Несмотря на это, Инспектора Дхара по-прежнему ненавидели; иногда на него даже нападали. Местным громилам хотелось проверить, действительно ли он так крут и ловок во всех видах боевых искусств, как инспектор полиции, которого он изображал; судя по всему, так оно и было. На любые словесные выпады он отвечал странновато-сдержанной версией своей усмешки. Выглядело так, как будто он хватанул лишнего. Но при физической угрозе он не колеблясь принимал равнозначные ответные меры; однажды, когда человек замахнулся на него стулом, Дхар ударил его столом. В жизни у него была репутация человека такого же опасного, как и его герой на экране. Бывало, что он невзначай ломал людям кости; возможно, благодаря знакомству с ортопедией он мог серьезно повредить суставы нападавшим. Он действительно мог нанести большой урон. Но Дхар не искал стычек, он просто побеждал.
Низкопробные фильмы с его участием делались наспех, презентации сводились к минимуму; говорили, что он почти не бывает в Бомбее. Его шофером был неприветливый карлик, бывший цирковой клоун, которого околокиношная молва уверенно окрестила бандитом (Вайнод гордился этим мнением). И, кроме большого числа индийских женщин, которые встречались с Дхаром, иных друзей у него не наблюдалось. Его самое известное знакомство – с редким гостем Бомбея, почетным хирургом-консультантом в больнице для детей-инвалидов, который привычно исполнял функции пресс-секретаря, чтобы собирать зарубежные пожертвования на ее счет, – принималось как долгосрочные отношения, устоявшие несмотря на нападки массмедиа. Доктор Дарувалла – выдающийся канадский врач и достойный семьянин, сын бывшего управляющего бомбейской больницей для детей-инвалидов (доктора Лоуджи Даруваллы) – был уничтожающе краток с прессой. Когда его спрашивали про отношения с Инспектором Дхаром и отношение к нему, доктор Дарувалла отвечал: «Я врач, а не сплетник». Кроме того, двух мужчин – помоложе и постарше – видели вместе только в клубе «Дакворт». Прессу туда не пускали, а среди членов этого клуба подслушивание и подглядывание (если не брать в расчет старого парса-стюарда) считались вообще недопустимыми.
Однако было много толков о том, каким образом Инспектор Дхар мог стать членом клуба «Дакворт». Кинозвезд здесь тоже не жаловали. Поскольку же очередь на право вступления в клуб растягивалась на двадцать два года, а Дхар стал членом клуба в двадцать шесть лет, то получалось, что он должен был подать свое заявление на вступление в четыре года! Или кто-то это сделал за него. К тому же для многих даквортианцев не было достаточных доказательств того, что Инспектор Дхар отличился на ниве «общественного лидерства»; некоторые указывали на его хлопоты в пользу больницы для детей-инвалидов, но другие возражали в том смысле, что фильмы Инспектора Дхара деструктивны для всего Бомбея. Вполне понятно, что никто не препятствовал распространению в этом старом клубе слухов или недовольств на данную тему.
Доктор Дарувалла охвачен сомнениями
Никто не скрывал ошеломляющую новость о мертвом игроке в гольф, лежащем в зарослях бугенвиллей возле девятого грина. Подобно своему выдуманному киногерою, Инспектор Дхар сам обнаружил тело. Пресса, несомненно, ждала, что Дхар раскроет криминал. Пока не было доказательств, что это криминал, хотя даквортианцы поговаривали, что в выходках мистера Лала на поле для гольфа было нечто криминальное и совершенно ясно, что упражнения в пострадавших кустах бугенвиллей сослужили пожилому джентльмену плохую службу. Хотя стервятники нарушили картину происшествия, было похоже, что мистер Лал стал жертвой своего удара по мячу. Его постоянный оппонент мистер Баннерджи сказал доктору Дарувалле, что чувствует себя убийцей друга.
– Он всегда промахивался на девятой лунке! – восклицал мистер Баннерджи. – Не надо было дразнить его за это!
Доктор Дарувалла вспоминал, что и он часто подтрунивал над мистером Лалом на эту тему; невозможно было удержаться, чтобы не подшутить над мистером Лалом по поводу усердия в игре, для которой у него не было достаточных данных. Однако теперь, когда, похоже, он умер во время игры, его энтузиазм уже не казался таким смешным.
Фаррух почувствовал какую-то смутную аналогию между своим сотворенным Инспектором Дхаром и игрой мистера Лала в гольф, и эта нежелательная связь пришла ему на ум по причине странного, неприятного запаха. Запах был не столь сильный, как если бы поблизости кто-то испражнялся, скорее, он напоминал что-то более знакомое и в то же время неуловимое – может, разлагающуюся на солнце кучу мусора или забитый нечистотами водосток, откуда несло духом мертвых цветов и человеческой мочи.
Так оно или нет, смысл аналогии между летальным пристрастием мистера Лала к гольфу и сценариями доктора Даруваллы был прост: считалось, что фильмы с Инспектором Дхаром не имели никаких художественных достоинств, но написание сценариев к ним стоило доктору Дарувалле немалого труда; для большинства зрителей образ персонажа в исполнении Инспектора Дхара был аляповат и неубедителен, многих он даже возмущал и оскорблял, а ведь доктор создал Дхара от чистого сердца; и хрупкая самооценка Фарруха опиралась как на осознание себя писателем инкогнито, так и на его репутацию выдающегося хирурга, пусть даже он был всего лишь киносценаристом и, что еще хуже, пусть даже его могли отнести к бессовестным рвачам, проституирующим ради денег, отчего он даже не мог поставить свое имя на своих творениях. Вполне понятно, что, поскольку актер, играющий Инспектора Дхара, сам стал (в глазах зрителей) тем самым персонажем, которого он изображал, авторство киносценариев было приписано Дхару. Фарруху же приносил радость сам акт сочинения киносценариев; однако, несмотря на его собственное удовольствие от такого ремесла, результат подвергался осмеянию и поношению.
В последнее время в свете того, что Инспектору Дхару стали грозить расправой, доктор Дарувалла даже решил остановиться; он намеревался выяснить, как актер отреагирует на это соображение. Если я остановлюсь, размышлял Фаррух, чем будет заниматься Дхар? Если я остановлюсь, чем я сам буду заниматься? – также вопрошал он, поскольку давно подозревал, что Дхар не стал бы возражать против идеи выйти из бизнес-роли Дхара – особенно теперь. Страдать от словесных оскорблений «Таймс оф Индиа» – это одно дело, а угроза смертельной расправы – это что-то совсем другое.
А теперь эта нежелательная ассоциация с гольфом мистера Лала, эта явная вонь от разлагающейся под солнцем помойки, этот древний запах засорившегося стока нечистот – или кто-то помочился в бугенвиллеях? Эти мысли были крайне нежелательны. Доктор вдруг увидел себя бедным обреченным мистером Лалом; он подумал, что из него такой же плохой и настырный писатель, какой из мистера Лала гольфист. Например, он только что написал еще один киносценарий; и уже готов окончательный монтаж картины. Так совпало, что новый фильм будет выпущен незадолго до прибытия в Бомбей близнеца Дхара или сразу после этого. Сам Дхар сейчас болтался без дела – по контракту он должен был дать лишь несколько интервью и фотосессий для раскрутки новой киноленты. (Этот вынужденный контакт с кинопрессой никогда не был настолько минимальным, чтобы устроить Дхара.) Кроме того, были все основания полагать, что новый фильм доставит столько же неприятностей, как и предыдущий. Так что самое время остановиться, пока я не начал следующий, размышлял доктор Дарувалла.
Но как он мог остановиться? Именно это он и любил. И как он мог надеяться исправить ситуацию? Фаррух и так делал все, что мог, – как бедный мистер Лал, безнадежно возвращавшийся к девятому грину. Каждый раз во все стороны будут разлетаться цветы, а мячик для гольфа будет оставаться более или менее безучастным; каждый раз он будет утопать в бугенвиллеях, яростно лупя по маленькому белому шарику. Пока однажды сюда не начнут спускаться падальщики.
Был только один выбор: или бить по мячу, а не по цветам, или прекратить игру. Доктор Дарувалла понимал это, однако он не мог решить – так же, как не мог заставить себя сообщить Инспектору Дхару неприятные вести. В конце концов, думал доктор, как я могу надеяться быть лучше того, кто я есть на самом деле? И как я могу остановиться, когда именно это и есть мое дело?
