Она заболела сразу же по прибытии сюда, и все же у нее успело сложиться впечатление, что здесь какое-то захолустье. Так что едва ли ей удастся убедить местную полицию, что красивая женщина с пенисом маленького мальчика убила Дитера и Бет. И Рахул был достаточно умен, чтобы не опустошать пояс Дитера с деньгами – он взял пояс с собой, не оставив никаких доказательств ограбления. Он не тронул ни ювелирных украшений Бет, ни даже денег в кошельке Дитера; паспорта тоже были на месте. Нэнси знала, что бо́льшая часть денег была в дилдо, который она даже не пыталась открыть: он был липкий от крови Дитера. Она вытерла его мокрым полотенцем и упаковала в рюкзак со своими вещами.
Она подумала, что инспектор Пател поверит ей, если только она сможет вернуться в Бомбей, если прежде ее не задержит местная полиция. Нэнси подумала, что внешне все выглядело как преступление на почве страсти – любовный треугольник, где что-то пошло не так. А рисунок на животе Бет намекал на дьявольщину или, по крайней мере, на склонность убийцы к черному юмору. Слон был на удивление маленьким и неказистым – вид спереди. Голова больше в ширину, чем в длину, глаза разные: один из них – прищуренный, и вправду как бы подмигивающий. Из прямо висящего вниз хобота подобием веера расходились несколько линий – так дети изображают брызги из хобота, или из душевой насадки, или из сопла шланга. Линии эти тянулись до лобковых волос Бет. Весь рисунок был размером с небольшую руку.
Нэнси поняла, почему рисунок был слегка смещен от центра и почему казалось, что один глаз прищурен. Один глаз был пупком Бет, обведенным чернилами, а другой – плоховатой копией пупка. Поскольку пупок был со впадинкой, глаза смотрели по-разному – один как бы подмигивал. А именно – тот, который был реальным пупком Бет. Веселое или насмешливое выражение слону придавал также один из его бивней – он загибался вверх, создавая впечатление, будто это человек приподнял бровь. Это был маленький ироничный слон – точнее, слон с каким-то извращенным чувством юмора.
Побег
Нэнси одела тело Бет в ту блузку, которая была на ней, когда Нэнси впервые увидела ее; по крайней мере, блузка прикрывала рисунок на животе. Она оставила при Бет священную йони, как будто талисман мог оказаться более надежным в ином мире, чем был в этом.
Солнце взошло над землей, и бронзовый свет просочился сквозь арековые и кокосовые пальмы, оставляя бо́льшую часть пляжа в тени, что благоприятствовало Нэнси, которая уже с час копала яму возле отметки полного прилива. Яма получилась неглубокая, и, пока Нэнси приволокла тело Дитера, она уже наполовину наполнилась водой. Когда Нэнси укладывала рядом с Дитером тело Бет, она обратила внимание на голубых крабов, которых сама и выкопала из песка – теперь они спешно зарывались обратно. Она выбрала участок с самым мягким песком на той части пляжа, который был ближе всего к коттеджу. Теперь Нэнси поняла, почему песок здесь такой мягкий. Во время прилива здесь возникала небольшая, уходящая в заросли лагуна, и пляж никогда не просыхал. Нэнси вырыла яму слишком близко к ней, так что могилу, как она поняла, скоро размоет.
Хуже того – в спешке очищая ванную комнату от осколков бутылки из-под кока-колы, она наступила на конусообразный осколок, и еще несколько острых стеклышек впились ей в ступню. В спешке она подумала, что выковыряла все осколки, но это было не так. Залитый уже ее собственной кровью коврик в ванной пришлось вместе с разбитой бутылкой тоже хоронить в могиле, туда же отправились все вещи Дитера и Бэт, включая ее серебряные браслеты, которые были слишком малы для Нэнси, а еще – экземпляр Упанишад, к чтению которых Нэнси больше не имела никакого интереса.
Нэнси удивило, что рыть могилу оказалось труднее, чем перетаскивать к пляжу тело Дитера; Дитер был высокорослый, но весил меньше, чем она могла предположить. Ей пришло в голову, что она могла бы бросить его в любое время – взяла бы за шкирку и размазала по стене. Нэнси чувствовала себя невероятно сильной, но, когда она закопала могилу, на нее навалилась усталость.
На какое-то время ее охватила паника, когда она поняла, что не может найти колпачок серебряной шариковой ручки, которую ей купил Дитер – ту самую, с надписью по всей длине «Сделано в Индии». У Нэнси осталась нижняя часть, где было «Сделано в», а вторая часть, со словом «Индии», исчезла. Нэнси уже обнаружила ошибку в дизайне ручки: если надпись на ней не выровнять строго по линии, то колпачок отскакивает от нижней части и может легко потеряться. В поисках его Нэнси обшарила весь дом. Вряд ли его взял Рахул – колпачком ничего не напишешь, а нижняя часть со стержнем оставалась у нее. Нэнси бросила половину ручки на дно рюкзака. Все же она была из чистого серебра.
Видимо, лихорадка окончательно прошла, поскольку Нэнси хватило ума сообразить, что надо взять с собой паспорта Дитера и Бет. Она также напомнила себе, что в ближайшее время их тела будут обнаружены. Тот, кто сдавал коттедж Дитеру, знал, что их там трое. Скорее всего, полиция посчитает, что она сядет на автобус из Калангута или на паром из Панджима. План Нэнси свидетельствовал, что голова ее окончательно прояснилась: она оставит паспорта Дитера и Бет на видном месте на автобусной станции в Калангуте, а сама сядет на паром из Панджима в Бомбей. Таким образом, если повезет, полиция будет искать ее на автобусных станциях, а она будет на пароме.
Но Нэнси повезет еще больше, чем можно было ожидать. Когда трупы были обнаружены, хозяин коттеджа дал показания, что он видел Бет и Нэнси только издали. Поскольку Дитер был немцем, то хозяин посчитал, что и остальные были немцами. Кроме того, он принял Нэнси за мужчину – настолько крупной она выглядела, особенно рядом с Бет. Хозяин скажет полиции, чтобы они искали мужчину – немецкого хиппи. Когда в Калангуте были обнаружены паспорта, полицейские поняли, что Бет – американка, но они по-прежнему были убеждены, что убийца – немец и что он передвигается на автобусе.
Могилу обнаружат не сразу; прилив лишь слегка размоет песок возле маленькой лагуны. Так и останется неясным, кто первым учуял нечто в струях ветра – то ли птицы-падальщики, то ли бродячие собаки; но к тому времени Нэнси будет уже далеко.
Она подождала, пока солнце поднимется над пальмами и затопит белым светом пляж, – понадобилось всего лишь несколько минут под его лучами, чтобы влажный песок могилы высох. Пальмовой ветвью Нэнси замела все следы от коттеджа до могилы; затем, прихрамывая, двинулась в путь. Было еще утро, когда она покинула Анджуну. Ей показалось, что она набрела на какой-то изолированный островок сумасбродов, когда увидела обнаженные тела загорающих и купающихся, что на этих пляжах было чуть ли не давней традицией. Из-за болезни она только теперь стала открывать для себя эти места.
В первый день с ее ногой было не так уж плохо, но ей пришлось пройти через весь Калангут, после того как она подложила на автостанции паспорта. Ни в Мене, ни в Варме не было ни одного врача. Кто-то сказал ей, что говорящий по-английски врач остановился в отеле «Конча», но, когда она добралась туда, врач уже съехал. В «Конча» ей сказали, что англоязычный врач есть в Бага в отеле «Бардез». На следующий день она туда и отправилась, но ее выставили за дверь, – к этому времени на ноге началось воспаление.
Когда Нэнси вылезла из ванны после бесконечного мытья в номере доктора Даруваллы, она не могла вспомнить, сколько дней прошло после убийства – два или три. Однако она сделала явную ошибку, сказав доктору Дарувалле, что отправится в Бомбей на пароме, – это было неумно с ее стороны. Когда доктор и его жена помогали ей устроиться на столе на балконе, они приняли ее молчание за страх перед небольшой хирургической операцией, однако в этот момент Нэнси обдумывала, как ей исправить свою оплошность. Она чуть вздрогнула от обезболивающего укола и, пока доктор возился с осколками стекла, спокойно сказала:
– Знаете, я решила не ехать в Бомбей. Лучше поеду на юг. Сяду на автобус из Калангута в Панджим, а после в Маргао. Хочу добраться до Мисора, где готовят фимиам – слышали? А затем – в Кералу. Как вам такой план? – спросила она. Ей хотелось, чтобы доктор получше запомнил ее липовый маршрут.
