Комиссар Фухе с годами приобрел несколько прочных привычек, одной из них было стремление как можно быстрее убежать домой, как только кончится рабочий день. Поэтому, если не было ничего чрезвычайного — пожара, потопа, комиссии или срочного дела — то уже без пяти пять Фухе начинал томиться, вскакивал и готовился убегать. Но в этот день путь комиссару преградила уборщица Мадлен.

— Ты куда это собрался, Фред? — грозно спросила она, зазвенев ведром.

— Куда-куда, раскудахталась! — проворчал Фухе. — Домой, ясное дело!

— Как так домой! — возмутилась Мадлен. — А профсоюзное собрание?

— Иди, старая! — угрюмо заявил Фухе. — Устал я сегодня!

— Ах, он устал! — взмахнула шваброй Мадлен. — А я, понимаешь, не устала с ними! Нет уж, если избрали меня профоргом, то будьте добры слушаться. Так что марш на собрание! — И Мадлен еще раз взмахнула шваброй.

Комиссар Фухе затосковал и поплелся в зал. Он забрался в самый задний ряд и решил вздремнуть.

— Разбудите, когда кончится, — велел он своим коллегам — инспекторам Листу и Карояну, сидевшим рядом, и немедленно уснул.

Не прошло и десяти минут, как Фухе был разбужен вежливым, но сильным толчком.

— Уже кончилось? — обрадовался Фред.

— Вас в президиум выбрали, господин комиссар, — пояснил Кароян.

— У, дьявол! — простонал Фухе, поняв, что поспать не удастся, и направился в президиум.

Стул комиссара оказался рядом со стулом начальника поголовной полиции Ларри Лардока.

— Мы вас записали в список выступающих, — сообщил Фреду Лардок.

— Это еще зачем? — возмутился Фухе.

— От имени ветеранов, — пояснил шеф. — Пару слов, не больше.

— Ладно, — неохотно согласился комиссар и замолчал.

Собрание между тем шло своим ходом. Докладчик, председатель профкома комиссар Жуанвиль, сообщил, что профсоюзная организация поголовной полиции готовится достойно встретить приближающийся исторический тринадцатый слет поголовной полиции. Коллектив успешно изживает негативные тенденции, проявившиеся в деятельности бывшего шефа поголовной полиции де Била (его фамилию докладчик постарался произнести слитно). Это стало возможным, присовокупил далее Жуанвиль, благодаря мудрому и чуткому руководству дорогого и любимого начальника поголовной полиции Ларри Лардока.

При этих словах зал загремел аплодисментами, все встали и трижды прокричали «ура» своему шефу.

Докладчик остановился и на отдельных недостатках. Он гневно заклеймил пьяницу и дебошира комиссара Шопена, срывающего своим недостойным поведением выполнение постановления по борьбе с пьянством в рядах поголовной полиции. Не обошел докладчик стороной и славный юбилей сорокалетие окончания второй мировой войны — и отметил личный вклад в победу их коллеги, ветерана поголовной полиции комиссара Фердинанда Фухе.

Все это время Фред рисовал чертиков, стараясь, чтобы они имели как можно больше сходства с начальником поголовной полиции Ларри Лардоком. Между тем на трибуну один за другим взбирались выступающие, дружным хором славословя любимого шефа поголовной полиции, благодетеля и отца родного Ларри Лардока. Наконец, слово было предоставлено комиссару Фухе.

— Друзья! — обратился Фухе к притихшему залу. — Позвольте мне выступить от имени ветеранов…

Зал грохнул аплодисментами.

— Вам повезло, друзья! — продолжал Фухе. — Вам очень повезло, друзья мои, что вы работаете в славной поголовной полиции именно в наши дни! В какое замечательное время вы живете! Как вам повезло, что вами руководит наш Ларри Лардок! Вот что я хотел вам сказать! Вам очень повезло, друзья мои!

Под бурные, несмолкающие аплодисменты зала Фухе покинул трибуну и занял свое место в президиуме.

— Вы хорошо сказали, господин комиссар, — обратился к нему Лардок.

— Я сказал правду, — ответил ему Фухе, придавая значение каждому слову. — Им действительно повезло, что они живут в то время, когда я сдал свое пресс-папье в музей. И им повезло, что ими руководишь ты — ведь именно ты уговорил меня сдать мое славное оружие в экспозицию!

И Фухе кровожадно посмотрел на начальника поголовной полиции. Лардок побледнел и сделал вид, что читает проект резолюции.