Археологи доказали существование и государственных мастерских; обнаружены и рыночные ряды, причем в Преславе, например, как и в Константинополе, мастерские ремесленников служили одновременно лавками; некоторые из них (особенно гончарные) уже производили свою продукцию не на заказ, а на рынок (ИБ, 2, с. 345).

Следуя прецеденту, созданному Борисом, Симеон еще при жизни лишил права наследования старшего сына Михаила (он был пострижен в монахи). На трон вступил Петр (927–970). Он завязал переговоры о мире с византийцами. Империя также стремилась к миру. Петр прибыл в Константинополь. Был подписан мирный договор («на 30 лет»), скрепленный браком болгарского царя с внучкой Романа I Марией (Ириной). В основу статьи о границах были положены договоры Симеона с империей в 896 и 904 гг.: Петр отказался от приобретений, сделанных отцом во 2-й войне, в том числе — от Девельта, Агафополя, Созополя, Месемврии, Визы. Был признан титул Петра — «василевс (т. е. царь) болгар» и статус автокефальности болгарской церкви. Болгарский государь получил в иерархии византийского христианского «сообщества государств» ранг духовного «внука» императора.

Острые споры вызвал вопрос о статусе болгарской церкви. Полагают, что архиепископия была переведена в ранг патриархии, однако с условием сделать ее резиденцией не Преслав (столицу), а Дристру (Доростол, известный подвижничеством христианских мучеников в III–IV вв.)^[294].

Сам по себе договор 927 г., при учете внутреннего положения в стране и угрозы вторжения хорватов и венгров, нельзя расценить как невыгодный для Болгарии. Однако он таил серьезную опасность, ибо означал невиданное ранее сближение с империей. Болгария становилась на 30 лет ее союзницей, готовой возложить на болгар ответственность за безопасность имперских провинций в Европе от нападений врагов с севера (венгров, печенегов, русских). Развязав себе руки на Балканах, Роман I имел возможность бросить все силы против арабов. Несомненно, почетный брак Петра, его титул, ранг церковного главы Болгарии повышали ее престиж на международной арене: Константин Багрянородный через четверть века с негодованием говорил об этих уступках «неуча» — тестя (Романа I). Но вместе с тем отношения императора с болгарским царем принимали характер «семейных связей». Сам Симеон стремился завязать их (стать тестем), но не хотел быть в брачном союзе младшим партнером, каким оказался Петр. Родство с византийским правящим домом считалось в высшей степени почетным. Однако было небезопасно стать «родичем» императора, находясь в соседстве с Византией, Ее политики трактовали династические связи как выражение политической зависимости «родственника» от императорского престола^[295]. Любое осложнение в отношениях могло дать повод к попыткам заменить «неблагодарного» другим представителем династии (таких членов династий соседних стран империя всегда содержала как кандидатов на роль своих ставленников). В отношениях с Болгарией именно так и обстояло дело: «запасной» кандидат на престол (мятежный брат Петра Иван) появился уже в 928 г., и константинопольский двор, несмотря на союз и родство, повел политику постепенного удушения независимого государства. В концепции имперских дипломатов эта стратегическая линия не означала ничего более, как восстановление «законных прав» василевса ромеев.

Еще более тяжелые последствия договор с Византией имел для внутриполитического положения в Болгарии. Господствующий класс страны раскололся. Впервые за два с половиной века истории Болгарии династическая борьба разразилась между членами самой правящей династии. Приезд в Преслав царицы, внучки Романа I, территориальные уступки Петра, сведшие на нет доставшиеся ценой тяжелых жертв приобретения Симеона во 2-й войне, перевод резиденции главы церкви в Дристру, реальная опасность для Болгарии быть втянутой в войны против врагов империи — все это побудило соратников покойного царя сплотиться вокруг Ивана, третьего сына Симеона (сам Симеон был третьим сыном Бориса). Заговор был раскрыт, но умиротворения не последовало. Петр передал арестованного Ивана, страшась держать его у себя в стране, «под надзор» Роману I. Тот же обласкал изгоя: наградил, выгодно женил, ввел в круг высшей знати. Так сам Петр дал в руки императора могущественное оружие против себя самого. Кажется, царь не чувствовал себя прочно на болгарском престоле и надеялся удержаться, лишь уповая на поддержку Романа I. В 930 г. поднял мятеж и второй (старший) брат Петра, Михаил, сбросивший монашескую рясу и утвердившийся в долине Струмы. Но претендент внезапно умер.

О слабости позиций Петра свидетельствует и бегство из Болгарии сербского князя Часлава, которому Роман I, уже заключивший союз с Петром, оказал поддержку (см. V гл.). Двойственность политики империи проявилась и в «венгерском вопросе», и в «русском»^[296]; вскоре эта политика стала откровенно враждебной Болгарии после свержения с престола Романа I, а затем его сыновей и возвращения власти к законному наследнику — Константину VII. Внучка Романа I — болгарская царица Ирина представляла ненавистных Константину VII Лакапинидов.

Утвердившиеся в Паннонии венгры с 934 г., когда они впервые достигли стен Константинополя, продолжали набеги с перерывами почти до конца 60-х годов. Византия требовала не пропускать их к границам империи, но не оказывала помощи Болгарии. В 965 г. Петр заключил с венграми мир. Он обязался не мешать их проходу к землям империи, а они — не разорять территорию Болгарии (ИБ, 2, с. 390). Сходной была позиция Византии во время походов киевского князя Игоря на Константинополь в 941 и 943 г.

Внутренняя обстановка в Болгарии в середине X в. еще более осложнилась с распространением богомильского, дуалистического по своей сущности (еретического) движения.

Гносеология, космогоний и Догматика богомильства был# связана с павликианством, широко распространенным в округе Филипополя (Пловдива), где еще двумя столетиями ранее были расселены приверженные этой ереси сирийцы и армяне.

Главная опасность со стороны богомилов для господствующего класса состояла в их социальных идеях — в отказе от повиновения властям, уплаты налогов, работ в пользу государства и господ. Богомилы объявляли подвигом во славу «истинного бога» (добра) именно то, что официальное православие трактовало как тяжелый грех. Они освобождали сознание угнетенных от «страха божия» и помогали им понять глубину социальной несправедливости существующих порядков. Наиболее активными последователями богомилов становились неимущие и представители свободного крестьянства, еще не находившегося под неослабным надзором господ и остро реагировавшего на резкое ухудшение своего положения. Острие социальных идей богомилов было обращено против церкви и государства. Множество болгарских иерархов в то время (когда за несколько десятков лет церковь и монастыри достигли того же экономического положения, какое они получили в Византии за несколько веков) были поглощены заботами об обогащении.

Как форма социального протеста народных масс богомильство представляло одно из важнейших еретических движений средневековья, сыгравшее крупную роль в истории Болгарии и оказавшее влияние на еретические учения в Западной Европе^[297]. В конкретной ситуации середины X в. богомильство содействовало ослаблению феодального Болгарского царства, как и любое другое движение угнетенных, направленное против усиления классового гнета.

В 963 г. умер император Роман II; к власти в Константинополе, под опекой матери, пришли его сыновья Василий (II) и Константин (VIII). В подобных случаях международные договоры требовали подтверждения, и действие договора 927 г. было, видимо, продлено. В Константинополе оказались в качестве заложников сыновья Петра — Борис и Роман. Следовательно, Петр продолжал уступать: имперский двор овладел наследниками болгарского царя как гарантами мира и выгодного для империи курса Болгарии. Правительство Петра теряло авторитет на международной арене и социальную опору внутри^[298].