— Я всегда верила в сказки про принцев, но кто же знал, что меня спасет Эдвин! А что насчет тебя? Тебя же тоже спасли из башни? — тараторила Васса. Доминика с радостью поддержала бы с ней беседу, но принцесса едва ли умела говорить без цели что-то выяснить и сообщить. Она могла обронить пару фраз при светском разговоре, чтобы выяснить сильные и слабые стороны собеседника, могла поболтать о погоде, но говорить о себе просто затем, чтобы заполнить тишину — это было настоящей пыткой. Посылать собеседников прямым текстом было не в ее стиле, поэтому Доминика лишь язвила, отмалчивалась и другими способами отбивала у собеседницы желание продолжать разговор.

— Я не верю в принцев, предпочитаю говорить, что я спасла себя сама. Да, был Проклятый рыцарь, который вырезал охрану, но ему зачем-то нужно было поцеловать принцессу. Поцелуй ему ничего не дал, и мы разошлись. Я вернулась в замок отца, схватила Куно, мы обчистили кладовую и пустились в бега, пока не добрались сюда, — отчеканила она. — Вроде, ничего не забыла.

— О, мама дорогая! — глаза Вассы сияли так, будто она только что увидела красочное представление с фейерверками и драконом в натуральную величину. — А тот рыцарь был красивым?

— Красота — понятие субъективное, — пожала плечами Доминика и вперила взгляд в унылый пейзаж.

Серое небо, как хмурая мина, может испортить даже самый симпатичный вид. В солнечный день Бернберг создавал впечатление вполне себе милого края, обрамленного густой зеленью диких лесов. Хвоя блестела и радовала глаз, и даже грязь и слякоть поздней осени выглядела сносно. Но без солнца небо придавливало к земле деревья, людей и сам воздух, нанизываясь пузом на острые пики гор. В воздухе висела зябкая влажная дымка, готовая вот-вот насытиться дождем. Дорога под ногами расползалась, как старая ткань, и подошвы то и дело проскальзывали. Доминике не нравилась серость, не нравилась эта чавкающая грязь, но больше всего ее раздражало то, что она то и дело переставала чувствовать землю под ногами. Васса же с легкостью перепрыгивала с одного сухого участка на другой, не забывая припеваючи зазывать первый снег. А еще ей покоя не давал тот бедолага-рыцарь.

— Ну какие у него были глаза? Волосы? Нос? Он был в прыщах? Я слышала, что все рыцари ходят в прыщах и жутко воняют, потому что не выбираются из доспехов за все время походов. Я видела одного в Норпеште, когда мой хозяин хотел выдать свою дочку замуж, так ему пришлось отсадить молодчика на дальний угол стола, чтоб дочка не сбежала от его душка, — хихикала разбойница.

— Рыцарь как рыцарь. Волосы светлые, глаза голубые, — постаралась вспомнить Доминика. Лицо юноши практически стерлось из памяти, но Доминика точно помнила, что сперва приняла его за мальчишку и отказывалась воспринимать его всерьез. Может, поэтому ее поцелуй не смог разрушить лежавшее на несостоявшемся герое проклятье?

— Как Ладвиг?! — вдруг выпалила Васса. — А я смотрю, у тебя есть любимый типаж, неплохо.

— Что?

— Не переживай, подруга, это же неплохо, не будешь размениваться на каждого смазливого красавчика, как я. Сэкономишь время, — пожала плечами девушка. — Мне Ладвиг тоже нравился. Ну, насколько может нравиться мужчина, в чьем замке ты живешь, ешь, веселишься и не чувствуешь себя обязанной.

— Давно ты здесь живешь? — спросила Доминика, на секунду признавая, что завидует легкости этой девушки.

— Прилично. Я не считаю время, — отмахнулась Васса. — Кому важны часы, дни или месяцы, если я никуда не тороплюсь и живу в свое удовольствие. Теперь мне навсегда семнадцать, и это самая дивная часть жизни.

Доминика только кивнула в надежде, что Васса наконец достигла тех бесценных воспоминаний, которыми не хочется делиться с первым встречным.

— А чем ты занималась, когда тебе было семнадцать? — быстро вернулась к разговору контрабандистка.

— Училась быть тише воды, ниже травы, — процедила Доминика.

— Это полезный навык, между прочим. Мне он однажды очень пригодился, когда я…

К облегчению Доминики, когда они преодолели один виток серпантина и вышли на более-менее пологий участок, начался город. Бернберг стоял на двух горных площадках, соединенных в нескольких местах лестницами и мостами. Верхний город виднелся из замка, особенно хорошо из западных окон, Нижний город — терялся во тьме. Васса участливо предупредила Доминику, что в Нижний город они пока не пойдут, а в Верхнем прогуливаться — самое милое дело. Вскоре принцесса поняла, почему. Узкие витиеватые улицы были выложены камнем, высокие каменные дома безучастно смотрели на прогуливающихся девушек пустыми глазницами окон. В переулках завывал ветер, иногда путавшийся в кронах елей, росших в запущенных садах. Но жизнь тут била ключом: по улицам ходили женщины в ярких одеждах, носились слуги, от дома к дому перемещались торговцы: зеленщик сменялся мясником, и все выглядело таким новым, свежим.

Они вышли на главную площадь. Лавки ломились от товаров различных ремесленников, а вот лавки зеленщиков были пусты, здесь было не так многолюдно, пара человек сидела на бортике пересохшего фонтана. По правую руку от него стоял кабак, о котором говорила Васса, двое людей не самого трезвого вида под крики управляющего заносили в здание лоснившиеся от влаги деревянные столы. Из-за узких дверей доносился лязг посуды и крики: «Да куда ж ты ставишь-то! Ровнее! Правее!». По левую руку от фонтана, как старый попрошайка, горбился храм. Невысокое здание с толстыми стенами, покатой крышей и окнами-щелями, видимо, чтоб не терять с таким трудом добываемое тепло. Васса снова вцепилась в локоть Доминики и потащила ее за собой в один из узких переулков, змеившийся к обтесанному ветрами боку горы.

Они прошли мимо двух рядов плотно льнувших друг к другу домов, чтобы увидеть единственное здание, в окнах которого горел свет. Это был небольшой домик, задницей прилепившийся к утесу, а боками — к соседним домикам. Единственная входная дверь была такой узкой, что среднестатистическому человеку удавалось зайти туда только полубоком, предварительно оставив за порогом все оружие. Большое окно-витрина было плотно зарешечено, а над ним сияла чистотой вывеска: «Галерея платьев Ланса. Лучшая контрабанда и контрафакт». Название объясняло и неудобный вход, и решетки на окнах — если бы кто-то решился грабить или проверять владельца, ему пришлось бы сначала раздеться, а за это время Ланс уже давно успел бы сбежать, скажем, по крышам.

— Ладвиг не говорил, можно тебе называться своим именем или нет? — уточнила Васса.

— Он сказал лишь, что Бернберг — мое надежное укрытие, — пожала плечами принцесса.

— Ясно, просто…

— Но я не собираюсь звенеть об этом на все стороны, — подчеркнула Доминика и, пару раз стукнув в дверь, вошла в магазин.

Колокольчик бодро дзинькнул над ее головой. В нос ударил запах роз, лаванды и благовоний со всех концов света. Ароматические палочки курились в нескольких чашках, а на всех подоконниках, шкафах и тумбах были разложены пучки сухоцветов. Они были втиснуты там, где был хотя бы клочок свободного места, а такового было немного — все пространство занимала одежда. Целые горы платьев, юбок и блуз, плащей, чулок, поясов, покрывал заполняли собой пространство создавай пейзаж, вышедший из воспаленных снов какой-то безумной придворной дамы. Одежда лежала грудами на комодах, торчала из ящиков, валялась на столах под немым взглядом безликих стражников-манекенов. Все это буйство шелка, бархата и шерсти было таким ярким, что владелец — сухонький старик с белоснежными волосами и стянутым морщинами лицом, терялся среди своего товара. Если бы он не пошевелился, Доминика наверняка приняла бы его за очередной манекен. Но тот вышел к ним походочкой от бедра, чеканя шаг каблуками шелковых туфель. Вблизи стало видно, что его голова сильно напудрена, как будто его ткнули в мешок с мукой. Часть побелки скрывала морщины, а часть — скрадывала разницу между собственными волосами и париком.

— Ланс, старина! Сколько лет, сколько зим! — расхохоталась Васса и побежала было обниматься, но старик скривился и отшагнул назад, как будто хотел сделать реверанс, но передумал.