Утром Рыжик заступил на пост. Он сотни раз дежурил и давно привык к этой службе, но сегодняшняя смена тянулось неимоверно долго. Не было сил ждать товарищей. По-прежнему тревожило сердце. Но любые неприятности были ничто в сравнении с тревогой за судьбу разведчиков. Стоит ли говорить о том, как прожил этот день молодой ополченец, потерявший когда-то в одно мгновенье возлюбленную, работу, дом и покой? Но все в жизни заканчивается – и хорошее, и плохое.

Они вернулись. Уставшие, сильно возбужденные удачным выполнением задания. Едва солнце начало пересекать бесконечный горизонт, как один из наблюдателей доложил о передвижении разведчиков. Их встретили как героев.

– Докладывай! – коротко приказал командир батальона, отвечая на рукопожатие.

– Короче, совсем укропы поганые оборзели! Не боятся ни Бога, ни черта, а нас и подавно! У них, представляешь, даже охранения нормального нет! Сидит один секрет в составе двух олухов, в телефончики гоняет, даже наушники из ушей не повытаскивали. В общем прошли мы преспокойненько, как нож через масло. Сели на позиции, начали ждать. Около одиннадцати эти суслики идут себе, как по Крещатику, о бабах базарят. Ну мы дождались, пока они на лежку свою вышли, винтарь приготовили, ржут, как лошади, гады. Мы к ним под видом патруля. Я на мове с ними, а они наглые! Мы, говорят, настоящие бойцы, колорадиков каждый день щелкаем, а вы, уроды комендатурские! Ну, мы им маленько врезали при задержании за колорадиков. Не сдержались! Я, как договаривались, пикничок изобразил, пойла американского положил, анаши маленько, паек их разбросал. Короче, по уму все, не придерешься. Ну а обратно пошли…, как же можно так служить? Пусто у них все. Моя бы воля, я бы им там такой шухер устроил, мама не горюй! В общем как-то так, доклад закончил!

– Ты мне скажи, Михалыч, тебя за то, что до темноты обратно пошел и жизнями бойцов рискнул понапрасну, сейчас арестовать или до утра подождать?

– Можно сейчас, командир! Уж я на гауптвахте отосплюсь, только жрать очень хочется! А риска не было, говорю же, пусто у них все, у кого хочешь спроси! – с улыбкой ответил Михалыч.

– Ладно, черт с вами. В следующий раз за невыполнение приказа уволю к чертовой матери, всем ясно? Дуйте в столовую, там повара для вас весь день старались! – Гиви пожал каждому разведчику руку, последних двух обнял.

– Освети! – приказал он, поворачиваясь к пленным.

Рыжик находился рядом и ожидал этой команды. Однако мощный луч современного ручного прожектора российского производства застыл на ногах пленника и начал выписывать на них непредсказуемые пируэты. Чуть погодя, огненный поток все же двинулся вверх и достиг лица человека. Под глазом захваченного красовался огромный лиловый синяк. Второй глаз, выдавая сильный испуг пленного, жалобно осматривал ополченцев.

– Героям слава! – с издевкой поздоровался командир. – Я Гиви, командир батальона «Сомали», слыхали?

Ответа он не дождался, зато пленный с синяком сделал два шага назад, как бы пропуская вперед своего товарища по несчастью. Василий перевел луч фонаря на второго противника и едва, заглянув ему в глаза, понял: «Это он! Боже, это стопроцентно он!».

– Сколько служишь? – наплевав на субординацию, спросил Рыжик.

– Два року[8].

– Снайпер кто? – вмешался в разговор Гиви и тут же обратился к Рыжику: – Ты давай, браток, не лезь! Просто свети.

Пленник с синяком сделал еще шаг назад и руками, скованными наручниками, указал на товарища.

– Я, что, невнятно спросил?

– Я, – послышался еле слышный ответ.

– На колени, твари! – комбат дождался, пока пленные выполнят приказ. – Вот в такой позе вы будете выпрашивать прощенья у народа Донбасса! Понятно?

– Да, – вяло ответили азовцы.

– Фамилия, имя, отчество? – ополченец крепко сжал скулы снайпера.

– Петренко Михайло Анрейович.

– Видишь, как странно получается, ты – Михаил, и я – Михаил! Не Ганс, не Джон и не Франсуа! Сколько людей, Миша, ты убил за последний месяц? – зловещим голосом спросил Гиви.

– Я не вбивав людей, я вбивав російських терористи! – тихо ответил снайпер.

– Андрюха, Степка и Колян вроде как собратья твои по крови! А бабулька с коровой – тоже террорист? А пацан на велосипеде? – ополченец с ненавистью смотрел в глаза врагу. – На русском отвечай, мразь!

– Я не знаю никаких бабок и велосипедистов, – ответил снайпер на чистом русском.

– Ну доказать твою вину несложно! Завтра винтарь на экспертизу отвезем: баллистическая, дактилоскопическая…, в общем следакам лучше знать! Ясно, герои сраные? Я вам устрою славу Украине! Вы обвиняетесь в преднамеренных убийствах граждан Донецкой народной республики, совершенных с особой жестокостью. Вас будут судить и ни на какие обмены не надейтесь, ясно? В общем так, Малой, забирай этих ублюдков. К утру хочу знать о них все…, даже то, что они сами забыли. Когда родились, когда крестились, когда последний раз ходили по большому! Кто знает, когда бабульку хоронят?

– Да, вроде, завтра третий день, – послышался неуверенный голос одного из ополченцев.

– Узнать точно! Вымпел, – обратился он к одному из командиров, – возьми людей, машину и съезди прямо сейчас! Если завтра, то вместе с этими енотами пойдем на похороны, пусть ближе посмотрят, каких террористов они отстреливают! Хоть могилку помогут закопать. Всем на отдых, караулы по расписанию дежурного офицера, и ты, Рыжик, ко мне!

– Ты давай, браток, только не дури! К тому же доказательств, что это твой снайпер, пока нет.

– Есть! – ответил Василий.

– Откуда? Какие?

– Почерк, Гиви! Я узнавал, еще тогда, когда мою…, он и раньше женщинам в сердце стрелял, а мужикам – в центр лба.

– Вот оно как? Что же ты сразу не сказал?

– Сглазить боялся. Мой он, Гиви, мой! Сердце так говорит, болит, спасу нет.

– Да сердце, брат, не обманешь! Ты только не дури, хорошо? Пообещай!

– Обещаю! Поговорю только с ним, даже пальцем не трону! Пусть по закону будет, только если к высшей мере приговорят, тогда я сам, ладно?

– Ладно! – согласился Гиви.

– Обещаешь?

– Обещаю!

Этой ночью Рыжик снова практически не спал. Редкие провалы в сон сопровождались душераздирающими разговорами с пленным снайпером, иногда мерещилась возлюбленная. Она сердилась и что-то объясняла, но что именно, Василий не разобрал. Он встал до подъема и медленно пошел к бочке с водой. Навстречу после утренней пробежки попалась Амазонка.

– Ой, Васька, это ты? Не признала даже! Что это с тобой? – удивленно спросила девушка.

– Сплю плохо в последнее время, – невнятно буркнул в ответ ополченец.

– Я про волосы? – в голосе Маши чувствовался испуг.

Парень добрался до умывальника и заглянул в зеркало. Отражение было совсем не похоже на того беззаботного весельчака, каким он был год назад. В зеркале уже не было того энергичного рубахи-парня. На него смотрел очень похожий, измученный мужик, много старше его двадцати трех лет, но главное было не это! Этот мужчина был абсолютно седым…

2009 г. Россия

Митя рос. Несмотря на учебу в коррекционном классе, он взрослел и развивался. Врожденный ум, смекалка и сообразительность иногда помогали ему схватывать учебный материал на лету. Однако хорошей учебе сильно препятствовали слабая память, рассеянность и лень. Родители понимали, с какими качествами сына нужно бороться и для начала попытались приучить его к чтению. Они считали его самым сильным средством для развития мозга, ведь оно не только развивает память, увеличивает словарный запас человека и помогает ему общаться. Чтение добавляет уверенности и снижает стресс, улучшает сон и концентрацию, делает человека творческим и развивает воображение.

– В общем для Мити – это то что нужно, – думали родители.

Но мальчик считал по-другому. Он делал все, чтобы не читать, и если все-таки приходилось брать в руки книгу, всегда находил занятия, не связанные с тем, чем он должен заниматься. В итоге одна книжка за полгода, и конечно же, из-под палки.