Да, многие коммунисты и комсомольцы в то время дискредитировали себя и свое великое дело. Как им можно было верить и следовать их идеям? Но для меня первичным было другое – не хорошо подготовленные антисоветские разоблачения «Огонька», которым позавидовал бы Солженицын, если бы прочитал хоть один номер, а то, что составляло часть великой истории.

Было невероятно интересно изучать, как объединенные одной великой идеей люди смогли всю мировую историю поставить на новые рельсы. Это ведь они свергли казавшуюся забетонированной царскую империю. Создали на ее месте совершенно новое социалистическое государство. Одержали победу в самой масштабной и кровопролитной мировой войне. Но… не смогли противостоять эпохе рвачества: времени, когда партийный или тот же комсомольский билеты из святыни превратились не просто в насущные хлебные, а какие-то «икорные» карточки и «фишки для казино».

И все же… Не все так просто было в той ситуации, как пытались представить людям, обезумевшим от обрушившейся на их головы свободы, новоявленные партийные пастыри.

Гибель КПСС не была сиюминутной. К ней привела позиция разложившейся партийной верхушки. При Горбачеве из Конституции СССР убрали статью, согласно которой партия являлась руководящей и направляющей силой советского общества. А при Ельцине и вовсе ставился вопрос о запрете компартии. Шло планомерное уничтожение целой стратегии, полный партийный декаданс.

Но дело было не только в чьей-то злой воле. К началу 1990-х лозунги компартии объективно перестали соответствовать запросам и чаяниям общества. И вот это была главная причина ухода коммунистической партии из авангарда на задворки политики.

Но мне казалось, что это временно, ситуацию можно исправить, вернув все на круги своя. Энергии, общительности и страсти мне было не занимать. И в итоге, без какого-то блата и поддержки извне, я стал первым секретарем Центрального Комитета ЛКСМБ, то есть комсомольским лидером Беларуси, если использовать советскую стилистику.

Чуть позже я вошел в состав бюро ЦК компартии, представлявшее группу из десятка особо приближенных к первому секретарю ЦК человек, одновременно достигнув своего потолка на этом направлении политического движения.

Состояние у меня было и тогда, и позже, в 2014 году, после прекращения моих депутатских полномочий, примерно такое, как у Владимира Высоцкого. Он всю свою короткую жизнь был, по его собственным словам, «неугодным власти» и в своем последнем, запредельно надрывном стихотворении он буквально кричал:

Ну и так далее. Не знаю, как 1990-е приняли бы Гагарин или тот же Высоцкий, если бы им повезло пожить подольше. Далеко не факт, что они бы это время поняли и просто захотели жить в нем, делать выбор и примыкать к кому-то в принципе.

Но у меня тогда не было ни возможности, ни времени заниматься подобными размышлениями, аллюзиями и иллюзиями. Очень скоро стало ясно одно. Дальнейшее нахождение на том специфическом партийном уровне было уже невозможно в силу целого ряда субъективных и объективных причин.

Мои украинские и российские коллеги, с которыми мы общались по линии комсомола во второй половине 1990-х, становились лидерами постсоветских образований, новых союзов молодежи и партий и очень быстро превращались в состоятельных персон. В России – депутаты Государственной Думы, в Украине – депутаты Верховной рады. Сфера публичной политики в этих странах росла как на дрожжах.

Но у нас в Беларуси все сложилось по-другому. Не секрет, что наши немногочисленные партии были «вождистского» типа. К примеру, мы, коммунисты Беларуси, в середине 90-х были всецело преданы нашему лидеру, первому секретарю ЦК ПКБ Сергею Калякину.

Однако Калякин сделал главную ошибку в своей жизни и в карьере политика. Он начал активно «рубиться» с недавно избранным президентом Лукашенко. Калякин стремился использовать в свою пользу неопытность Александра Григорьевича в большой политической игре.

Пик политического противостояния коммунистов и президента пришелся на ноябрь 1996 года и «второй референдум». На тот момент я как очень малая часть компартии, придерживаясь принципа демократического централизма, линию Калякина и Центрального Комитета поддержал. Чем вся эта борьба в итоге закончилась – слишком хорошо известно. Численность белорусской компартии сократилась. Из почти 30 тысяч членов к 2023 году осталось около тысячи, что уже никак не может считаться партией в связи с новым, законодательно закрепленным порогом в 5 тысяч членов для регистрации партии. Кстати, этот обновленный минимальный барьер ровно в 10 раз выше, чем в российском законодательстве.

В тот период оппозиционная пресса в попытках меня дискредитировать стала рассказывать, что я куда-то там перебежал и кого-то предал. На самом деле никуда я не перебегал и никого не предавал. Ни в какой партии, кроме коммунистической, отродясь не состоял. И в самые тяжелые моменты находился рядом с Калякиным. Мы, его окружение, были с ним до конца, продолжая бороться за идею, то есть даром.

Так прошло около трех лет. Нужно было как-то жить и кормить близких, семьи, самих себя, а не просто «солидаризироваться». Но жил, как потом выяснилось, один Калякин. За нас всех, своих друзей и единомышленников. Демонстрируя свою «борьбу с режимом Лукашенко» и на этом неслабо зарабатывая, он замечательно отрывался… в залах с игровыми автоматами. Я прямо заявил о том, что «Сергей Иванович не прав», и это еще очень мягко сказано. В ответ он пытался навесить на меня клеймо политического проходимца, ошельмовать. Ситуация накалялась.

В 1999 году я наконец ушел из этой калякинской «синекуры». А причиной для этого шага стала вот какая история.

С целью мало-мальски достойного заработка я занялся разработкой политологических проектов под ключ. Одну из таких концептуальных работ мне заказал бывший председатель Совета Министров Беларуси Вячеслав Кебич, к которому я всегда относился уважительно.

Стоит ли напоминать, что именно Кебич был фаворитом самой первой президентской гонки 1994 года, но с треском проиграл ее истинному народному кандидату Лукашенко. К слову, проиграл Вячеслав Францевич достойно. Никаких грязных методов политической борьбы не применял ни до, ни после, ни во время своего политического расцвета. И до конца своих дней старался быть полезным Беларуси. Да что там старался, был.

В общем, хорошая жизнь, достойная и интересная судьба на нашем довольно скудном политическом небосклоне.

Ну а тогда, в конце 1990-х, у энергичного Кебича возникла идея создать Белорусскую центристскую партию. Прежде чем перейти к практике, требовалось серьезное теоретическое обоснование, создание базиса. В итоге программу и концепцию будущей центристской партии я написал и передал заказ Вячеславу Францевичу из рук в руки.

Но кто-то из его окружения немедленно слил информацию Калякину, и на этой почве мы с ним окончательно разошлись во взглядах.

Был поставлен соответствующий персональный вопрос на уровне первичной партийной организации, касающийся моего пребывания в рядах компартии. И что? Первичка меня исключать категорически отказалась. И вот чтобы не ставить Калякина в неудобное положение, поскольку ему перестали подчиняться коллеги по партии, я ушел оттуда сам. Понимаю его тогдашнее и последующее раздражение, но что уж тут поделаешь?

Дальнейшая политическая деятельность Сергея Ивановича оказалась также далекой от идеалов, увы и ах. Он регулярно пытался баллотироваться на пост президента и столь же регулярно проваливался на предварительном этапе, ни разу не получив статус кандидата, ни разу не дойдя до стадии плей-офф. Зато в 2009 году вдруг оказался избран председателем белорусской партии левых под названием «Справедливый мир». А говоря проще, надоевшую ему самому Партию коммунистов Беларуси он переименовал в левый, то бишь Справедливый, мир. Осуществил ребрендинг, так сказать. Проект получился мертворожденным. Сам Сергей Иванович, будучи человеком неглупым, понял, что его политическое время прошло, и поэтому основательно притих. Во всяком случае, я думаю, что ситуация сложилась для него именно так.