— Вы отнесёте это в полицию?!

— Зачем же, — переводчик закрыл саквояж и вернул его сообщнику, снова взявшись за пистолет. — Отнюдь.

— Снова убьёте кого-нибудь невиновного.

— Ну, вы сами с братом запустили ход событий в печальном направлении, поэтому — не обессудьте. Единственное, что могу обещать вам: следующими трупами окажутся не ваши родственники, не волнуйтесь, а дети кого-либо из самых влиятельных особ Британии. Вот они-то и услышат эти слова, а также рассказ, из-за какого постыдного преступления братьев Кунардов гибнут их чада. Только после этого я уничтожу твоих братьев, сестёр и всех ваших детей, чтобы Богом проклятый род Кунардов исчез с лица земли. Я много грешил, но сим святым делом непременно получу прощение любых грехов.

Баронет булькнул что-то нечленораздельное, что можно было трактовать и как согласие, и как возражение. Русскому же требовалась предельная ясность.

— Да, у вас Фёдор. Его потеря будет ударом для князя Паскевича, но Россия переживёт. Вы можете спрятаться, уехать в колонии, сменить имя. Что же, прячьте заодно братьев, сестёр, племянников, живите как затравленные. Я продолжу убивать детей ваших вельмож, пока они не найдут и не доставят на блюде голову последнего оставшегося Кунарда словно голову Иоанна Крестителя.

— Британия не потерпит подобного унижения! — баронет с размаху кинул на сукно последний козырь.

— Причём тут Британия? — удивился человек с пистолетом. — Я представляю группу господ, не заинтересованных в том, чтобы наших детей захватывали в плен ради гнусных торгашеских целей. Между нашими государствами мир и взаимопонимание. А доказательство вашей подлости, приведшей к гибели невинных людей сейчас и, возможно, таких же в дальнейшем, могут послушать и премьер, и Парламент. В их глазах вы и остальные Кунарды — безродные выскочки, опозорившие рыцарский титул, вами пожертвуют без колебаний. Не нужно всех британцев мерить по своей, очень низкой мерке.

Козырь, битый неумолимой логикой одноглазого злодея, съёжился и слился цветом с зелёным сукном. Баронет примолк, не в силах признать поражение, потом промолвил:

— Фёдор Паскевич в Ирландии. Я могу обеспечить его прибытие в Лондон не ранее чем через две недели.

— Через десять дней в Кале. А после вакаций он вернётся на учёбу. Чему вы удивляетесь?

— А если вдруг…

— Если вдруг с ним что-нибудь случится, я не собираюсь терять времени на разговоры. Сокращу население Британии на три десятка нелюдей-Кунардов, тем самым окажу услугу Альбиону. Так что от души рекомендую принять все возможные меры, дабы с головы Паскевича-младшего волос не упал. Даже случайная его смерть спустит на вас всех собак, — он убрал пистолет. — Десять дней, включая сегодняшний. Время пошло.

Русский покинул экипаж не прощаясь, хоть сейчас это не выглядело по-английски. Через пять минут вернулся напуганный кучер.

— Гони в Лондон! — крикнул ему баронет. Повеление уродливого разбойника стоило выполнить как можно живее.

Фёдор переправился в Кале на девятый день, премного удивлённый спешкой. В Плимуте он написал письмо отцу в Гомель, предупреждая о неожиданном приказе и задержке, конверт отдал учтивому офицеру Королевского флота, моряк пообещал его отправить тотчас же. Фельдмаршал, готовый уже застрелить Руцкого, рассыпался в благодарностях, но тот холодно отстранился.

— Встретимся на Пасху, сударь. Прошу приготовить к тому времени полмиллиона.

— Всенепременно! И я полагаю…

— Оставим это, ваша светлость. Меж нами не может быть дружбы и иных отношений. Берегите Аграфену Юрьевну. Прощайте.

Во время подготовки акции в Кенте, в коей мне помогла лондонская организованная преступность, наподобие Солнцевских или Люберецких из 1990-х годов, я случайно напал на след мистера Гладстона. Ниточка привела к подонку, который обрёк меня на годы страданий и унижений, разлучил с семьёй. Чем заняться, когда не останется кому-либо мстить, я пока не задумывался.

Мы встретились с Гладстоном, и один из нас не пережил эту встречу. Можно считать это заурядным убийством, можно — Божьей карой, мне всё равно.

В этом мире я убедился: Бог видит всё, поэтому — что предначертано, тому не миновать. Добрый мой совет: бросить академию и закончить обучение на Васильевском острове Санкт-Петербурга, молодой курсант счёл за лучшее проигнорировать. Через год Фёдор Паскевич глупейшим образом погиб в заурядной кабацкой драке. Через месяц вилла Гринхилл сгорела вместе с обитателями. Полиция с недоумением узнала о второй драме в семействе Кунардов на протяжении короткого срока и не сочла нужным раздувать пожар в переносном смысле. Обгорелые тела похоронили, никто не стал их тщательно изучать, да и толку: свинец расплавился от высокой температуры и вытек, а круглые пулевые отверстия сами по себе мало что значат — среди рушащихся перекрытий немало острых предметов нужного размера. Вот только почему никто не попытался покинуть горящий дом?

Потом по Британии поползли гадкие слухи, что покойные братья Кунарды сильно наступили на русскую мозоль. Сам по себе этот слух не слишком был важен, однако он вдруг упал на благодатную почву. Число недовольных российскими успехами значительно превысило количество хорошо зарабатывающих на бизнесе в России и с русскими. Джентльмены в самой большой колониальной державе мира задали вопрос — если англичанам по силам брать всё, что привлекает их алчный взор в любом уголке земли, то какого дьявола за это нужно платить? Тем более давать золото русским дикарям, коих паровой прогресс ни на йоту не сделал цивилизованнее, как это показала кончина Кунардов.

Началось с мелких торговых уколов. Через Парламент прошёл билль, ограничивающий число компаний, коим дозволено торговать и посылать суда в бассейн Чёрного моря. Естественно, «Скоттиш Стимшипс» в сей список не попала. Главный офис компании перебрался в Нью-Йорк, корабли сменили флаг и порт приписки, но конкуренты быстро сориентировались, и суда под звёздами и полосками тоже получили от ворот поворот у входа в Дарданеллы.

Затем молодая и неопытная королева Виктория изволила топнуть ножкой, парламент поддержал. Из России началось бегство английского капитала, никак расцвету экономики не содействующее.

Наконец, британские лорды достали из дальней кладовой старое и проверенное временем оружие против России — науськивание Османской империи, хронически сожалеющей, что Чёрное море не омывает одни только турецкие берега.

Вредоносное шевеление эмиссаров Лондона замечено было и в центральных европейских столицах, всё лишь с одним направлением — подтолкнуть развитие событий в невыгодное для России русло. До прямой войны империй было далеко; обе не желали открытой кампании. Однако Европа и ближайшая Азия сделали заметный шажок к ней и приготовились к следующему.

А я в очередной раз понял: никакое моё вмешательство в историю ни к чему хорошему не ведёт. Стало быть, нужно исправлять последствия очередного вмешательства.

Аграфена Юрьевна окончательно отдалилась от князя. И ранее отношения между супругами, благопристойные внешне, не отличались теплотой. Разные спальни дворца, запираемые на ключ изнутри, не видели сцен, юному глазу не рекомендовавшихся, оттого не случилось общих детей. В браке с Платоном она не подумала бы оговорить себе отдельные покои, а с Паскевичем держала себя более как друг и сестра, не давала повода для злословия, но и не стала женой в том главном смысле, о котором чаял овдовевший князь, зазывая её под венец.

Тот, безутешный от потери сына, на неё порой посматривал странным взглядом, словно обвиняя: из-за тебя! Но она-то в чём виновата? Если бы вдруг, не дай Бог, что-то подобное произошло с Володенькой, она растерзала бы обидчиков как раненая волчица. Фельдмаршал ограничился поездкой в Кале, куда с острова переправили гроб с останками наследника. Он даже не попробовал разыскать драчунов, выяснить подробности, потормошить полицию…