2008: ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Ён Сук опять не спится. Она лежит на подстилке, смотрит в потолок и слушает, как волны бьются о скалы. Ее беспокоит, что она допустила ошибку при вчерашнем погружении. А вдруг дальше она начнет ошибаться все чаще? Еще она беспокоится о детях, внуках и правнуках. И о том, что будет, если Северная Корея решит напасть на Южную. Думает она и про нынешнего президента, которого корейский народ избрал взамен прежнего, обвиненного в получении взятки. Может, лучше бы правил пусть коррумпированный руководитель, но уже знакомый?.. За восемьдесят пять лет жизни одно Ён Сук усвоила твердо: правительства приходят и уходят, и кто бы ни занял теплое место, рано или поздно он тоже поддастся коррупции.

Все эти мысли теснятся на поверхности ее сознания, и это ее даже радует, потому что из глубины все время рвутся воспоминания, в которых слышатся крики и мольба, и от этих воспоминаний никак не избавиться. Ён Сук считает про себя до ста, потом в обратном порядке. Подчищает собственный мозг изнутри воображаемой стирательной резинкой. Расслабляет пальцы на ноге, потом стопу, лодыжку, икру, постепенно двигаясь к макушке, а оттуда мысленно спускается к другой ноге. Она делает все возможное, чтобы изгнать из сознания терзающие ее образы. Ничего не помогает. Никогда ничего не помогает.

Когда наконец настает рассвет, Ён Сук одевается, завтракает и размышляет, чем заняться. Кое-кто из ее подруг утешается мыльными операми по телевизору, но ей проблемы персонажей неинтересны. Нет, она не из тех старух, что сидят дома и смотрят телевизор. Но сегодня она чувствует себя усталой, хоть ей и неприятно признаваться в этом даже себе. Хорошо было бы выйти на берег и отдохнуть в павильоне. Там можно смотреть на море и наблюдать, как недалеко от берега погружаются и всплывают хэнё, слушать напевный и тревожный звук их сумбисори. А еще можно подремать. Никто ее не станет беспокоить — она древняя старуха и пользуется в Хадо всеобщим уважением.

Однако многолетняя привычка приводит ее в цементное здание с жестяной крышей, где теперь находится бульток Хадо. Женщины сидят снаружи на корточках. На них рубашки в цветочек или в клетку с длинными рукавами. Лица защищают от солнца большие соломенные шляпы или чепчики с широкими полями. Ноги в сползающих белых носках обуты в пластиковые шлепанцы. Заведующий кооперативом обращается к хэнё через рупор. Ён Сук сложно сказать, что ее больше раздражает: то, что ими командует мужчина, или завывающий звук его рупора.

— Сегодня вы, как испокон веков, выполняете работу хэнё, но теперь у нее новое название: вы хранители моря.

Когда-то считалось, что дары моря нескончаемы, как материнская любовь, но некоторые участки океана совершенно опустели: там погибли и кораллы, и водоросли, и живность. Отчасти дело в изменении климата, отчасти — в чрезмерном вылове рыбы, а отчасти — в человеческом невнимании. Поэтому хэнё теперь ныряют за «урожаем» пенопласта, окурков, конфетных оберток и бутылок. Заведующий заканчивает свои указания словами:

— Ён Сук и сестры Кан сегодня убирают мусор на берегу. — Он хочет сберечь достоинство старухи, не упоминая ошибку, которая вчера чуть не стоила ей жизни, но Ён Сук невольно гадает, разрешат ли ей снова нырять, пусть даже на мелководье.

Женщины помоложе — их стало заметно меньше, чем даже десять лет назад, — берут снаряжение и лезут в грузовик, который отвезет их к лодке. Сестры Кан и Ён Сук берут сети и подушки и плетутся на пляж. Сестры немедленно принимаются поддразнивать подругу.

— Ну спасибо тебе за приятный сюрприз, старушка, — ворчит Кан Ку Чжа.

— Мы ведь так любим торчать под солнцем на жаре, — издевательски добавляет Кан Ку Сун.

Ён Сук собирается ответить им в том же духе, но вдруг замечает на камне ту девчонку-полукровку, Клару. На ней майка и шорты, настолько короткие, что едва прикрывают промежность. Из-под майки торчат лямки лифчика. В ушах опять наушники. Правнуки Ён Сук обычно трясут головой, когда слушают музыку, но эта девочка не такая. Вид у нее очень угрюмый.

Ён Сук резко сворачивает и направляется прямо к девочке.

— Ты опять тут? — говорит она на диалекте Чеджудо, стараясь выбирать слова попроще.

— Могу задать вам тот же вопрос, — отвечает Клара с улыбкой, вынимая из уха наушник и роняя проводок на грудь.

— Я здесь живу!

— А я в гости приехала. У меня нет сил на еще один день экскурсий, сколько можно-то. Папа с мамой разрешили мне приехать сюда на автобусе.

— В одиночку? — спрашивает старуха, но в глубине души радуется, что не вся семья заявилась на берег.

— Мне пятнадцать. А чем вы сами занимались, когда вам было пятнадцать?

Старуха вздергивает подбородок. На это она отвечать не собирается.

Если не обращать внимания на одежду, то глаза, ноги и повадки Клары напоминают о Ми Чжа. Ён Сук стоило бы отвернуться или вообще уйти, а вместо этого она высказывает мысль, которая появилась при первой встрече с девочкой.

— Значит, ты правнучка Ми Чжа.

— Ну да, правнучка, — отвечает Клара. — Мы с ней жили в одной комнате, и она говорила со мной только на диалекте. Английский она знала — как не знать, у нее же магазин был и все такое. Но она очень плохо говорила по-английски, а вы же знаете старух: вечно болтают. Мне пришлось выучить диалект, чтобы понимать, о чем она говорит.

Девочка говорит в прошедшем времени. Получается, Ми Чжа умерла. Ён Сук переводит взгляд на панцирь мертвого краба, чтобы справиться с эмоциями. Но Клара смотрит на нее в упор, словно ждет ответа. В итоге Ён Сук говорит:

— И куда вы ездили на экскурсии?

Клара перекидывает волосы через плечо.

— Ходили по парку Халласан. Поднимались на ореум Сонсан Ильчхульбон, чтобы встретить рассвет. Ездили в Манчжангуль, и теперь я знаю, что это самая большая система лавовых пещер в мире. — Она вздыхает.

— У природы много красот, — говорит Ён Сук. Она еще помнит, как на Халласан никого не пускали, как на склонах ореумов сидели и болтали с друзьями, а в пещерах прятались и умирали. — Гору Халласан у нас называют Бабушка Сольмундэ…

— И это еще не все, — тараторит Клара. — Мы посетили кучу музеев и всяких мест, которые тут называют святилищами или вроде того. Мы ездили туда, где три брата-основателя Чеджудо вылезли из дыры в земле. И знаете что? Там просто дыра в земле! Еще мы ездили в каменный парк, где куча камней — просто камней, понимаете? И еще в место, учрежденное в память какой-то женщины, Ким-как-ее-там, которая спасла островитян во время голода.

— Ким Мандок.

— Да, точно. Ее там почитают, будто бога.

— Богиню.

— И почему тут столько всего связано со Швейцарией? Швейцарская деревня, куча швейцарских ресторанов, всякие швейцарские домики и…

— А в Америке все девочки столько жалуются? — перебивает Ён Сук.

Клара пожимает плечами, замолкает, а потом декламирует новый рекламный слоган, который написан по-английски и по-корейски на всех автобусах и рекламных щитах:

— Мир идет к Чеджудо, а Чеджудо идет к миру! Это вообще про что?

— Про туризм? Про будущее?

— Да что за тупость! Весь мир вряд ли сюда приедет. Я лично совершенно не мечтаю еще раз посетить Чеджудо. — Клара морщит нос. — И насчет будущего тоже чушь какая-то. По-моему, на Чеджудо как раз живут в прошлом, а не в настоящем, и уж точно не в будущем.

Разве Ён Сук может объяснить пятнадцатилетней девочке все свои чувства по этому поводу? Прошлое и есть настоящее. Настоящее и есть будущее.

Клара внезапно улыбается.

— Не, вы не думайте, я люблю путешествовать.

— И я тоже, — признается Ён Сук, с радостью переключаясь на безопасную тему.

Клара удивлена, будто такое не приходило ей в голову.

— И куда вы ездили?

Интересно, это любопытство или дерзость?

— К двадцати годам я успела побывать в Японии, Китае и России. В прошлом году опять съездила в Китай. Я была в Европе, и в США тоже. Мне понравились Гранд-Каньон и Лас-Вегас. А ты где была?