Исключительная роль творца, создающего свои произведения в согласии с высшими ценностями, высвечивает в образе поэта черты, возвышающие его над обыденностью:
Баш имә – зур син – бу әдна җанлылар дөньясына;
Падишаһ син! Бик кирәксә, баш исен дөнья сиңа
102.
(Не сгибайся! Ты огромен в этом мире мелкоты.
Падишах ты! Пусть в поклоне мир согнётся, а не ты
103.)
Фигура «поэта» в стихотворении предстаёт одновременно великой и трагической. Мотивы беззащитности творческой личности перед людьми, которые «камнем сердце ранят», неоценённости труда поэта вносят щемящую эмоциональную ноту в финал стихотворения:
Таш йөрәкләр кырсалар күңлеңне – түз, эндәшмә син;
Эшләре шул: болгасыннар әйдә зәмзәм чишмәсен!
104(Если камнем сердце ранят, будь, мой друг, как камень нем,
Значит, дело их такое – пусть мутят святой Зямзям!
105)
Противопоставляя слову молчание, которое соотносится с внутренним миром человека, его душой, лирический герой Г. Тукая утверждает суверенность и недоступность «я» поэта для посторонних. Молчание поддерживает «поэта» в его одиноком противостоянии «толпе». Г. Тукай обращается к форме наставления. Значимость высказываемых суждений подчёркнута восклицательной интонацией поэтических предложений, использованием глаголов в повелительном наклонении, что придаёт урокам и поучениям Г. Тукая обязательный характер.
Стихотворение «Вакъты гаҗезем (Көнлек дәфтәремнән)» («В часы раздумий (Из дневника)», 1909), подобно «Осени» (1833) А. С. Пушкина, воспроизводит творческий процесс, как он протекал у Г. Тукая. Одним из самых важных побудительных мотивов к творчеству назван поиск истины:
Юк әле миндә хәкыйкатькә вөсул,
Әллә нигә айрылалмый уң вә сул.
Йа Ходай! Кайчан чыгармын шөбһәдән?
Кипми ник шөбһә тире бу җибһәдән?
106(Много истинных мыслей в душе перебрав,
Сомневаюсь я всё ещё – прав иль не прав?
Боже! Истиной благостной горе развей!
И сомнения пот осуши поскорей!
107)
Перевод В. Ганиева
Изображение того, как мучительно трудно найти истину и выразить её в слове, определяет содержание стихотворения Г. Тукая о сущности творчества и роли художника.
В стихотворениях А. С. Пушкина «К***» («Я помню чудное мгновенье», 1825) и Г. Тукая «Иһтида» («Постижение истины», 1911) раскрывается особый бытийный статус состояния любви-вдохновения: любовь и творчество представлены как две стихии, объединённые принадлежностью к сфере возвышенного, Божественного и нуждающиеся друг в друге. Лирический герой стихотворения «Постижение истины» уподобляется Меджнуну, потерявшему рассудок из-за любви к Лейле. Для него, как и для героя поэмы Низами, любовь – «высшая цель в этом мире». Используя суфийскую символику, Г. Тукай отождествляет любящего человека со свечой, воск которой тает от огня страсти:
Миңа ул бер вә бар, көчле вә һәйбәтле санәм булды;
Аңар хәмдем, салатымны ирештергән каләм булды.
Мәхәббәттән эреп шәмдәй үзем, күңлемдәге гөлләр
Янып җиргә сыгылдылар, һавага очтылар көлләр
108.
(В ней я видел одной воплощение сущего мира,
Я молитвы слагал для неё – божества и кумира.
Как свеча я растаял, цветы, что я в сердце лелеял,
Почернели, сгорели, и ветер их пепел развеял…
109)
Перевод Р. Морана
Этот мистический опыт, ведущий к полной диссоциации и деперсонализации, становится этапом в духовной эволюции лирического «я» и необходимой предпосылкой творчества. Мысль, знание, ум поэта несут в себе божественное начало, поэтому они наделяются способностью изменять предначертанное, освещать путь не только верующего человека, но и наций и народов:
Килеп чыкты хәзер фикрем кояшы золмәт артыннан,
Түгел инде вакытлы, мәгънәсе юк хискә мин корбан.
Шөкер булсын, хәзер алдымда бер нурлы хәят инде,
Теге мәзкүр пот алдында табынганнан оят инде.
Җиңел уй, йөз кызарткыч төрле хисләр, сезгә мең ләгънәт!
Яшә, тугъры караш, төпле гакыл, меңнәр яшә, хезмәт!
110(Солнце мысли моей из-за облака вырвалось, к счастью:
Я не скован уже мимолётной, бессмысленной страстью.
Слава Богу, опять предо мною светлеет дорога,
И теперь я стыжусь, что я в идола верил, как в Бога.
Чувства, мысли пустые – проклятия шлю вам без счёта!
Здравствуй, ясность ума, здравствуй, истина, здравствуй, работа!
111)
«Солнце мысли» – возвышенно-идеальное, духовное начало, с помощью которого осуществляется познание мира, противопоставляется витально-экзистенциальной сфере чувств, имеющих деструктивно-разрушительный характер. Р. К. Ганиева, анализируя данное стихотворение, приходит к следующему выводу: «Нәтиҗә ясап шуны әйтергә мөмкин: беренчедән, шигырьдә акылны хискә каршы куеп, Тукай Урта гасыр мөселман әдәбиятларында бик тә киң таралган әдәби-эстетик кануннар белән бәхәскә керә. Икенчедән, шагыйрьнең әсәрдә беренче карашка әллә ни күзгә ташланмаган, эчкәрерәк яшеренгән Л. Н. Толстой фәлсәфи-этик карашларын да алга сөргәнлеге сизелеп тора. Мәгълүм булганча, рус язучысы мәһабәт шәхеснең, аеруча ир-егетләрнең, халык файдасына булган иҗтимагый әшчәнлегенә аяк чала дип исәпләде. Күп кенә шигырьләрендә Толстойның бу фикерен Тукай да уртаклашты. Шагыйрьнең сөю хисләреннән бигрәк Акыл белән Хезмәтне өстен күрүе милләт хадиме булу идеалын яклавы рус әдәбиятының йогынтысы белән дә аңлатыла иде»112 («Подытожив, можно сказать следующее: во-первых, противопоставив в стихотворении разум чувству, Тукай вступает в дискуссию с художественно-эстетическими канонами, широко распространёнными в средневековых мусульманских литературах. Во-вторых, чувствуется выдвижение на первый план скрытых в подтексте философско-этических взглядов Л. Н. Толстого. Как известно, русский писатель считал, что любовь мешает человеку, особенно мужчине, заниматься общественной деятельностью во благо народа. Во многих своих стихотворениях Тукай соглашается с этой точкой зрения писателя. Влиянием русской литературы можно объяснить предпочтение, которое поэт отдаёт Разуму и Труду перед чувством любви, поддержку идеала слуги народа»113).
