Главное, чтобы в селе ничего нового не приключилось, пока нас нет...
Выехали за полночь. Отец Онуфрий не обманул: дороги здесь были - одно название. Но Хам - скотинка выносливая, он только взрёвывал сердито, садясь в очередную колдобину по самое брюхо. Потом выбирался и вёз нас дальше...
К рассвету были на месте. Солнце ещё не взошло, только край неба приобрёл розоватую окраску. Перистые облачка собирались стайками вдоль горизонта. Ёлки на светлом фоне казались чёрными стражами в колючих плащах.
Разноцветные домики лагеря спускались по отлогой песчаной косе к самому берегу. По сизой воде стелился плотный туман, а вода была тёплая, как парное молоко...
Хам мы оставили за забором, прикрыв на всякий случай еловым лапником. Из багажника взяли лишь "малый туристский набор": колья, мешок соли и несколько пластиковых бутылок со святой водой - батюшка Онуфрий ещё в тереме наскоро благословил двадцатилитровую флягу...
Вот интересная штука: святая вода. Нечисть её боится, как огня, антисептические свойства - лучше, чем у хлорки. Но пользоваться надо с умом. И добывать в промышленных количествах не всякий батюшка умеет... Концентрация "святости", я так понимаю, напрямую зависит от силы веры благословляющего.
Отец Онуфрий, к счастью, уже доказал, что его верой можно подковы гнуть. Так что в качестве святой воды сомнений не возникало.
Ох, как же мне интересно: почему обыкновенный сержант из учебки в святого батюшку переквалифицировался. Не иначе, чудо случилось. Потому что любой курсант, прошедший школу муштры сержанта Щербака, мог с уверенностью сказать: если и есть в нём волшебная сила, то не от Бога она, а от дьявола...
На территорию лагеря пробрались по пляжу, чтобы не пугать детей. Где контора директора мы знали - помогла карта с подробным планом лагеря на смартфоне Котова, заряженном специальными, не каждому доступными прикладухами.
Было тихо. На желтый песочек тихо плескала вода, темнели тут и там разбросанные по берегу зонтики и шезлонги. Со стороны лагеря не доносилось ни звука.
- Спят детишки, - с облегчением выдохнул Котов. - Набегались за день, и дрыхнут без задних лапок...
- Дымом пахнет, - объявил я.
И верно: в чистом и сыром утреннем воздухе вдруг поплыли нотки горящего дерева, послышался треск сучьев и смутные приглушенные расстоянием стоны.
- Туда! - я бросился вдоль берега.
Ветер мешал взять точное направление, временами приходилось останавливаться и сосредоточенно принюхиваться. Но когда мы оказались в центре лагеря, на асфальтированной площадке с флагштоком - спущенный флаг болтался у земли мятой тряпочкой - нюхать дым было уже не нужно.
Из лесу, метрах в двухстах от последнего домика, вылетел серый клуб дыма. За ним - второй, и дальше уже дым попёр столбом.
Отец Онуфрий с майором Котовым устремились к нему наперегонки. Владимир с Алексом - следом.
Я задержался. Оглядел лагерь: два десятка домиков под разноцветными крышами, аккуратные, обложенные кирпичами клумбы, длинное здание столовой-клуба, радиовышка с серебристой тарелкой на крыше... Здесь было пусто.
Валялись забытые велосипеды. В траве поблёскивали несколько резиновых мячиков. Скакалка свисала с ветки клёна наподобие удавки. На дорожке лежал перевёрнутый грузовичок, рядом валялись цветные кубики...
Создавалось впечатление, что дети, неожиданно побросав игры, в едином порыве устремились куда-то в лес. Туда, где сейчас разгорается костёр...
И самое странное: где все взрослые? Воспитатели, вожатые, повара, медперсонал...
В детстве я бывал в лагере. До сих пор помню, как зорко за каждым нашим шагом бдили всевидящие вожатые, как за малейшую провинность карали всеобщим порицанием на утренней линейке... Лагерь не вызывал у меня добрых чувств. Неловкость, затаённый страх, стеснение, и над всем этим - жгучий интерес к девочкам, неизбежные ночные страшилки и драки со старшаками - молчаливые, жестокие и кровавые.
Здесь всем этим тоже пахло - ничто не меняется под солнцем и луной. Но эти обычные для большого скопления детей запахи перекрывались знакомым удушающим ароматом безумия...
Я бросился догонять своих. Владимир и Алекс уже скрылись за деревьями, но широкий тёмный след в высокой траве не позволял ошибиться.
А треск брёвен в костре становился всё громче.
К поляне, оказывается, вела вполне ухоженная и огороженная столбиками с цепочкой тропа - просто мы её не заметили.
В центре высился пионерский костёр. Высокий, с круглым широким основанием, беспорядочно и неумело сооруженный из деревянных скамеек, картонных коробок и прочего бумажного мусора.
Тем не менее, он горел. Картон дымил неохотно, пуская в небо чёрный удушливый дым. Бумага скручивалась мгновенно, оставляя после себя кружева серого пушистого пепла. Скамейки неохотно тлели. Пузырился, распространяя запах скипидара, цветной лак, потрескивали горячие железные болты. В целом, костёр создавал впечатление подожженной помойки.
Впечатление усугублялось несколькими наваленными поверх скамеек тюками из полосатых матрацев. В тюках кто-то жалобно выл и громко матерился...
А вокруг стояли дети.
Сжимали крошечные замурзанные кулачки семи-восьмилетние карапузы, воинственно выгибали спинки двенадцатилетние оболтусы, мстительно усмехались прыщавые подростки.
Стояли вперемешку, малыши рядом с долговязыми пятнадцатилетками, девчонки с мальчишками, без чинов и сословий.
Объединяло их одно: мстительный, радостный блеск в глазах и восторженное, вдохновенное выражение розовых пухлых мордашек.
Майор уже бросился к ближнему тюку, подцепил его за край и поволок из огня. Дети встрепенулись. Несколько подростков, поражая сосредоточенностью и слаженностью движений, вцепились в Котова и попытались повалить того не землю. Алекса обступили со всех сторон. Владимир возвышался над кучкой детей, как дядя Стёпа на картинке.
Одному отцу Онуфрию удалось подобраться к самому костру, и он пытался потушить пламя, растаскивая скамейки. Его детишки не трогали...
А меня охватил страх. Я прирос к земле, не в силах пошевелиться, с содроганием думая о том, что придётся сейчас взять себя в руки и пойти туда, в это царство злых деток, которых заколдовал Гамельнский крысолов... Кто бы отобрал у него дудочку?
Господь всемогущий! Что же делать?.. - думал я, лихорадочно вглядываясь в лица, озарённые одной-единственной идеей: отомстить взрослым за все унижения и издевательства, причинённые в жизни. Наконец-то! Наконец-то они могут исполнить свои мечты, отбросить страхи, забыть про вбиваемую ремнём и подзатыльниками дисциплину и оторваться!
Самое главное: я их понимал. Во мне тоже вспыхнуло это чувство бессилия против взрослых, когда знаешь, что ты прав, но доказать ничего не можешь, тебя просто не слушают, не считают нужным, и просто заставляют подчиняться.
