Заканчивать собеседование, что странно, он не собирается.

Вдруг серьёзно и немного вскинув голову говорит:

– В экологах всегда есть необходимость. Подумать, может быть?

И вот теперь я уже совсем не понимаю, чего от меня хотят.

А я хочу, оказывается, знать, что я могу сделать для людей, в чём я могу быть вообще полезной.

Вот Марине я полезна тем, что я её слушаю. На этаже все отмахиваются от её историй. А мне она нравится. Нравится смотреть её грандиозную библиотеку, на платный труд французам, на разные подарки от студентов и на автомобили, всё это стоя рядом у окна или у стола, или у шкафа. 315-я вообще самая красивая комната в институте. Кабинет Марины Виссарионовны.

Я только чуть позже поняла, что именно мне в ней нравится. Мне нравится её сознание. Мы с ней совпали ритмом.

Я догадываюсь, что у неё деменция. Сама она тоже понимает, что с ней что-то происходит. То, что ухудшается её память, это первое. И люди в институте это понимают.

Как-то так вышло, что из коридора Иван Константинович повёл меня в свой кабинет. Там теперь сидел только один человек.

Очень чистый прибранный кабинет. Есть такой же стол, как у всех: с кувшином и чайником. На белой стене висит карта (масштаб 1:4000000, в одном сантиметре 40 тысяч километров) «Россия и сопредельные государства».

Мне предложили посидеть в кресле.

И договорились быть на связи с Иваном Константиновичем.

Ушла от него с пустыми руками. Запомнила, конечно, против своей воли, что могу прийти с флешкой, скопировать разное и снова попытаться понять, подготовить, изучить, сделать, написать и так далее.

Мы находимся в какой-то хитрой системе движений. Я говорю, что не хочу быть экологом, не справлюсь, я хочу быть лаборантом. Мне отвечают «Может попробовать?» и отпускают с улыбкой.

«Хорошая школа», кстати, была в Лимане, где мы жили с мамой, где я проучилась шестой класс. И, странно, что фамилия того мальчика с улыбкой была тоже – Лапшин.

Хитрая система.

Дочитала документы «инженера-эколога» я часа через два и осторожно положила голову на стол. У меня есть диплом, да. Но я же знаю, что не смогу.

А что я могу или не могу, это только я знаю.

Я, например, могу выпить за раз семьсот граммов яблочного сока. Это я могу.

Ещё я могу за неделю написать двадцать страниц текста. Из них, может быть, хороших останется только две.

Я могу убираться.

Ступаю на мокрый пол, я его мыла недавно. Он высохнет, когда по нему пройдут балетки, мокасины, рибоки. И это всё, что я на данный момент хочу знать.

Захожу в свою комнату.

Себе: перечитать свои заметки.

О СНиПах не думать совсем.

Вчера ко мне дважды заходила Марина Виссарионовна Пименова. Она всё говорила и говорила. Я ей напоминаю, кажется, одну из её студенток, иначе зачем она рассказывает мне, над чем работает.

Кажется, она понимает, что повторяется. И так как моя реакция не похожа на обычную, ей открывается, что я не студентка, не аспирантка, я – что-то другое.

Следовательно, со мной всегда необходима демонстрация.

Марина вообще добрая.

Один раз при мне она ругалась на себя.

– Дура набитая, по-другому не скажешь, – говорит, сидя в кресле.

В кресле очень хорошо она смотрится, маленькая, начальственная. Яркая.

– Взяла посмотреть бумаги, а там всё копии с одного листа.

Значит, она смотрела, смотрела. Потом позвала меня, чтобы рассказать и показать.

По всем столам рассыпана бумага.

Я послушала её, потом как-то бочком, бочком всё-таки вышла из кабинета и пошла (пока, до ремонта в «свой» кабинет) – добивать СНиПы.

Невероятная удача, что у меня есть отдельная комната.

Хочешь – кисель пей, хочешь – книгу печатай.

Я перечитываю свой дневник, те листы, которые я по-доброму называю «Моя верная толщина», и удивляюсь.

Иногда трудно читать, но как интересно.

Самое забавное это заметки.

О том, как ищу работу – хорошо. И главное, хорошо, что без эмоций.

О папе пишу.

А вот сейчас по-настоящему захотелось плакать.

Сегодня утром Марина была в дурном настроении. Я открывала дверь на этаж и наткнулась на неё.

«Кто-то вчера оставил открытое окно в туалете. А этого нельзя делать», говорит Марина.

Я пытаюсь что-то ответить, объяснить, но Марина перебивает: «Я ещё раз говорю».

На самом деле, это выражение «Я ещё раз говорю» означает много чего:

«Я говорю, а ты запоминай».

«Я устал тратить время на тупых».

«Мне с вами неинтересно, вы уступаете мне на много пунктов IQ».

«Я главнее».

Я промолчала. Она ушла.

Пименова Марина Виссарионовна.

Когда я впервые услышала её фамилию, у меня не было ощущения, что я её уже знаю. Я просто почувствовала какой-то интерес, а потом уже мне рассказали: «Пименова – знаменитость. Сейчас ей 84 года. А продолжает работать».

Но не сказали про деменцию.

Иногда она говорит и говорит безостановочно. Иногда отворачивается в сторону и голосом Нины Ургант произносит: «У меня был один случай такой».

Я в такие моменты просто смотрю на неё. Ей есть что вспомнить. Уж ей-то точно есть о чём вспомнить. И я жду историю. Но иногда эту зависшую историю она не договаривает, она может взять и придумать сверху новую. Я всё слушаю. И потом мы идём, конечно же, смотреть её библиотеку. Она сама приглашает: «Вы видели мою библиотеку?». Иногда мы осматриваем этаж, ходим и кашляем от пыли. Там ремонт.

Я в институте недавно. Марина как будто проводит со мной Baddy Program. Конечно, она локомотив. Она меня тащит, потому что я могу быть для неё нужной.

Я заметила, что ей очень нужно просто говорить. И темы – как якорёчки – как ни странно, создают некое волнение, чтобы ей зацепиться за что-то, удерживать это что-то, продолжать. Короче, так ей удобно жить.

Я через неё лучше понимаю себя (мысль, как удовольствие).

Трудно одной ходить в эту тихую, тихую сторону (никого не хочу оскорбить).

Мы с ней выглядим странно, конечно, когда гуляем по этажу. Я в рабочей форме, она как обычно (в пуловере лакост, с заколкой на голове и с руками за спиной. Руки никогда не трясутся). Идём, значит, такие: Марина Виссарионовна в качестве доктора геолого-минералогических наук, я – в качестве уборщицы служебных помещений.

Сегодня было на этаже несколько странностей.

За дверью с номером «320» есть две комнаты. Одна комната женская, вторая – мужская.

Почему-то Людмила, девушка, естественно, из женской комнаты, встала и как ученица мне ответила, когда я спросила, работает ли пылесос у соседей: «Я не знаю».

И села на стул. Крупная эстрогенная Людмила. Зачем-то я повторяю про женскость.