Нэнси повезло вовремя уйти из отеля «Бардез». Она так и не узнала, что там жил Рахул, а Рахул не узнал, что Нэнси была пациенткой доктора Даруваллы. Нэнси чрезвычайно повезло, поскольку той же ночью Рахул тоже забирался по лозе на балкон к Дарувалле. Нэнси появилась и исчезла, а когда Рахул возник на балконе, бедная нога доктора Даруваллы все еще была уязвима для ночных хищников.

Рахул сам явился как хищник. Он узнал от наивных дочерей доктора Даруваллы, что Джон Д. обычно спит в гамаке на балконе, и залез на балкон, чтобы соблазнить Джона Д. Возможно, кому-то было бы интересно поразмышлять над тем, удалось ли бы Рахулу соблазнить прекрасного молодого человека, но Джону Д. не довелось пройти этот тест, поскольку в эту беспокойную ночь в его гамаке спал доктор Дарувалла.

В темноте – не говоря уже о том, что он был ослеплен собственным неуемным желанием, – Рахул совершил ошибку. Спящее под противомоскитной сеткой тело источало приятный аромат. А на цвет кожи, видимо, как-то влиял лунный свет. Возможно, только благодаря лунному свету Рахулу показалось, что Джон отрастил маленькую бородку. Что же касается пальцев высунутой ноги доктора, то они были крошечными и безволосыми, и сама стопа маленькой, как у юной девушки. Рахул нашел, что подошва стопы умилительно мягкая и мясистая, и представил себе, что у подошвы невинный розовый цвет по сравнению с гладкой смуглой лодыжкой.

Рахул опустился на колени перед маленькой стопой доктора. Он погладил ее своей крупной рукой, потерся щекой о свежепахнущие пальцы ноги. Разумеется, его бы ошарашило, если бы доктор Дарувалла воскликнул: «Но я не хочу быть чудом!»

Дарувалле снилось, что он – Франциск Ксаверий, которого выкопали из могилы и привезли, вопреки его воле, в храм Милосердного Иисуса в Гоа. А точнее, ему снилось, будто он – чудом сохранившееся тело Франциска Ксаверия и все, что с ним хотят сделать, также против его воли. Но несмотря на весь ужас происходящего, Фаррух во сне не мог озвучить свои страхи – он настолько перегрузил себя пищей и вином, что был вынужден страдать молча, пусть даже предвидел, что какой-то сумасшедший паломник вот-вот откусит его палец. В конце концов, эта история была ему известна.

Рахул провел языком по подошве ароматной стопы доктора, крепко отдающей пудрой «Кутикура» и чуть-чуть чесноком. Поскольку нога доктора Даруваллы оказалась единственной его частью, не защищенной сеткой, то Рахул мог выказать свое необоримое влечение к великолепному Джону Д. только тем, чтобы поместить в свой теплый рот большой палец правой стопы, принадлежащей якобы Джону Д. Затем Рахул стал сосать палец с такой силой, что Дарувалла застонал. Поначалу Рахул боролся с желанием укусить задергавшийся палец, однако не выдержал и стал медленно сжимать зубы. Затем он еще раз переборол подспудный импульс укусить сильнее – разжал зубы, но после снова укусил, и крепко. Рахулу трудно было удержаться, чтобы не зайти слишком далеко – чтобы не проглотить доктора Даруваллу целиком или по кусочкам. Когда он наконец выпустил ногу доктора, оба – и Рахул, и доктор Дарувалла – с трудом переводили дыхание. Доктору приснилось, что одержимая женщина уже нанесла ему урон – откусила святую реликвию в виде пальца ноги – и теперь его нетленного тела стало трагически меньше, чем когда оно было похоронено.

Пока Рахул раздевался, доктор отдернул пострадавшую ногу и прижал к себе, подальше от страшного мира. Он скрючился в гамаке под противомоскитной сеткой, поскольку с ужасом видел во сне, как к нему приближаются посланники из Ватикана, чтобы отправить в Рим его руку. В тот момент, когда Фаррух силился закричать от ужаса перед предстоящей ампутацией, Рахул пытался найти лазейку в таинство противомоскитной сетки.

Рахул решил, что самое лучшее, если, проснувшись, Джон обнаружит свой нос между его, Рахула, грудей, поскольку именно это последнее творение Рахула считалось самым привлекательным. Но затем, полагая, что молодой красавец, скорее всего, уже возбудился от странного сосания и покусывания пальца его ноги, Рахул подумал, что в решительных действиях будет больше проку. Но о каких решительных действиях могла идти речь, если Рахул так пока и не решил загадку проникновения в противомоскитную сетку, что было крайне неприятно. И именно в этом непростом пункте намеченного Рахулом совращения Фаррух наконец обрел голос, чтобы выразить свои страхи. Рахул, узнавший голос доктора, отчетливо услышал, как доктор Дарувалла воскликнул: «Я не хочу быть святым! Мне нужна эта рука – она очень хорошая рука!»

В холле коротко пролаяла собака мальчика, и тот опять стал с ней разговаривать. Насколько Рахул любил Джона Д., настолько же он ненавидел доктора; разумеется, его ужаснуло, что он ласкал ступню доктора, и его чуть не затошнило, оттого что он сосал и кусал большой палец докторской ноги. В полном смятении чувств Рахул торопливо оделся. На его языке оставалась горечь от пудры «Кутикура», и, спустившись по лозе, он сплюнул – в ответ тут же залаяла собака. На сей раз мальчик открыл двери и стал тревожно вглядываться в туман, расстилавшийся над пляжем.

Мальчик слышал, как доктор Дарувалла кричал с балкона:

– Людоеды! Католические маньяки!

Даже неискушенному индийскому мальчику эти слова показались какой-то устрашающей комбинацией. Затем у входа в холл снова зашлась лаем собака – это вдруг из темноты появился Рахул.

– Подожди, не закрывай! – сказал Рахул.

Мальчик впустил его и протянул ключ от номера. На Рахуле была свободная юбка, которая легко надевалась и снималась, а также ярко-желтая открытая блузка, позволявшая мальчику искоса глянуть на красивые груди. В другой раз Рахул взял бы его лицо обеими руками и прижал к груди, а затем поиграл бы с его маленьким пенисом или поцеловал бы мальчика, засунув язык ему в рот так глубоко, что мальчик подавился бы. Но не теперь. Рахул был не в настроении.

Рахул поднялся в свой номер. Долго чистил зубы, пока не пропал всякий привкус пудры «Кутикура». Затем разделся и лег на свою постель, откуда мог смотреть на себя в зеркало. Помастурбировать желания не было. Он пробовал порисовать, но ничего не помогало. Рахул был в ярости, оттого что в гамаке Джона оказался доктор Дарувалла. Гнев был так велик, что убил всякий секс. В соседней комнате похрапывала тетушка Промила.

Внизу в холле мальчик пытался успокоить собаку. Странно, что собака так взбудоражилась, подумал он, обычно на женщин у нее не было такой реакции. Только при виде мужчин у пса вставала шерсть дыбом и он, насторожившись, обнюхивал все их следы. Мальчика озадачило, что собака реагировала на Рахула именно таким образом. Но мальчику и самому следовало остыть; на красивые груди Рахула он реагировал по-своему. Да, он возбудился – в размерах довольно солидных для мальчика. Однако он отлично знал, что холл отеля «Бардез» – не место для его фантазий. Тут он ничего не мог себе позволить. Поэтому он улегся на тростниковый мат, велел собаке лечь рядом и продолжил прерванный разговор с ней.

Фаррух меняет веру

На рассвете Нэнси повезло – на дороге в Панджим мотоциклист проникся сочувствием к хромающей девушке. Мотоцикл был так себе, но тем не менее это был «Езди» (Yezdi) с объемом двигателя двести пятьдесят кубических сантиметров, с красными кистями из пластика, свисающими с рукояток руля, с черной точкой, нанесенной на переднюю фару, с щитком от попадания сари в цепь заднего колеса. Но на Нэнси были джинсы, и она просто оседлала сиденье за щуплым юнцом-водителем. Для надежности она молча обхватила его руками за пояс, хотя вряд ли он бы поехал на большой скорости.

Мотоцикл «Езди» был оборудован обтекаемой формы защитными дугами для ног. У хирургов-ортопедов они получили название «ломатели берцовой кости», поскольку при столкновении с препятствием ломали мотоциклисту берцовую кость – зато бак с горючим оставался целым.

Вес Нэнси поначалу смутил молодого водителя – мотоцикл перестал вписываться в повороты, и мотоциклист сбросил скорость.