать, как это – целовать её. Она попыталась отодвинуться, выворачивая затылок, но я не позволил ей ускользнуть, как можно прервать такой поцелуй?

Она оказалась миниатюрной в своём тайном месте, даже странно, ребёнка родила, хотя кесарево, конечно, свежий шов поперёк живота над лоном, и всё же, почти как с девственницей с ней. Она вскрикнула, зажмурившись и краснея, я, к сожалению, кончил почти сразу, так сильно было моё возбуждение, так сильно, что я почти не испытал облегчения. И даже наслаждения.

Я соскользнул с неё, ослабил петлю, растягивая её, Таня прижала руки к груди, дрожа немного.

– Ну… что ты? – всё ещё задыхаясь, проговорил я, обнимая её.

– Дурак… к-конец… тебе… – проговорила она, попытавшись снять с себя мою руку, впрочем, довольно бессильно.