— Поверь мне, я видел, что происходит с умом людей, когда они сталкиваются с истинной сущностью севера. Тебе любой целитель сейчас пропишет постельный режим и как можно больше вина. Флягу оставлю здесь, можешь занести потом.

Вдруг он оступился. Нога проскользила по аккуратно сложенному листку, лежавшему посреди комнаты. Князь наклонил голову, чтобы рассмотреть помеху, но Доминика опередила его, выбросила вперед руку, словно для удара, но пальцы лишь аккуратно коснулись небритой щеки, мягко заставили повернуть и склонить голову. Доминика подалась вперед и с обманчивой невинностью коснулась его губ своими. Ресницы затрепетали, она молилась, чтобы он принял нервозность за смущение. Она почувствовала его улыбку на своих губах и уже готова была решить, что все пропало, как вдруг его руки сомкнулись на ее талии, привлекая к себе, ближе, вплотную. Поцелуй стал жадным, насытился привкусом крови из прикушенной губы. Доминика отстранилась, чтобы перевести дыхание, но воздух тут же выбило из ее легких, как только губы Ладвига коснулись ее шеи. Принцесса стиснула руки на его плечах, положила ладонь на его затылок, не давая отстраниться, требуя продолжения, и Ладвиг принялся послушно осыпать ее шею и плечи горячими поцелуями, жгучими укусами, заставляя запрокидывать голову, открываясь навстречу ласке. Она закрыла глаза, плавясь в ощущениях, позволяя им захватить себя, и готова была просить Ладвига о том, чтобы он не останавливался. Каждое прикосновение, каждое развязное движение языка и губ, отдаляли ее от мыслей о письме. Доминика могла думать только о том, как взять ситуацию в свои руки и начать теснить Ладвига к кровати.

Князь поддавался. Он послушно сел на край постели и с усмешкой следил за ее движениями, позволяя ей вести, принимая жар, с которым она собственническими движениями принялась избавлять его от рубашки. И все же, когда она дернула ткань вверх, стягивая с него такую лишнюю одежду, он перехватил ее руки и сжал, не давая продолжить. Ее разочарованный, капризный стон наполнил комнату.

— Что ты делаешь? — спросил он, внимательно заглядывая в ее глаза. Так сосредоточенно, словно это не он секунду назад с упоением целовал ее, наплевав на какие-то принципы.

Доминика смерила его пристальным взглядом и неожиданно для самой себя расхохоталась. Так смеется человек, просидевший в заточении долгие годы и, выбравшись на свободу, хохочет, сотрясаясь всем телом, не зная, что с этой свободой делать. Внезапно все слова Вассы стали для нее ясны, как день. Как будто с нее сняли старые ржавые кандалы, и теперь Доминика была свободна. Она больше не принцесса, она не наследница, она часть Севера, принадлежащая только ему, и больше от нее не требуется быть благопристойной девицей, следовать протоколам и не хамить принцам, оправдывать надежды и ожидания. Ей не надо больше бороться ни за трон, ни за одобрение умершей матери.

— То, что хочу, — сказала она, не понимая, в какой момент от смеха у нее на глазах выступили слезы. Ладвиг смотрел на нее с сочувствием. Он поднес ладонь к ее лицу, вытер скатившуюся против воли девушки слезу, и не заметил, как злополучное письмо было отправлено под кровать изящным па. Доминика чуть улыбнулась, наклонила голову, прижимаясь щекой к его ладони.

Ладвиг запустил руки в ее волосы, осторожно сжал пальцы и притянул к себе, усадил на колени. Горячие руки скользнули ниже по ее шее, к плечам, убирая волосы назад, открывая поцелуям тонкую шею. Доминика запрокинула голову, подставляясь под ласку, и Ладвиг с готовностью внял ее немой просьбе. Он с жаром целовал шею, острые ключицы, прикусывал нежную кожу, и на каждое прикосновение девушка отвечала коротким сдавленным стоном, раззадоривая еще больше. Ладвиг проложил дорожку из влажных кусачих поцелуев вверх по шее, к ушку, прикусил аккуратную мочку, заставляя Доминику вздрогнуть всем телом и прижаться к нему крепче, оставить ответный поцелуй-укус на мощной шее. Князь коротко рассмеялся и поцеловал еще раз, щекоча дыханием. Принцесса стиснула кулаки на его плечах и дернула на себя, втягивая его в еще один долгий, жадный поцелуй.

Ладвиг провел руками по ее спине, ища, где начинается шнуровка платья. Аккуратно подцепил кончики ленты и потянул их в стороны, ослабляя корсаж. Доминика завела было руку за спину, чтобы помочь ему, но князь перехватил ее запястье и вернул руку вперед, положил себе на плечо. Зацелованные губы Доминики растянулись в хитрой улыбке.

Хлопок двери и пронзительное: «Дом, ты проснулась!» заставили принцессу вздрогнуть и взвиться, как будто ей под юбку попала пчела. Она с поразительной ловкостью соскочила с колен князя и плюхнулась на кровать, одновременно поправляя корсаж и пытаясь сделать непринужденное лицо. Замерший в дверях Куно смотрел на нее с глуповатой улыбкой, уголки губ почти закрывали его уши. В повисшем молчании было слышно, как звенят натянутые нервы.

— Погода сегодня отличная, — выдавил, наконец, чародей, с огромным усилием заставляя себя выглянуть в окно. — Может, пойдем, снеговика слепим?

Ладвиг рухнул на постель и хохотал до тех пор, пока в легких не кончился воздух.

***

— Ну и надо было от них все скрывать, если они так и так все бы узнали? — фыркала Васса, ходя из угла в угол. Эдвин сидел в кресле, скрестив руки на груди. Лицо мрачнее тучи, челюсти стиснуты, зубы готовы вот-вот раскрошиться от давления.

— Ладвиг надеялся отослать ее в Ост-Гаэль, как только король Луис разродится сколько-нибудь достойными условиями, но обстоятельства изменились.

— Ну, зато теперь Куно и Доминика останутся здесь, и мы заживем веселее, — улыбнулась Васса, но Эдвин не ответил на ее улыбку. Он продолжал хмуро смотреть в стену.

Ему все это чертовски не нравилось. Идея Ладвига восстановить действие древних договоров вызывала в нем отторжение вплоть до тошноты. Да, печально, что магическая защита северных краев слабела, но их народ столетия провел взаперти, среди гор и волшебных барьеров. Мир менялся и, может, духи поняли, что им пора выйти на свободу и стать его частью. Но Ладвиг отказывался его даже слушать. Он говорил о стабильности, как в старые добрые времена, до того, как кланы начали грызьться, и, кажется, его не беспокоило ничего, кроме возобновления старого порядка. А вот Эдвину хотелось свободы. Раз уж его избавили от необходимости греть задницей княжеское кресло на Гряде, он мог потратить время своей жизни на путешествия. Но вместо этого его лучший друг собирался запереть их всех навеки. А он, связанный с севером древнейшей кровью, только и может, что подчиниться.

— Мне Ланс погадал, — мечтательно улыбнулась Васса. — Сказал, что мы с моим избранником всегда будем вместе, если я того захочу.

— Я это тебе мог бы сказать и без карт, — хмыкнул Эд. Васса нахмурилась.

— Но ты же сам понимаешь, когда человек иностранец — никогда не знаешь, что у него в голове. Может, он вообще считает, что у нас все несерьезно, — пожала плечами девушка.

— Так проверила бы его.

— Я не проверяю тех, кто мне дорог, — обиженно надула губки Васса. — Это называется «доверие». Интересная вещь, кстати, никогда не пробовал?

— Регулярно, — хмыкнул Эдвин. Васса устало закатила глаза. Эдвин явно не был расположен слушать рассказы о ее делах сердечных, и хоть ее это и оскорбляла, Васса старалась оставаться понимающей и позитивной. И все же…

— Ты переживаешь из-за встречи с братом?

— Нет. Я не переживаю, я жду ее.

— Ну, просто ты сам говорил, что Ирвин сместил тебя с места наследника, изгнал без гроша в кармане, так еще и подкупил Норпешт, чтобы они не смели тебя приютить. Вот я и уточнила, вдруг ты планируешь…

— Я ничего не планирую. Планирует у нас Ладвиг — очередную глупость. А я хочу только оградить его от последствий его действий. Ты проверила Доминику, как я просил? Чего она хочет?

Васса склонила голову и обреченно вздохнула. Она не любила использовать свой дар на людях, которые были ей симпатичны. Стоило ей прикоснуться, и они отвечали на все ее вопросы, и порой из них правда лилась отвратительная, как помои из перевернутой бочки, а Васса чувствовала себя так, словно ее окунули в это вонючее месиво с головой. Доминика не была исключением. К счастью, в ней было достаточно алкоголя, чтобы не помнить потоки слов, заполнившие всю комнату болью, одиночеством, страхом, злостью и бесконечной усталостью. А вот Васса помнила все, каждую историю, которую Доминика выудила из своих воспоминаний. Васса поежилась, пытаясь обернуть правду в самые прозрачные и мягкие слова.