* * *

С окончательным отделением западнорусских епархий в особую митрополию в XV веке, число восточнорусских или московских епархий простиралось до осьми; Московско-Владимирская, Новгородско-Псковская, Ростовская, Суздальская, Муромо-Рязанская, Тверская, Коломенская, Пермско-Вологодская; девятую ставила Сарская, или Сарайская, так как с разрушением Сарая епископ Сарский и Подонский переселился в Москву на Крутицы и не имел особой епархии, а владел рассеянными в разных местах монастырями и имуществами. В XVI веке из вновь завоеванных земель на средней и нижней Волге образовалась десятая епархия, Казанская. При учреждении патриаршества, как мы видели, Псковская епархия была выделена из Новгородской, устроено еще несколько епископских кафедр, некоторые прежние епископии возведены в достоинство архиепископий, а прежние архиепископии в митрополии.

Учреждение патриаршества имело более внешнее значение. Оно окончательно установило полную автономию Русской церкви или ее независимость от Константинопольского патриарха и возвысило Московского первосвятителя на степень, равную с древними восточными патриархами. Но внутренняя зависимость нашей иерархии от верховной власти не только не изменилась, а еще более упрочилась с развитием царского самодержавия. При таком развитии власть московского митрополита, а потом патриарха по отношению к другим русским епископам была незначительна и имела только характер старшинства. Высшим духовным авторитетом на Руси, как и в прежние века, представлялся съезд или собор иерархов. Московский митрополит был естественным председателем на соборе, а за его отсутствием или при выборе нового митрополита место председателя занимал старший по нем иерарх, преимущественно архиепископ Великого Новгорода. Совершившееся недавно объединение государственное, конечно, вызывало настоятельную потребность и в более тесном объединении церковном, ибо в эпоху удельной раздробленности областная иерархия неизбежно вырабатывала многие черты местных отличий и неодинаковых обычаев. Поэтому мы видим, что в XVI веке особенно часто собираются церковные соборы, и собираются, очевидно, по желанию самой государственной власти. Кроме разных вопросов, касавшихся внутреннего благоустройства Русской церкви и упорядочения ее обрядовой стороны (примером чему в особенности служит собор Стоглавый), соборы эти созывались частью по вопросу о поземельных владениях духовенства, поднятому в конце княжения Ивана III, частью по поводу разных ересей, которым толчок дало известное движение так наз. жидовствующих.

Что касается до вопроса о праве духовенства владеть населенными землями, против которого восставали Нил Сорский и его последователи, то, несмотря на вышеуказанные попытки Ивана III и Ивана IV к ограничению итого права, в конце концов оно осталось почти непоколебимым. Иосифу Волоцкому и его ученикам нетрудно было отстоять вообще церковное и в частности монастырское землевладение потому, что оно наиболее соответствовало условиям и потребностям Московского государства, русской общественности и религиозности того времени. Точно так же характер внутреннего управления и церковного суда в каждой епархии вполне соответствовал современному гражданскому строю. Так, на службе при архиерее мы видим множество светских людей, каковы: бояре, дети боярские, дьяки, подьячие и целый сонм низших служебных служителей, т. е. приветчиков, доводчиков и проч. В делопроизводстве здесь укрепилось то же приказно-дьяческое начало, как и в других отраслях государственного управления. Низшее духовенство, т. е. священники и монахи, составляют по отношению к архиерею сословие тяглое, обложенное в его пользу разными податями и поборами. Но меж тем как городские и сельские священники безропотно подчинялись архиерейскому тяглу, сколько-нибудь значительные монастырские общины нередко стремились освободиться от епархиальной власти и поставить себя под непосредственное покровительство самого царя. Наглядный пример такого стремления мы видели в деятельности Иосифа Волоцко-го. Архиереи по-прежнему творят в епархии свой суд и собирают свои доходы посредством десятильников, которые прежде избирались из архиерейских бояр, а в XVI веке назначаются из архиерейских боярских детей; своим боярам и детям боярским архиереи раздавали поместья из церковных земель; кроме того, они пользовались известной частью от судебных пошлин. В XVI веке при развитии Московской государственности, верховная власть обратила свое внимание на служилых архиерейских людей и ограничила прежнюю самостоятельность архиерейского двора. Так, уже в Столглавом соборе были изданы постановления, вследствие которых назначение архиерейских бояр и дьяков стало происходить с царского утверждения, и они, таким образом, входили уже в общий состав государственных чиновников. Стоглавый собор строго предписал архиерейским десятильникам ограничиваться своими полицейскими обязанностями и не вмешиваться в дела собственно духовные, например в наблюдение за церковным благочинием, для которого учреждены были особые поповские старосты. Но предписания эти часто не исполнялись, и вообще низшее духовенство, особенно белое, много страдало от притеснений и вымогательств со стороны десятильников и их слуг, этого мирского воинства, состоявшего на службе архиереев.

Белое духовенство, при недостатке грамотности, еще не могло получить характер отдельного, наследственного сословия, а набиралось по-прежнему из вольных людей, обученных грамоте. Прихожане обыкновенно сами выбирали себе какого-либо мирянина в священники и за своей порукой представляли его архиерею для наставления. Для сего кроме грамотности требовались известный возраст, именно не менее 30 лет (дьякону не менее 25 лет), и некоторые нравственные качества, т. е. чтобы избираемый не был пристрастен к пьянству, игре в зернь и не был судим за уголовные преступления и т. п. Приходская община обязывалась доставлять избранному ей священнику и церковному причту известное количество съестных припасов, пахотной земли и лугов. Но духовенство церквей кафедральных и вообще соборных не подлежало выбору мирян, а назначалось непосредственно высшей духовной властью и получало на свое содержание, как ругу, т. е. определенное жалованье и довольствие из казны, так и земельные наделы или разные церковные доходы и пошлины.

Сильный толчок, данный историческими обстоятельствами к размножению русских монастырей в эпоху татарского владычества, продолжал действовать с той же силой и в эпоху последующую. Числом вновь основанных обителей (насчитываемых до 300) эта эпоха даже превосходит предшествующую. Главные причины размножения монастырей были приблизительно те же, что и прежде, а именно: развитие аскетизма и стремление к подвигам благочестия, возбуждаемое соревнованием к прославленным святым инокам, идеальное представление об иночестве как об ангельском чине, с одной стороны, и желание найти тихий спокойный приют от мирских тягостей и бедствий — с другой. Но более всего этому движению способствовала та легкость и беспрепятственность, с которой возможно было всякому иноку уйти из какой-либо обители в глухую, никем не занятую, по преимуществу лесную пустыню, там срубить себе келию или часовню. К такому отшельнику потом присоединялось несколько других иноков, и вот основание новому монастырю уже положено; он начинал расширяться и процветать, в особенности если удавалось найти ему покровителей и вкладчиков или выхлопотать себе разные пожалования и льготы у правительства. Богатые и знатные люди, не говоря уже о князьях и лицах царствующего дома, нередко основывали свои монастыри, обеспечивали их земельными имуществами и ругой. Большие и знаменитые обители часто высылали от себя как бы колонии, т. е. заводили в своих обширных владениях новые монастырьки, во всем себе подчиненные. Впрочем, иногда вновь основанные пустыни, чтобы найти себе защиту от притеснений и помощь в средствах существования, сами приписывались к большим монастырям, т. е. подчинялись им. Место для основания нового монастыря иногда обозначалось явленной иконой, которую внезапно находили на дереве в лесной чаще. Впрочем, далеко не все подобные начинания приводили к успешному окончанию дела. Многие вновь основанные монастырьки, не поддержанные благочестивыми ревнителями, или по небрежению своих основателей, или по другим неблагоприятным обстоятельствам, существовали недолгое время, и поселившиеся в них иноки расходились в разные стороны. Привычка к бродяжничеству, вместе с употреблением крепких напитков, по-прежнему составляла оборотную сторону нашего монашества, несмотря на неоднократные запрещения и осуждения со стороны духовной и светской власти. Так, по этому поводу на Стоглавом соборе от самого царя сделано было следующее заявление: «Старец по лесу к («лью поставит или церковь срубит, да пойдет по миру с иконою просить на сооружение, и у меня земли и руги просить, а что собрав то пропьет, а в пустыне не в Бозе совершается, а как прежние пустыни о Бозе строили преподобнии отцы прежние, вселялись в пустынях утаяся миру, не тщеславием, и великие труды полагали руками своими» и пр.