Как ни строги вначале были правила о временном пользовании поместьями и об их ненаследственности, однако с течением времени естественный порядок вещей мало-помалу получил преобладание, к концу XVI столетия выступило стремление отцов оставлять свои поместья в наследство детям, вообще распространять вотчинные права и на земли поместные. Дорожа служилым классом, правительство мало-помалу уступало этим стремлениям. К концу того же века оно принуждено было уступить и другому стремлению служилого сословия: закрепить за своими землями жившее на них рабочее или крестьянское население{73}.
На севере Московского государства, особенно в областях, принадлежавших Новгородской общине, еще сохранялось кое-где мелкое крестьянское землевладение. Но возраставшее бремя государственных податей и повинностей, в связи с притеснениями чиновников, а также дробление земли между наследниками, вынуждали таких крестьян-своеземцев причисляться или к черным волостным общинам, или к сельским владельцам, каковыми были монастыри и знатные люди. Таким образом, к концу XVI века крестьян-своеземцев оставалось очень немного и они затерялись в общей массе безземельного крестьянства, которое пользовалось землей на правах оброчных, или арендных. Крестьянские общины за свои земли несли государево тягло, т. е. отправляли общественные подати и повинности по мирским разрубам и разметам, а жившие на’ частных или монастырских землях, кроме того, платили условленные оброки своему владельцу. Право крестьянских переходов в значительной степени умеряло эти оброки и доставляло крестьянам разные льготы со стороны владельцев, нуждавшихся в рабочих руках, особенно при заселении необитаемых участков или пустошей. Но это право, как мы видели, было уже стеснено в XVI веке установлением известного в году срока для переходов, именно Юрьевым днем осенним, который окончательно был утвержден Судебником 1497 года в виде срока двухнедельного. Этот Судебник Ивана III определяет и плату уходившего или, как тогда говорилось, «отказавшегося», крестьянина землевладельцу за т. наз. пожилое, или за пользование двором, т. е. жильем и хозяйственными постройками. При сем различаются местности лесные и полевые: в последней за пожилое платится рубль в четыре года, а в первой полтина; за три года платится три четверти двора, за два — половина, за один — четверть. Царский Судебник 1550 года повторяет тот же срок крестьянского перехода, или «отказа», т. е. неделю до Юрьева дня и неделю после него; но несколько увеличивает плату за пожилое, а именно: за полный срок, т. е. четыре года, с каждых ворот в степной местности один рубль и два алтына, а в лесной, где расстояние до строевого леса не более десяти верст, полтина и два алтына. Кроме того, Судебник Ивана IV прибавляет особую пошлину по два алтына с двора за «повоз», а крестьянину, продавшемуся в полные холопы, дозволяет выходить без срока и без платы за пожилое, только обязывает платить царскую подать с хлеба, оставшегося на корню.
В судебниках говорится только о плате за пожилое при крестьянском отказе; но в действительности расчет крестьянина с землевладельцем тем не ограничивался. Обыкновенно, редкий крестьянин садился на земельный участок без подмоги от владельца; на свое хозяйственное обзаведение он получал или денежную ссуду (серебро), или скот и земледельческие орудия, или хлеб на семена и на прокорм; а иногда все это вместе. Следовательно, он становился должником частного владельца или монастыря, и проценты с своего долга большей частью отбывал издельем, т. е. своей работой, сверх условленного оброка или части жатвы на землю. Покидая участок, крестьянин, конечно, обязан был не только уплатить пожилое, но и возвратить ссуду. А так как обыкновенно редкий был в состоянии исполнить эту обязанность, при тяжести лежавших на нем податей, повинностей и оброков, то право крестьянского перехода в действительности почти прекращалось само собой. Это право перехода обращается, собственно, в право «своза», или перезыва: обыкновенно тот землевладелец, который переманивал к себе крестьянина, обязывался уплатить за него все должное прежнему господину. Иногда обедневший крестьянин, чтобы облегчить себе бремя податей и повинностей, с целого земельного участка переходил у того же владельца на половинный участок, т. е. поступал в разряд бобылей, или совсем отказывался от участка, ограничивался только двором, даже переходил на чужой двор, и таким образом становился казаком, т. е. простым работником, батраком, или, наконец, просто давал на себя кабалу, т. е. продавался в холопы. Но часто свое право выхода крестьянин отыскивал незаконным способом, без «отказа» или без расчета с владельцем, что считалось тогда побегом; ушедший, таким образом, как беглец водворялся по закону насильно на старое место. Частные землевладельцы, конечно, предпочитали переманивать крестьян, не рассчитываясь за них с прежним господином, а просто укрывали у себя беглых. Нельзя сказать, чтобы право свободного перехода, существовавшее в прежнее время, сделало крестьянское сословие слишком подвижным или бродячим. Напротив, в общей сложности только небольшая часть пользовалась этим правом. Но во второй половине XVI века разные причины усилили стремление крестьян к перемене жительства в незаконной форме побегов.
Частые и многие войны, веденные Иваном IV, в особенности бедственная двадцатичетырехлетняя борьба за Ливонию, требовали чрезвычайных усилий и жертв, до крайности умножили бремя налогов, всякого рода поборов и повинностей; бремя это еще увеличивалось притеснениями и вымогательствами чиновников и вынуждало крестьян к переселениям. Особенно терпели опустошения западные и северо-западные области, близкие к театру войны; множество сельских жителей бежало отсюда в другие, более безопасные края. А совершаемые в то время завоевания обширных и пустынных пространств на юго-востоке России, особенно в Поволжье и Приуралье, представили широкий простор для русской земледельческой и промышленной колонизации; помимо переселений, производимых собственно правительством, туда устремилась часть русского крестьянства, заводила там поселки и общины на землях черных или государевых, а также и на землях, раздававшихся местным служилым людям, которые призывали земледельцев, приманивая их разными льготами. Наиболее беспокойные и свободолюбивые крестьяне уходили на Дон и присоединялись к вольным казацким общинам.
С своей стороны, служилое сословие, по естественному ходу вещей, стремилось привести все в большую и большую зависимость от себя жившее в его вотчинах и поместьях земледельческое население, стеснять его вольности и закрепить его за собой. По мере того как военная и вообще государева служба становилась непременной и пожизненной обязанностью помещиков и вотчинников, а частые войны и сторожевая служба на украйнах затрудняли им возможность лично вести свое сельское хозяйство, естественно, учащались их жалобы правительству на разорение, которое причиняли им крестьянские переходы и побеги, — разорение, вследствие которого они не могли исправно отправлять самую государеву службу, а также вносить подати и оброки с своих земель.
Правительство Московское, само состоявшее из высших разрядов тех же служилых людей, т. е. московское боярство, конечно, разделяло это стремление к закрепощению крестьянства и действовало в том же направлении. Когда же в последней трети XVI века произошло вышеназванное переселенческое движение к юго-восточным окраинам и участились крестьянские побеги, вместе с тем умножились жалобы помещиков и вотчинников срединных и коренных русских областей, и правительственные места были завалены служебными исками о беглых крестьянах; тогда, именно в конце XVI века, правительство принимает ряд мер, которые положили начало закрепощению свободного дотоле крестьянского сословия за классом землевладельческим. Первые меры, принятые в этом смысле, относятся к царствованию Федора Ивановича; но так как действительным главой правительства тогда состоял Борис Годунов, то история по справедливости считает его одним из главных основателей крепостного права в России. Стремясь занять престол после бездетного Федора, он, естественно, искал опоры в военно-служилом сословии, равно в боярах и детях боярских, и старался приобрести их расположение. Теми же мерами он приобретал и расположение могущественного духовенства, которое было тогда, после государя и служилого сословия, третьим земельным собственником в России. Его заискивание перед духовенством выразилось еще ранее по следующему поводу. В начале царствования Федора Ивановича, в июле 1584 года, Московский духовный собор, по желанию правительства, подтвердил указ Ивана IV (1580 г.), запрещавший духовенству приобретать от служилых людей вотчины как покупкой, так и по духовному завещанию, и кроме того постановил отменить тарханные, или льготные, грамоты, жалованные за церковные имущества, которые теперь должны были платить государевы подати и отбывать повинности наравне с прочими. Эти-то тарханы служили большой приманкой для крестьян, которые во множестве переходили от служилых людей на льготные церковные земли, от чего «вотчины воинских людей терпели многое запустение». Тарханы отменялись на время, «покамест земля поустроится». Но мера эта оказалась весьма кратковременной: в октябре следующего года, когда усилилось влияние Годунова, тарханы были уже восстановлены. Тем с большим усердием старался он теперь угодить и служилому, и духовному сословию стеснением крестьянских переходов.
