Уже одно это при всей возможной локальной специфике местных отношений в земле неретвлян дает возможность представить сложность и неоднозначность политико-административного деления в раннефеодальных сербских государствах, значительность происшедших в VII в. у сербов и других славянских племен перемен на пути развития классового общества. Следует к тому же учесть, что Пагания, по оценке византийских авторов, была «окраинной», самой удаленной от главных центров Византии сербской «землей», менее других княжеств, вероятно, испытывавшей влияние и итальянской и ромейской культуры.

О незначительности влияния Византии и об устойчивости славянских языческих порядков в Пагании, лежавшей на границе с Хорватией, говорит само название «Пагания». Любопытно, что Константин Багрянородный специально поясняет это наименование, полагая, что так эту землю и ее жителей именуют «по-славянски» соседние обитатели других славянских районов, тогда как византийцы (и далматинцы) называют ее Арентанией (КБ, с. 297). Дело в том, что поселенцы Пагании «не приняли крещения в то время, когда были крещены все сербы», т. е., видимо, в правление Василия I (867–886), который, по словам его внука — Константина, назначил сербам и хорватам князей и обратил их в христианство^[336].

Это сообщение о христианизации сербов в данной связи позволяет судить о значимости изменений в славянском обществе к тому времени, об оформлении раннефеодальной государственности и классовых отношений. Нет сомнений в том, что ввиду особенностей природных условий и политической обстановки на Балканах в VII–IX вв. указанные процессы протекали в разных сербских землях по-разному, сопровождаясь, вероятно, и острой борьбой внутри первых политических объединений. Скорее всего христианизация VII в., о которой упоминает Константин, была весьма недолговечной, хотя она могла оставить более прочные следы в приморских областях, связанных с Италией и византийскими городами Далмации. Константин, говоря в биографии своего деда Василия I об «отпадении» от Византии всех славянских народов западной части Балканского полуострова в начале IX в. (при Михаиле II), замечает, что тогда «большинство» из них отказалось «и от святого крещения»^[337]. Следовательно, часть славянского населения все же сохранила приверженность христианской религии (возможно, прежде всего в приморских районах Захумского и Дуклянского княжеств). Завершение христианизации сербских земель относится, вероятно, к третьей четверти IX в., хотя отдельные представители сербской знати могли принимать крещение и гораздо ранее, тогда как в некоторых районах (особенно в Пагании) и в среде крестьянства язычество господствовало еще и в X в.^[338]

Лишь принятие христианства, с точки зрения византийских политических деятелей, окончательно вводило сербов в круг «цивилизованного» человечества и одновременно (что было особенно важно для Константинополя) включало их в систему имперских владений и зависимых (зачастую лишь в теории) от Византии соседних государств.

Важной особенностью политической карты сербских земель в IX–X вв. были образование нескольких (сначала шести, затем пяти) раннефеодальных княжеств, устойчивый государственный и этносоциальный полицентризм. Константин Багрянородный (913–959), который располагал не только современной ему информацией, но и сообщениями о событиях предшествовавших столетий, полагал, что данная система сербских государств существовала чуть ли не искони, во всяком случае, уже в начале IX в. Именно тогда, по его словам, «хорваты, сербы, захлумы, тервуниоты, каналиты, Диоклетианы и паганы также взбунтовались против царства ромеев, оказались независимыми и самовластными, никому не подчиненными» (КБ, с. 287). Существование данных сербских политических образований подтверждается и списком тех правителей, которым византийский двор отправлял «повеления» как своим вассалам. Этот список, видимо, был составлен уже при Льве VI (886–912), а затем отредактирован в начале X в.^[339]

Известные из этих свидетельств сербские раннефеодальные государства были неодинаковы и по размерам, и по роли в создавшейся тогда политической системе. Неодинаково были и их местоположение, и их взаимоотношения с соседями, с Византией. Так, вдоль Адриатического моря с севера на юг простирались следующие сербские княжества. На крайнем северо-западе располагалась Пагания, с юга к ней примыкала «архонтия» Захумье (или «страна захлумов»). Далее на юг, между приморским городом Дубровником (Рагузой), остававшимся под византийской властью, и заливом Бока Которская простирались земли двух княжеств — Травунии (или Требинье) и Конавли («страны каналитов»), с которыми на юге граничила «земля Диоклетианов», или, как оно известно у сербов, — Дуклянское княжество, которое было в непосредственном соседстве с византийскими владениями. Вдали от моря, охватывая все внутренние районы почти вплоть до Савы и примыкая «с тыла» ко всем названным прибрежным государствам, находилось самое обширное из всех этих политических образований той поры — «архонтия» Сербия, владения которой достигали рубежей Хорватии и Болгарии (КБ, с. 292).

О прочности и устойчивости этой системы сербских раннефеодальных государств IX–X вв. свидетельствует хотя бы тот факт, что на протяжении более ста лет она оставалась почти неизменной. Единственным исключением была судьба небольшой «страны каналитов» (Конавли) на Адриатическом побережье, которая, согласно упомянутому списку адресатов византийского двора, составляла особую «архонтию» в конце IX — начале X вв., однако уже в труде «Об управлении империей» августейший писатель специально отмечает, что «страна тервуниотов (т. е. Травуния, Требинье. — Е. Н.) и каналитов — одна и та же» (КБ, с. 296).

Поскольку основные сведения сербских глав данного произведения восходят к 20-м годам X в. (а в 40-х годах они, вероятно, были лишь отредактированы), можно, видимо, допустить, что область Конавли была подчинена окончательно травунскими князьями уже к 20-м годам (самое позднее — к 40-м годам) X в. Показательно, однако, что попытка князя Людевита Посавского образовать широкое объединение славянских племен (в современных Славонии и Северо-Восточной Сербии), завоевать часть сербских земель и создать, таким образом, в ходе антифранкской борьбы (начало IX в.) новое государственное образование окончилась неудачей^[340].

О значительной устойчивости большинства сербских княжеств можно судить и по тем сообщениям Константина Багрянородного о взаимоотношениях отдельных правителей этих земель, которые недостаточно обоснованно интерпретируются иногда в литературе как доказательство «верховной власти» архонтов Сербии над другими князьями^[341]. Константин упоминает, что Пагания находилась «в то время (т. е. в начале X в. — Е. Н.) под властью архонта Сербии» Петра, однако нет сомнений в том, что речь идет о недолговременном подчинении Петром Пагании, поскольку и позднее жители Пагании сохраняли свою независимость; поэтому, собственно, им и посвящена особая глава в сочинении Константина (КБ, с. 297). Данные византийских источников не позволяют согласиться и с тезисом о ступенчатой, иерархической зависимости архонта страны Конавли от архонта Травунии, а травунского князя в свою очередь — от правителя Сербии^[342]. Архонты Конавльского края были самостоятельными вплоть до того момента, когда (уже во время Константина) эта область была полностью подчинена правителями Травунии, объединена с нею в одно княжество.

Нет веских оснований и для категорического вывода о зависимости Травунии от властителей Сербии. В сообщениях о событиях IX–X вв. Травуния постоянно фигурирует как совершенно самостоятельное государство — наравне с другими югославянскими политическими образованиями (КБ, с. 287 и сл.); четко отделяет Травунию от других сербских земель и неизвестный автор сложного и более позднего памятника — Летописи попа Дукляиина (Барского родослова)^[343]. В данной связи заслуживают особого внимания сведения Константина Багрянородного о взаимоотношениях повелителей Травунии и князей Сербии. Византийский писатель упоминает, что сербский архонт Властимир (середина IX в.) отдал свою дочь в жены сыну травунского жупана Бела (Белоя); в знак милости и уважения своему зятю «он нарек его архонтом, сделав его самовластным». Можно заключить, следовательно, что речь идет о самостоятельности княжеского рода Травунии, хотя здесь же ниже добавлено, что «архонты Травунии всегда были послушны архонту Сербии» (КБ, с. 296). Нам представляется слишком категоричным перевод соответствующего места памятника в смысле подчинения Травунии «власти архонта Сербии»^[344]. Не следует упускать из виду, что даже о таком неопределенном, скорее лишь династическом (притом, может быть, только с точки зрения самих князей Сербии), верховенстве Сербского княжества над Травунией говорится в прошедшем времени, а не как о реальном факте современной Константину Багрянородному действительности.