Миллс не принимал молитву просто на веру. Он знал, что молитва – это не размышление, но также и не бегство от размышления. И она – вовсе не простая просьба. Наоборот – молитва была поиском наставления, поскольку всем сердцем Мартин хотел узнать волю Божью, а чтобы добиться такого уровня совершенства – слиться с Богом в мистическом экстазе, – надо было обладать терпением мертвеца.
Наблюдая за тем, как уролог Азиз сворачивал молитвенный коврик, Миллс решил, что самое время выполнить очередное упражнение под названием «Неподвижность» из книги отца де Мелло «Восточные практики для христиан». Большинство не ценит умение стоять совершенно неподвижно, а ведь это к тому же и больно, но Мартин в данном упражнении был хорош. Он замер, и спустя десять минут пролетавший мимо пальмовый стриж с хвостом-вилкой чуть не опустился ему на голову – однако птица метнулась прочь, испугавшись не того, что миссионер мигнул, а света, отразившегося в его глазах.
Тем временем доктор Дарувалла, продираясь сквозь «письма ненависти», обнаружил в одном из них банкноту в две рупии. Письмо было Инспектору Дхару, с адресом киностудии на конверте. На стороне с номером банкноты большими буквами было отпечатано предупреждение: «ТЫ ТАКОЙ ЖЕ ПОКОЙНИК, КАК ЛАЛ». Доктор, конечно, покажет это заместителю комиссара полиции Пателу, однако Фаррух и без подтверждения детектива чувствовал, что на пишущей машинке печатал тот же самый сумасшедший, что оставил послание на банкноте, найденной во рту мистера Лала.
Затем в спальню влетела Джулия. Она заглядывала в гостиную – проверить, спит ли еще Мартин Миллс, но его там не оказалось. Стеклянные двери на балкон были открыты, однако миссионера она там не заметила – столь недвижим он был. Доктор сунул две рупии в карман и бросился на балкон.
На этот момент миссионер уже перешел к новому молитвенному упражнению отца де Мелло – одному из тех, что касались «ощущений тела» и «контроля мыслей». Мартин поднимал правую ногу, выставлял ее вперед и затем опускал на пол. При этом он напевал: «Поднимаем… поднимаем… поднимаем. Переносим… переносим… переносим. Ставим… ставим… ставим». То есть он просто разгуливал по балкону, но крайне замедленно, при этом называя вслух свои движения. Мартин Миллс напомнил доктору Дарувалле пациента из кабинета физиотерапии, выздоравливающего после недавнего инсульта: миссионер как бы одновременно учился говорить и ходить, при весьма скромных успехах в этом деле.
Фаррух на цыпочках вернулся к жене.
– Вероятно, я недооценил его травмы, – сказал доктор. – Придется взять его с собой в госпиталь. Хотя бы на время – лучше за ним присматривать.
Но когда супруги Дарувалла осторожно приблизились к иезуиту, тот уже был в своей церковной одежде и что-то искал в чемодане.
– Они взяли у меня только «бусы грешника» и мирскую одежду, – заметил Миллс. – Придется прикупить что-нибудь местное, дешевое. Слишком пафосно – появиться в колледже в таком виде, – засмеялся он, пристегивая пугающе белый воротничок.
Конечно, не дело разгуливать в таком виде по Бомбею, подумал доктор Дарувалла. Требовалась какая-нибудь одежда, которая подошла бы этому сумасшедшему. Возможно, я мог бы договориться, чтобы миссионеру побрили голову, подумал доктор. Джулия с изумлением смотрела на Мартина Миллса, но как только он начал (опять!) пересказывать подробности своего приезда в Бомбей, то абсолютно очаровал ее, и она стала вести себя то кокетливо, то застенчиво, как школьница. Для человека, принявшего обет целомудрия, иезуит на удивление свободно держался с женщинами – по крайней мере, с немолодыми, подумал доктор Дарувалла.
Сложности предстоящего дня были для доктора Даруваллы столь же устрашающи, сколь и идея провести ближайшие двенадцать часов с железным обручем на ноге, от которого отказался миссионер, или в компании разъяренного Вайнода, размахивающего плеткой миссионера.
Мешкать было нельзя. Пока Джулия наливала Мартину чашку кофе, Фаррух поспешно прошерстил библиотеку, собранную в чемодане иезуита. Книга отца де Мелло «Садхана: путь к Богу» особенно заинтриговала доктора, поскольку в ней он обнаружил потрепанную страницу и с нажимом подчеркнутое предложение: «Одним из самых больших врагов молитвы является нервное напряжение». Кажется, теперь понятно, почему я не молюсь, подумал доктор Дарувалла.
В холле доктору и миссионеру не удалось ускользнуть от бдительного жильца с первого этажа, члена Общества жильцов мистера Мунима.
– Ага! Вот и ваша кинозвезда! А где ваш карлик? – заорал мистер Муним.
– Не обращайте внимания на этого человека. – сказал Фаррух Мартину. – Он абсолютно сумасшедший.
– Карлик в этом чемодане! – воскликнул мистер Муним, после чего пнул чемодан схоласта, что было ошибкой, поскольку на ногах у него были всего лишь жалкие шлепанцы. По типичному выражению боли на лице мистера Мунима было ясно, что он соприкоснулся с одним из самых массивных томов библиотеки Мартина Миллса – возможно, с «Компактным словарем Библии», который при всей своей компактности был отнюдь не мягким.
– Уверяю вас, в этом чемодане нет никакого карлика, – принялся объяснять Мартин Миллс, однако доктор Дарувалла потянул его к выходу.
Доктор начал осознавать, что главная черта нового миссионера – это его готовность говорить с любым встречным-поперечным.
В переулке в своем запертом «амбассадоре» спал Вайнод. К боковой двери со стороны водителя прислонился как раз тот «любой», которого доктор больше всего опасался, поскольку чувствовал, что никто не сможет так сильно вдохновить одержимого миссионера, как ребенок-калека, разве что если еще без рук и ног. По тому, каким азартом блеснули глаза будущего священника, Фаррух понял, что мальчик с кривой ступней серьезно вдохновил Мартина Миллса.
Мальчик «Птичий дрист»
Это был тот же нищий, что и вчера, – мальчик, который стоял на голове на Чоупатти-Бич, калека, который спал на песке. Вид раздавленной правой ступни снова покоробил чувство хирургической гармонии, живущее в душе ортопеда, но Мартина Миллса фатально потянуло к гноящимся глазам попрошайки – миссионеру представилось, что больной мальчик чуть ли не сжимает распятие. Иезуит лишь на мгновение отвел взгляд от мальчика, посмотрев в небеса, но этого было достаточно, чтобы маленький попрошайка проделал известный в Бомбее трюк под названием «птичий дрист».
По своему опыту доктор Дарувалла знал этот грязный трюк, который обычно исполнялся так: одной рукой указав в небо – на якобы пролетающую птицу, – другой рукой маленький негодяй метил ваши туфли или брюки. Инструмент для выдавливания предполагаемого «птичьего дриста» представлял собой обычную кухонную спринцовку, но для этого подходил и любой пузырек с распылителем. Внутри была какая-нибудь белесая жидкая субстанция – часто свернувшееся молоко или очень жидкое тесто, – но на вашей туфле или на брюках она выглядела как птичий помет. Когда, так и не увидев птицу, вы опускали глаза, то уже были отмечены ее пометом, а маленький подлец уже вытирал тряпкой птичий след. Вы благодарили его за это по крайней мере одной-двумя рупиями.
Но не в случае с Мартином Миллсом, который не понял, чего от него ждут. Он без всякой подсказки посмотрел на небо, чем и воспользовался нищий, достав спринцовку и испачкав черную стоптанную туфлю миссионера. Калека так ловко достал и так быстро спрятал спринцовку под рубашку, что доктор Дарувалла не уловил ни этого, ни того, как была помечена туфля. Мартин же поверил, что птица бесцеремонно нагадила на его туфлю – потому-то трагически пострадавший мальчик и вытирает это дерьмо штаниной своих мешковатых шорт. Для миссионера этот увечный ребенок определенно был посланцем Небес.
С этой мыслью прямо в переулке схоласт упал на колени, что было далеко не обычной реакцией на протянутую за подаянием руку нищего. Объятие миссионера напугало мальчика.
– О Боже, благодарю Тебя! – воскликнул Мартин Миллс, тогда как калека глянул на доктора в надежде на помощь. – Это твой счастливый день, – сказал миссионер абсолютно растерявшемуся нищему. – Этот человек – доктор, – сказал Мартин Миллс хромому мальчику. – Он может поправить твою ногу.
