Как быть прусскому солдату, стойкому и отважному, но за спиной у которого нет железного великана или иного средства, чтоб на равных бороться с врагом? В руках ружьё, быть может удастся продать жизнь подороже перед тем, как умереть среди безбрежного звона… Но вряд ли об этом кто смог рассказать. Вдохновлённая русская гренадёрская пехота взяла на штыки первую линию прусской обороны. Трепыхающиеся получили ещё по удару в шею и в лицо.

Когда-нибудь потом, в церкви на исповеди или в пьяной тоске вспомнит русский солдат, что зря добивал раненого немца — тот ничего уж поделать не смог бы, так умер бы или в плен попал. Но у гренадёров, ворвавшихся на вражью позицию, своя правда. Главное, чтобы никто не мог ударить в спину или выстрелить вслед!

Паскевич подъехал к месту бойни, когда там уже обосновались полевые орудия, методично перемалывающие в труху следующие прусские линии, подтягивались застрявшие и отставшие бронеходы, а гренадёры выносили к саням раненых товарищей. Отсюда просматривались варшавские пригороды. Воодушевлённые русской атакой, в наступление поспешили польские уланы. В кои-то веки ляхи и русские вместе воюют против общего врага! Долог, прочен ли этот странный союз?

— Ваше высокопревосходительство!

Фельдмаршал обернулся на взволнованный голос офицера. Четверо гренадёров вынесли на шинели сильно обгоревшее тело. Генеральские эполеты, почерневшие от огня, съёжившаяся некогда пышная борода, лица не разобрать… На рукаве — нашивка инженерного корпуса.

— Эх, Мирон! — Паскевич снял треугольную шляпу. — Зачем же ты не берёгся?

Корить нужно не тагильского самородка, а себя самого. Быть может, его смерть любую победу над пруссаками сделает пирровой.

— Как это стряслось? — командующий повернулся к унтеру, старшему из доставивших тело.

Смущённый обращением столь высокого чина, тот растерялся сперва, потом чётко доложил:

— Снаряд корпус пробил, ваше высокопревосходительство.

— Что ж сразу на помощь не пришли? Генерала на погибель бросили!

Гренадёр захлопал глазами, не зная, как оправдаться. Собрался с духом — говорить с князем тяжелее, чем на прусские окопы бежать.

— Тамока сгорели они все, ваше высокопревосходительство. Так что мы вперёд тогда, на немца, где нужнее. В «Мономахе» огонь, взрывы внутри. Как погасло-прогорело, вытащили… Виноваты мы, ваше высокопревосходительство!

Донельзя расстроенный кончиной Черепанова, фельдмаршал опомнился и повернулся к офицеру бронегренадёрного полка, изготовившегося взять под стражу унтера.

— Отставить!

Нельзя на других перевешивать свой грех.

23

В последующие дни армия Паскевича окружила юго-восточный фланг прусских войск, державших Варшаву в кольце, остальные откатились на запад собраться с силами и получить подкрепление. Северная русская армия вторглась на земли бывшей Речи Посполитой, захваченные германцами при её разделе и именуемые ими Западной Пруссией. Тем самым Кёнигсберг с окрестностями оказался отрезан от королевства, соединённый лишь морем.

Больше до весны крупных сражений не было. Фельдмаршал часть конницы и инфантерии бросил на Краков, австрийцы оставили его без боя. Истерзанная междоусобицей империя с трудом справлялась с внутренними проблемами, где уж тут до борьбы с русскими. Мирный договор с Австрией, присоединивший польские земли к России, закончил «войну, которой не было» и предрешил политическую кончину Меттерниха. Остаток зимы и начало весны ушли на дипломатические манёвры: русские требовали уступить Восточную Пруссию целиком и большой кусок Западной, Фридрих Вильгельм IV со скрипом готов был отказаться от бывших польских воеводств, но и слышать не хотел о том, чтобы отдать хотя бы пядь из исконных германских земель.

Балтика в ту зиму не замёрзла полностью. Белый покров накрыл только прибрежные воды, где с морской водой смешалась пресная речная. С прекращением движения по суше германский торговый люд зафрахтовал сколько мог каботажных судов. Русского флота на Балтике не боялись с петровских времён: дальше Маркизовой лужи корабли под Андреевским флагом носа не казали и при Александре, а Пестель, уведя столицу из Питера да поручив морские дела Кюхельбекеру, окончательно задвинул их на задний двор. В той России куда больше турецкой опасности внимание уделялось.

Но времена нынче другие.

***

Паровой фрегат «Святитель», приписанный к Либаве, провёл самую необычную зиму, когда-либо выпадавшую кораблю Российского Императорского флота. Уворачиваясь от бесчисленных льдин, а мелкие разбивая обитым железом форштевнем, он бороздил побережье Восточной Пруссии с единственной задачей: сделать Балтийское море неуютным для германских судов, а также иных, имеющих дерзость торговать с осаждённым Кёнигсбергом. Все торговцы со сколько-нибудь ценным грузом получали призовую команду и курс на российский порт.

Раз в две-три недели фрегат отходил к Либаве, когда кончались снаряды, уголь и продовольственные припасы, а также матросы, ушедшие на трофеях. Начиналась сущая каторга. Мешки с углём переправлялись на борт в плоскодонных лодках, как и бочонки, снарядные ящики, короба со съестным. Когда закачивалась погрузка, моряки, вылезая из угольных бункеров, кашляли чёрной ядовитой слизью, и так не менее трёх-четырёх суток. Впрочем, и в летнюю пору угольные дни не лучше. О жидком топливе, что питало котлы бронеходов в Варшавском бою, на флоте и мечтать не смели.

Беда нагрянула с другой стороны. Перед самой весенней распутицей прусская армия под командованием генерала Хельмута фон Мольтке ударила вдоль балтийского побережья. Гепанцдампфвагены, бронированные паровики, более похожие на русские машины времён Турецкой войны, обрушились на укрепления. Дальнобойные пушки с нарезными стволами, имевшие непревзойдённую точность выстрела на огромных дистанциях, оказались бессильны. Гранаты выкашивали пехоту и конницу, следовавшие за панцерами, но ничего не могли поделать с корпусами машин. Они беспрепятственно выдвинулись на близкое расстояние, кроме разве что трёх с разбитой ходовой частью. Прусские канониры в упор расстреляли артиллеристов, после чего вагены переехали через трупы, открыв кавалерии простор для прорыва вглубь.

Разгром был ужасен. Когда прусские драгуны налетели на расположение российских бронеходов, там не успели развести пары, а лишённые движения машины остались беззащитными. Полковник Мацкевич, заменивший убитого с Черепановым командира, отдал отчаянный приказ подорвать технику и сам погиб. Пруссаки захватили лишь развороченные корпуса, однако для пытливого взгляда и в изуродованных железных останках нашлось много интересного.

Паскевич был отозван с западного направления и приехал в Москву, благо на поезде из Варшавы это недолго, где застал всяческое смятение и кучу ненужной суеты. Дума заседала ежедневно, не отказываясь и еженощно, словно у толпы партикулярных господ имелся верный рецепт спасения от поражения. В делах военных они все сведущи, когда нужно смешать генералов с конским навозом, и удивительно беспомощны касаемо полезных советов. Выказанные на заседаниях соображения, печатаемые в газетах, напоминали барахтанье утопающего в трясине, когда каждое телодвиженье не выручает, а способствует проваливанию вглубь.

Светлейший князь Анатолий Николаевич, представлявший императора в Думе, встретил со Строгановым Паскевича в Кремле как единственную надежду трона и державы.

— Не ждите никакого чуда, милостивый государь, разве что и в Пруссии революция вспыхнет. Но чудеса не случаются по воле человеческой, — конечно, фельдмаршал не ведал про чудотворные происки Руцкого в австрийском тылу. — Нужно армию снова собрать, бронеходы из-под Варшавы к Кёнигсбергу переправить. А главное — снаряды. Я военному Министру не раз говорил: рано или поздно с панцервагенами столкнёмся, тогда средство против их брони должно у каждой пушки иметься. Да ежели бы двенадцатифунтовая гладкоствольная чугунным ядром ударила, и то толку больше было бы, чем с гранат и фугасов.