Бытовые сказки

38. Сказка о прекрасном сне

Недаром говорят тувинцы, что нельзя никому рассказывать о хорошем сне. А почему — это нам известно из сказки.

Жил когда-то давно юноша. Однажды сидел он на лугу перед своей юртой. А около него — три ханские дочери.

Одна сидела у него в головах и причесывала его, другая сидела сбоку и пела для него, а третья — самая прекрасная из них, его жена, — лежала в его объятиях. Вдруг он расхохотался. Они спросили его:

— Чему ты смеешься?

И он ответил:

— Я невольно вспомнил о прекрасном сне, который видел в детстве.

— А что это был за сон? — спросили они.

Сначала ему не хотелось рассказывать, но женщины не успокоились, пока он не начал свой рассказ.

«Однажды мне приснился прекрасный сон. И я сказал своим родителям: „Мне приснился такой прекрасный сон, отпустите меня побродить по свету!“ Мать моя сказала: „Расскажи нам сначала свой прекрасный сон!“ Но я его не рассказал. И отец мой тоже просил: „Расскажи нам свой прекрасный сон, прежде чем уехать от нас!“ Но я знал, что прекрасные сны полагается скрывать, и молчал. Однако они продолжали настаивать, а так как я вечно был голоден, то сказал: „Расскажу, если вы забьете нашего яка“. И родители забили единственного яка, сварили мясо и дали мне поесть. Но, наевшись досыта, я все же не рассказал о своем сне. Тогда моя мать рассердилась и прогнала меня. Отец посадил меня в деревянный ящик и бросил в воду.

Ящик понесло вниз по реке, потом его выудили и принесли хану. Хан спросил меня: „Как ты попал в ящик и с ним в реку?“ И я рассказал ему, как было дело. „А что ты видел в своем прекрасном сне?“— спросил хан. „Прекрасный сон нельзя ведь рассказывать“, — отвечал я.

Рассердился хан и велел запереть меня в темницу. Пока я сидел в темнице, на страну напал другой хан и завоевал всех и вся. Меня вывели из темницы, и я предстал перед новым ханом. Тот спросил: „За что тебя держали в тюрьме?“ И я рассказал ему о том, что видел прекрасный сон, и о том, что за этим последовало. „А что это был за сон? Расскажи мне его!“ — потребовал хан. „Прекрасный сон не полагается рассказывать“, — ответил я и замолчал.

Хана стало разбирать любопытство, он приказывал мне и угрожал, но я все же не рассказал ему своего сна. И велел он снова посадить меня в тюрьму.

И опять я сидел в темнице, и стало мне так грустно. Но я вспомнил о своем прекрасном сне и запел. И мое пение так понравилось младшей дочери хана, что, никогда не видев меня, она в меня влюбилась.

Она стала просить своего отца отпустить меня и просила до тех пор, пока тот уже не мог противиться. Исполнил он ее желание и отдал ей меня в мужья. Был устроен большой пир, и вот ты теперь моя жена. Мы оба счастливы, и теперь все точно как в моем прекрасном сне. Мне как раз и снилось, что я сижу на прекрасном лугу, солнце служит мне подушкой, месяц — подлокотником, а на груди моей — звезда. Потому я и рассмеялся».

Но едва он это сказал, как лишился чувств, а придя в себя, оказался опять на своем грязном ложе в нищенской юрте.

39. Хараат Хаан и Джечен Хаан

Жили однажды два хана — Хараат Хаан и Джечен Хаан. И жили они в ненависти друг к другу.

«А хорошо бы было захватить земли Хараат Хаана», — рассуждал Джечен Хаан.

«А что, если добыть земли Джечен Хаана», — говорил Хараат Хаан. И оба хана сражались — каждый за землю другого.

Был у Джечен Хаана сын, ни к чему не пригодный. Отец пытался найти ему умную невесту, но нигде такой не было. И отправил он тогда весь свой народ вниз по большой реке и вверх по маленькой реке на летние стойбища. В верховьях был сложен оваа, и к нему прикреплена дощечка с какой-то надписью. Мимо проходили толпами люди, но ни один из них так и не видел надписи. Последними прошли старик и старуха с семью черными козами. Черный хадгыыр они навьючили на единственного своего синего быка. И была с ними их единственная дочь, она гнала семь черных коз за нищим черным хадгыыром. Эта девушка подошла к оваа, обошла его вокруг, оглядела дощечку, взяла в руки, разглядела ее и сказала:

— Коли нарисован орел, зачем писать «коршун»? Коли нарисована женщина, зачем писать «мужчина»? — и положила доску обратно.

Думаете, поблизости не случилось хана, услыхавшего это? «Ну, — подумал хан, — да она суждена моему сыну». А девушка тем временем ушла, угнав своих коз.

Хан вернулся к своей юрте и провел в ней ночь. Утром сел он на своего черного иноходца и отправился на поиски черного хадгыыра этого старика. Он спрашивал, выведывал и наконец достиг цели. Пустил он коня вниз с горы прямо к юрте старика. Подъехав и увидев, что девушка сидит у юрты и выделывает шкуру, спросил ее:

— Сколько раз ты протянула шкуру под палкой-кожемялкой ^[95] пока я спускался с того места, которое видно отсюда?

— А сколько шагов сделал твой конь с того момента, как я увидела тебя у того места на горе? — отвечала девушка.

Не сойдя с коня, он сказал:

— Завтра я опять приеду. А до тех пор ссучи мне веревку из пепла, девушка!

Девушка ответила: «Хорошо!»— нарвала травы, смочила ее в воде и скрутила из нее веревку.

На следующее утро, к тому времени, когда должен был приехать хан, она выложила эту веревку по направлению ветра и подожгла ее. Приехал хан и спрашивает:

— Ну, ссучила ты мне веревку, девушка?

Она ответила:

— Я-то ссучила, вон она, а смотай ее ты сам!

Взглянул туда хан и сказал:

— Я приеду завтра. А ты мне сквась к тому времени хороший тарак из молока быка.

Приехал наутро хан и только хотел сойти с коня, как девушка сказала:

— У моей юрты никому нельзя спешиться!

— Почему же?

— У моего отца сейчас как раз родовые схватки.

И когда хан спросил: «Как могут у мужчины быть родовые схватки?», — она ответила:

— Как можно получить молока от быка?

Тогда хан задал ей задачу:

— Присылай завтра своего отца в мою юрту! И пусть он будет ни внутри, ни снаружи, ни одетый и ни голый!

Девушка сказала:

— Хорошо.

Как только стало светать, она велела отцу надеть штаны, рубаху и чулки ^[96] и послала его к хану:

— Прежде чем хан проснется, ты должен развязать веревку у нижнего края его юрты, забраться между деревянной стенкой-решеткой и войлоком и усесться там!

Старик пошел и забрался туда, как ему велела дочь. А когда хан проснулся, помочился, почистился, тут старик и приветствовал его из своего убежища.

— Одно пари вы выиграли, выходите! — сказал хан. — Завтра сосчитайте, сколько лет медведю с горы Далынтай, и возвращайтесь сюда.

Старик вернулся домой с проклятиями: «Медведь, конечно, схватит и съест меня!» Сокрушаясь, он сказал дочери:

— Теперь мне нужно сосчитать годы медведя и опять вернуться к хану.

— Не печалься, отец! Найди два старых, выбеленных солнцем человеческих черепа и принеси мне.

Каждый из них она выкрасила красной краской и привязала их крепко-накрепко к его плечам, затем отправила старика на гору Далынтай. Он уселся в низине у склона, а вечером на поиски пищи вышел медведь. Увидел он старика и сказал:

— На Далынтае семьдесят пять тысяч деревьев, а мне уже семьдесят пять лет, но никогда еще не видывал я такого существа с тремя головами! — и поскорее убрался в лес. Старик возвратился домой, к своему хадгыыру, а на следующий день, придя к хану, сказал:

— Я узнал возраст медведя и число деревьев на горе Далынтай!

— Ну что же, тогда узнай возраст зайца с горы Джиринтай, сосчитай деревья на горе Джиринтай и возвращайся, — сказал хан.

Огорчился старик, но дочка сказала:

— На заячьей полянке намажь деревья сахаром и медом, а сам спрячься!

В сумерках, когда животные вышли на поиски пищи, старик взял ведро меду, смазал каждое дерево и притаился. Появился заяц, обглодал одно дерево, обглодал другое: