— Мой милый, — тихо говорит она. — Ты не должен приходить сюда.

Она оборачивается к своему любимому со взглядом, полным нежности, и слова замирают у нее на губах. В дверях стоит Секунд, свет падает у него за спиной, отчего лицо плохо видно.

— Ты не должен приходить сюда, — повторяет Амара, на этот раз резче, пытаясь сделать вид, что она с самого начала знала, кто это. — Это мои личные покои.

Секунд кланяется, не проронив ни слова, и выходит из комнаты.

Когда идут по улице к гавани, Секунд ничем не показывает, что в чем-то ее подозревает. Он безропотно несет багаж Амары и любезно улыбается каждый раз, когда она задает ему какой-нибудь вопрос о предстоящей неделе. Его поведение несколько притупляет ее страх, но Амара знает, что эконом адмирала слишком наблюдателен, чтобы не заметить проявление нежности, которое у нее вырвалось по глупости. Ей остается только надеяться, что он предпочтет держать подозрения при себе. В конце концов, Секунд Руфусу ничем не обязан.

За городскими стенами, когда дорога начинает спускаться под уклон к морю, Амара видит поджидающий их корабль. Его огромные паруса ослепительно сверкают в лучах солнца, а корпус судна выкрашен в красный цвет.

— У адмирала большой флот? — спрашивает Амара у Секунда.

— Пятьдесят кораблей, — отвечает он с гордостью в голосе. — Самый большой флот в империи. Вы увидите его, когда мы прибудем в Мизен.

Амара не отвечает, огорошенная перспективой ближайших нескольких дней. В Мизене она знает только двух человек: командующего флотом, который однозначно будет слишком поглощен делами, чтобы уделять ей много внимания, и Секунда, чье присутствие внушает ей значительное беспокойство. Она практически жалеет, что Руфус не едет с ней.

В доках квадрирема^[13] успела привлечь небольшую группу любопытных, а помимо них еще двоих знакомых. Юлия и Ливия стоят у причала в компании слуги, нагруженного сумками. Амара с преувеличенной радостью приветствует их обеих.

— Как чудесно, — говорит Юлия, обнимая ее. — Я настояла, чтобы Плиний пригласил тебя, я только надеюсь, что ты не слишком соскучишься по Руфусу.

Заметив лукавый блеск в ее глазах, Амара догадывается: Юлия прекрасно знает, что это маловероятно.

— Надеюсь, этого не будет, — замечает Ливия, недовольно морща нос. — Страдания по мужчине совершенно невыносимы. Женщине всегда следует наслаждаться мгновениями свободы. И никакой тоски по заточению.

Для вдовы это скорее неподходящее замечание, но Юлия только смеется.

— Полагаю, на вилле в Мизене нам будет чем себя занять, — говорит она. — Это необычайное место. Боюсь, после него Помпеи покажутся тебе пресными.

— Дамы, если вы готовы, то прошу вас на борт.

Это не Плиний, а один из его моряков. Этот человек не имеет ничего общего с командой оборванцев на торговом корабле, на котором Амару привезли из Пирея в Путеолы. Напротив, он одет в форму личной гвардии императора.

— Спасибо, — говорит Юлия, в то время как Амара только смотрит на него во все глаза.

Подъем по деревянному трапу вызывает у Амары неприятные воспоминания, но, как только она оказывается на просторной светлой палубе, где ей ничто не угрожает, все мысли о путешествии в качестве груза испаряются.

— Как красиво, — выдыхает она. Моряк, который помог им подняться на борт, смеется.

— Враги Рима говорят нечто иное, когда наш красавец налетает на них со скоростью орла, — произносит он и отходит к Плинию, который, как теперь видит Амара, стоит на носу корабля и беседует с другим моряком. Даже с такого расстояния она отмечает, как сейчас он не похож на рассеянного ученого, каким Амара привыкла его видеть. Впервые Амара может представить, как он выглядел в свои молодые годы, большую часть из которых пробыл на военной службе в Германии.

— Когда я путешествую морем, то всегда думаю о моем отце, да пребывает его тень в мире и покое, — вздыхает Юлия, облокотившись о деревянные перила. Ливия присоединяется к своей тетке, кладет руку ей на плечи и гладит ее. Этот жест на удивление интимный, и Амара сразу же вспоминает прикосновения Филоса.

— Твой отец также был на службе у императора? — спрашивает Амара.

— Последний его пост был вместе с Плинием в Испании, Плиний тогда командовал кораблем прокуратора, — отвечает Юлия. — Мой отец великолепно разбирался в финансовом деле, именно так он получил свободу в Императорском суде, за много лет до моего рождения, разумеется.

Благодаря надписи в Венериных термах, нарекающей ее подругу «дочерью Спуриуса», Амара знает, что Юлия незаконнорожденная; возможно, ее мать была конкубиной, как и сама Амара теперь.

— Я родилась, когда его жизнь уже клонилась к закату, — говорит Юлия. — Я рада, что он дожил до таких преклонных лет.

Когда весла поднимаются над водой, Амара хватается за перила. Она слышит крики, но не разбирает команды. Квадрирема медленно покидает порт, огибая колонну Венеры у входа в гавань. С такого близкого расстояния богиня кажется еще огромнее, и когда Амара поднимает взгляд, то испытывает иррациональный страх, что Афродита сейчас опустит гигантскую руку и раздавит ее, как муравья.

Как только они оказываются в открытых водах, раздаются новые команды, весла резво и ритмично поднимаются и опускаются, и корабль быстро развивает потрясающую скорость. Ветер откидывает волосы Амары назад, и она еще крепче держится за перила.

— К этому нужно немного привыкнуть, — замечает Ливия.

Амара боится выпрямиться и стоит ссутулившись у борта, когда к ним подходит Плиний. Он легко идет по палубе, не обращая внимания на качку. Амара усилием воли заставляет себя выпрямиться, не желая, чтобы он счел ее слишком нежной.

Плиний не тратит время на приветствия, а просто указывает на удаляющуюся линию берега.

— С моря открывается бесподобный вид на Кампанию, — говорит он, предлагая им взглянуть туда, куда он показывает. Повинуясь, Амара отрывает взгляд от сверкающей синевы, по которой они несутся на такой головокружительной скорости, и смотрит на берег. Земля движется не так умопомрачительно быстро, но Помпеи уже далеко, и Венера в гавани сильно уменьшилась.

— Те темные провалы на Везувии, которые вы можете наблюдать, — рассказывает Плиний, — одни из лучших виноградников в Италии. Местные садовники приучают лозы обвиваться вокруг тополей, они достигают самых высоких веток, поэтому с них крайне трудно собрать урожай. Я даже слышал, — добавляет он с улыбкой, так что Амара не понимает, шутит он или нет, — что сборщики урожая пытаются добиться, чтобы их погребальный костер и могила были оплачены по трудовому договору.

— Я сомневаюсь, что опытный работник может упасть с тополя, если только он не слишком усердно дегустировал прошлогоднее вино, — замечает Юлия, и Плиний смеется.

— Вон там находится Суррентум, — продолжает он. — Отсюда как раз видно мыс Минервы, смотрите, вон там, где когда-то жили сирены.

— Сирены жили здесь, на итальянском побережье? — спрашивает Амара.

— Если верить легендам, — с лукавой улыбкой отвечает Плиний.

Амара не помнит, чтобы она когда-нибудь путешествовала с такой скоростью, как во время этой морской прогулки по Неаполитанскому заливу. Она восхищенно слушает, как Плиний повествует не только о ландшафте побережья, горячих источниках, городах и реках, но и о связанных с ними легендах, животных, которые обитают в каждом регионе, и даже о растениях и их свойствах. Иногда Амара ловит на себе взгляд Юлии, которую явно забавляет то, с каким живым восторгом она внимает адмиралу. Даже Плиний, который уж точно никогда не интересовался Амарой как женщиной, как будто не может устоять перед ее чарами.

Они подходят к Мизену, и корабль начинает снижать скорость, а Плиний извиняется и отправляется к своей команде.

— Он любит, когда его слушают, — с нежностью и вполголоса произносит Юлия, наблюдая, как Плиний беседует с капитаном на носу корабля. — Не удивительно, что он освободил тебя.