— Зачем? Чтобы посмотреть на имена мертвых? Или на экспозицию музея? Я серьезно, не ходите туда.

И тем не менее.

Ён Сук последний раз оглядывается на статую матери с младенцем, прикрытой белой тканью, а потом направляется прочь. Клара идет за ней.

— Хальман Ми Чжа всегда говорила…

— Ты ее называла хальман Ми Чжа? — Когда Ён Сук слышит ее имя в таком контексте, ей становится до странности не по себе.

— Я ее обычно называла бабушкой, но хальман ей больше нравилось. И совершенно точно не нравилось «прабабушка»: она говорила, что сразу чувствует себя старой. В общем, по ее словам, жизнь у нее была трудная. Я никогда не видела прадедушку, но хальман Ми Чжа говорила, что он был плохим человеком. Он ее бил, представляете? Часто бил. Вот почему она хромала. Вы об этом знали? — Клара смотрит на нее в упор, ожидая ответа, но, не получив его, продолжает: — Он приводил ее в ужас. Полностью контролировал ее жизнь.

Ён Сук смотрит вдаль. Многих женщин бьют, но они не предают подруг. Однако она не произносит этого вслух, подозревая, что юная американка все равно не поймет.

Клара говорит:

— Когда она только переехала в Лос-Анджелес… — Она пожимает плечами. — Иммигрантам пришлось несладко. Нам об этом в школе рассказывали, и бабушке тоже выпало немало трудностей.

Ён Сук спотыкается, и Клара берет ее под руку.

— Давайте лучше сядем. Мама рассердится, если с вами что-то случится.

Они находят скамейку. Ён Сук пытается успокоиться, чтобы сердце не стучало так сильно. У Клары встревоженный вид. Надо поскорее снова ее разговорить.

— Значит, у Ми Чжа был магазинчик, — произносит Ён Сук.

— Да, в корейском квартале. Типичная семейная бакалейная лавочка, ну вы знаете.

— Конечно. — Хотя на самом деле она не знает. — А еще дети у Ми Чжа были?

— Нет.

— А ее сын с женой…

— Мои бабушка и дедушка.

— Да, твои бабушка и дедушка. У них еще дети были?

— Нет, только моя мать.

— И Ми Чжа не водила невестку молиться и оставлять подношения Хальман Самсын? — удивленно спрашивает Ён Сук.

— Кто это — хальман Самсын? Еще одна моя прабабушка?

— Хальман — это и бабушка, и богиня, — объясняет Ён Сук. — Хальман Самсын — богиня плодородия и деторождения. Уж конечно Ми Чжа сводила бы невестку к богине…

— Я никогда не видела свою бабушку. Она умерла вскоре после того, как переехала в Штаты. От рака груди.

Девочка продолжает болтать — она, похоже, не заметила, как побледнела Ён Сук.

— Вряд ли кто-то из нашей семьи ходил к богине, и подношения тоже наверняка не делали. Мы в такое не верим. Особенно бабушка Ми Чжа. Из наших родственников она серьезнее всех относилась к христианству.

— Но твоя бабушка…

— Говорю же, я ни разу ее не видела. Когда она умерла, дедушка Ё Чхан привез хальман Ми Чжа в Лос-Анджелес. Ему требовалась нянька для моей мамы, она тогда была совсем маленькая. Потом, когда родилась я, бабушка Ми Чжа присматривала за мной. А потом за моим братом. Она жила с нами.

Здесь, на открытии мемориала, слушать это еще более мучительно, и Ён Сук никак не может побороть недоверие к Кларе. Почему девочка так настойчива? Зачем родители вечно подсылают ее к Ён Сук? Почему это семейство никак не оставит Ён Сук в покое?

— Я знаю, сколько боли бабушка Ми Чжа причинила вам и вашей семье, — говорит Клара. — Но после случившегося она делала все возможное, чтобы помочь вам всем.

— Ты ничего об этом не знаешь!

Но весь ужас в том, что девочка, похоже, знает все.

— Вы с бабушкой бежали по олле. Вас загнали в школьный двор. Вы умоляли бабушку забрать ваших детей. Она сказала, что может взять только одного. Заставила вас выбирать. Вы предпочли спасти сына, но она и его не взяла. Солдаты убили вашего мужа, вашего старшего сына и ту девушку, которую называли тетушкой Ю Ри. Бабушка мне много про нее рассказывала. — Клара вглядывается в морщинистое лицо старой ныряльщицы. — Сколько себя помню, меня не оставляли мысли о темной стороне дружбы, — говорит она, накрывая руки Ён Сук своими. — Когда человек знает вас лучше всех и больше всех любит, это также значит, что ему известны способы, которыми вас можно обидеть и предать. — Лицо ее внезапно омрачается. — И у меня, представьте себе, нет друзей. Маму с папой это беспокоит. Они хотят отправить меня к психотерапевту. Но мне это ни к чему! — Она встряхивает головой и понимает, что отвлеклась от изначальной темы. — Бабушка Ми Чжа сделала вам больно. И с тех пор ее это постоянно мучило. Вы бы видели, как она плакала по ночам. И какие у нее случались кошмары.

Ён Сук смотрит девочке прямо в глаза. Зеленые пятнышки на радужке, наверное, достались ей от белого отца, но в остальном это глаза Ми Чжа, и Ён Сук видит в них боль.

— Бабушка Ми Чжа часто задавала мне один и тот же вопрос. «Что сделала бы Ён Сук на моем месте?» — говорит Клара. — А теперь я хочу спросить об этом вас. Вы бы пожертвовали своей жизнью или жизнями ваших детей, чтобы спасти Сан Муна или Ё Чхана? В глубине души вы наверняка понимаете, что бабушка Ми Чжа не представляла себе…

— Каким кошмаром все это закончится, — договаривает за нее Ён Сук.

Клара выпускает руки старухи, вытаскивает наушники и сует их в уши Ён Сук. Там не музыка, а только голос. Голос Ми Чжа. Глаза Клары наполняются слезами. Она знает, что там, на записи, но по Ён Сук каждое слово, которое она слышит, бьет как ледяной дождь — обдает холодом и жалит.

«Каждый день я напоминала себе о том, к чему привела моя слабость, — говорит Ми Чжа. Голос у нее старый, мягкий и дрожащий — в нем не чувствуется мощи и силы хэнё, которая ныряла больше шестидесяти лет. — Я молилась Иисусу, Деве Марии и Богу-Отцу, чтобы они даровали мне прощение…»

Ён Сук выдергивает проводки из ушей. Клара снова берет ее за руки и произносит:

— Все понять — значит все простить.

— Кто это сказал?

— Будда.

— Будда? Но ты же католичка!

— Родители не всё обо мне знают. — Помолчав мгновение, она повторяет: — Все понять — значит все простить. А теперь вставьте наушники обратно.

Ён Сук сидит неподвижно, как цапля. Девочка снова вставляет ей наушники. И опять слышится голос Ми Чжа:

— Я отчаянно пыталась искупить свою вину, стала христианкой, заставляла детей ходить в церковь и в воскресную школу, работала добровольцем. Я сделала все, что могла, для Чжун Ли…

Голос Клары на записи спрашивает:

— А если бы ты сегодня увидела свою подругу, что ты ей сказала бы?

— Я бы попросила ее прочесть мои письма. Умоляла бы их прочесть. Ох, Клара, если бы она согласилась, то узнала бы, что у меня на сердце.

— Ты вроде говорила, что вы обе не умели читать…

— Она поймет. Наверняка поймет. Она их откроет и узнает…

Ён Сук опять выдергивает наушники.

— Я не могу. Просто не могу. — Она встает, выпрямляется и, обращаясь к внутренней силе, которая позволила ей многое пережить, делает один шаг, другой, третий, оставляя позади девочку на скамейке.

ЧАСТЬ V

ПРОЩЕНИЕ

1968–1972

РОДИТЬСЯ КОРОВОЙ

Лето 1968 года

Мы сидели на корточках перед бультоком и слушали мужчину, который кричал в рупор:

— Сегодня старшие ныряльщицы выйдут на глубоководные работы на два километра от берега. Младших капитан высадит в бухте, где много морских ежей. Начинающих ныряльщиц среди вас сегодня нет, так что о них речь не идет. Я еще раз напоминаю, что нам нужно больше начинающих ныряльщиц. Пожалуйста, поощряйте своих молодых родственниц вступать в кооператив.

Меня раздражал уже сам факт, что нами командует мужчина, а он еще и орал в свой рупор. Может, у нас и плоховато со слухом, но раньше, когда мы сидели у очага и обсуждали планы на день, подруги всегда меня понимали. К тому же именно я возглавляла кооператив, и остальные хэнё ждали, что я объясню этому типу суть дела.