В стихотворении «Хәзерге халемезә даир» («О нынешнем положении», 1905) утверждается священность Пера, которым написан Коран:
Каләм сәед дорыр руе зәминә,
Сәзадер сурәтен «Нүн» дә яминә
139.
(А перо над миром властвует земным,
В суре «Нун» Всевышний Сам клянётся им
140.)
Перевод С. Ботвинника
Перо наделяется независимым от автора существованием, не подчинено ему, задано божественным актом и само направляет высказывания по своим предустановленным путям. Система выстраиваемых в данном тексте соответствий: Бог – перо – писатели – основывается на углублении и переосмыслении архаической партиципации-сопричастия. Являясь репрезентирующим Бога посредником, перо связывает писателей с Всевышним, поэтому каждый, кто взял в свои руки перо, становится проводником божественной воли:
Мөхәррирләр сәбәб диндә сәбатә,
Ике дөнья җәхименнән нәҗатә.
Болардыр дине исламның гыймады,
Боларга итмәлиез игътимады.
141(Крепче пишущих – у веры нет основ,
В них спасение от ада двух миров…
Не на них ли опирается ислам?
Не они ль примером в жизни служат нам?
142)
Перо, которым клянётся Всевышний, является образом-эмблемой, обозначающим силу, мощь и величие поэтического слова:
Каләм гали, каләм сами каләмдер;
Ходаның каүледә җае къәссәмдер.
Каләм намле, каләм шанлы каләмдер,
Шифадыр дәрдә, сабуны әләмдер
143.
(Будь, великое перо, вознесено —
Вместо клятвы ты Всевышнему дано!
Именитое и славное перо
Боль уймёт, печали смоет, в нём – добро!
144)
Оно способно победить зависть, мелочность, невежество, высокомерие, которые живут в татарском обществе:
Җәһаләт таптамасын – яньчелермез,
Каләмгә каршы бармыйк – чәнчелермез
145.
(Пусть невежды нас не топчут – ведь остро
Всех перечащих ему пронзит перо
146.)
Эмоциональная стихия стихотворения двойственна: критический пафос сочетается с одическими интонациями, что определяет специфику выраженного поэтом лирического мироотношения.
Гимн перу («О нынешнем положении») сменяется в стихотворении «И каләм!» («О перо!», 1906) обращённой к нему молитвой-жалобой. Вера лирического героя в то, что только силой художественного слова можно излечить нацию, спасти её от унижений, вывести на «верный» путь, установить границу между добром и злом, правдой и обманом, раскрывается с помощью интонационно-ритмических средств. Спор с «чёрной судьбой», обрекающей народ на жалкое существование в «царстве косности и тьмы», определяет ценностную экспрессию вопросов:
Рәфгыйдеп Аурупаи сән гарше әгъләйә кадәр,
Нә ичүн безне дөшердең фәрше әднәйә кадәр?
Милләтең бу хале мәктүбме китабы хикмәтә?
Монхасыйрмы ане гомре хәле мәхзүниятә?
147(Ты возвысило Европу до небесной высоты,
Отчего же нас, злосчастных, опустило низко ты?
Неужели быть такими мы навек обречены
И в постылом униженье жизнь свою влачить должны?
148)
Перевод А. Ахматовой
Интонация призывных восклицаний, усиливающих ритмическую энергию стиха, выявляет могущество воли лирического субъекта, противостоящего судьбе и стремящегося создать новый мир на разумных основаниях, по законам справедливости и добра:
Яз тәгаллемләргә тәргыйб, әйлә тәкъдир къәдрене;
Ит наданлыкларны тәгъриф, зәһрене яз, гъәдрене.
Яз караны кара диб һәм һәм игътираф ит акны – ак,
Җөпне җөп дип язмалысан һәм ушандык такны – так.
Бакма һич кәс хәтеренә, милләтең дәрденә бак!
Бәддога – явыз догая һәр заман асма колак.
<…>
Гафилез без, җаһилез – вай хәлемез, вай хәлемез!
<…>
Дәфгулынсын җөмлә хәсрәт, фәкърү хәкърү, мәскәнәт!
149(Призови народ к ученью, пусть лучи твои горят!
Объясни глупцам, как вреден беспросветья чёрный яд!
Сделай так, чтобы считали чёрным чёрное у нас!
Чтобы белое признали только белым – без прикрас!
Презирай обиды глупых, презирай проклятья их!
Думай о народном благе, думай о друзьях своих!
<…>
Пусть из мрака преисподней в царство света выйдем мы!
<…>
Пусть исчезнет безвозвратно нищеты и горя путь!
150)
Попытки управлять силами жизни возрождают жанровую семантику заклинания, превращая перо в единственное и универсальное орудие мироустройства.
Поэтический дар существует в человеке как некая внеположная ему стихия, на которую лирический герой Г. Тукая пытается воздействовать, к которой обращается с вопросами, призывами и т. д. Например: «Күкрәгемдә минем шигырь утым саумы?!»151 («Огонь поэзии, гори в душе моей!»152), («Поэт», 1908); «И каләм, син хакны язма, күз буя, юк-барны яз…»153 («Отныне лги, моё перо, тумань глаза и вздор мели!»154), («Отчаяние», 1910). В «Размышлениях одного татарского поэта» проявилось рефлексивное отношение к своему таланту, обладающему неким независимым от лирического субъекта бытием:
Ачы булгач күңлем, шигърем ачы чыга,
Бәгъзан пешкән дип уйласам да – чи чыга;
Очырмакчы булсам былбыл күкрәгемнән,
Әллә ничек! – Мыр-мыр итеп мәче чыга
155.
(Горьким вышел мой стих, горечь сердца вбирая…
Плод испёкся как будто, а мякоть – сырая.
Соловья ощущаешь в груди, а на свет
Лезет кошка, мяуканьем слух раздирая
156.)
