* * *

Чертов торговый автомат заклинило. Я пытаюсь несколько раз ударить по нему ладонью, но ничего не происходит. Вздохнув, я отхожу от автомата и направляюсь в кафетерий на другой стороне здания. Я совсем не голодна, но в последний час у меня начала кружиться голова, вероятно, мой организм говорит мне, что я не ничего не ела, кроме салата, который Нина заставила меня съесть вчера.

Когда я подхожу к раздвижной двери, ведущей в столовую, я замечаю свое отражение в стекле. Мои волосы спутаны до такой степени, что кажется, будто на меня напали. Мое лицо призрачно бледное, если не считать темно-коричневых мешков под глазами, и на секунду я задумываюсь о том, чтобы войти в кафетерий в тако виде со всеми этими людьми. Я выгляжу как разбитой, но потом решаю, что мне наплевать. Я выбираю самый маленький сэндвич, который могу найти, и лимонад, и ем по дороге обратно. Когда поворачиваю за угол, из палаты выходит медсестра и в несколько шагов достигает меня. Я помню ее со вчерашнего вечера, когда она пришла дать мне одеяло.

— Мы только что перевезли вашего мужа в палату. Он все еще под действием седативных препаратов, но скоро очнется, так что позовите меня, когда он проснется, хорошо?

Поскольку я ничего не говорю, она улыбается и слегка сжимает мою руку в знак заверения.

— Он будет в порядке, милая, не волнуйтесь. Попробуйте поговорить с ним, это поможет ему проснуться.

Роман и Максим стоят в нескольких метрах дальше по коридору и смотрят на меня. Я поворачиваюсь к открытой двери в нескольких шагах впереди, но ноги не идут... Не знаю почему, но мне вдруг стало страшно заходить внутрь. Я делаю глубокий вдох, затем еще один, и, наконец, собрав всю свою волю в кулак, делаю эти несколько шагов и вхожу в комнату.

Михаил лежит с наклоненной в сторону головой, белая простыня покрывает его до груди. Сбоку от кровати стоит капельница и еще несколько трубок и проводов. Некоторые из них подключены к небольшому монитору, расположенному над кроватью, и на мгновение я замираю от пульсирующей линии, показывающей биение его сердца.

Я беру стул из угла, ставлю его на край кровати и медленно сажусь. Мне хочется взять его руку и поднести ее к своему лицу, но я боюсь, что это причинит ему боль, поэтому я просто придвигаюсь ближе и кладу голову на кровать рядом с его подушкой. Некоторое время я просто наблюдаю за ним, ненавидя его неподвижность, пока не набираюсь смелости протянуть руку и положить ладонь ему на щеку. Кто-то снял его повязку. Ему это не понравится.

Медсестра сказала, что разговоры должны помочь разбудить его. Не уверена, что у меня это получится, но я постараюсь сделать все возможное.

Я просыпаюсь от тихого звука рядом с моим ухом. Пытаюсь открыть глаза, но не получается, поэтому я сосредотачиваюсь на звуке. Сначала он похож на шум в голове, но постепенно превращается в голос. Он такой тихий, едва слышный шепот, и мне приходится сосредоточиться, чтобы разобрать слова.

— Ты напугал меня... так сильно.

Пахнет больницей, но я не знаю, как я здесь оказалась. Голова словно в тумане.

Голос продолжает шептать:

— Когда ты... достаточно поправишься... Я собираюсь... задушить тебя.

Мой разум медленно возвращается в нужное русло, вспоминая. Вхожу в здание и вижу Бруно с пистолетом, у виска Бьянки. Бьянка бежит к отцу, в то время как он целится в меня из пистолета. Паника, охватившая меня, когда я понял, что происходит. Мое solnyshko, которое пыталось встать между мной и пулей. Я не знаю, что бы я сделал, если бы пуля попала в нее, а не в меня.

— Я люблю тебя. ...пожалуйста...очнись.

Последние слова потерялись. Сколько она уже говорит? Собрав все свои силы я открываю глаза.

— Больше никаких разговоров, — прохрипел я.

Бьянка поднимает голову с подушки. Она наклоняется ко мне и обхватывает мое лицо ладонями. Зрение затуманено, в комнате мало света, но я все равно замечаю припухлость и красноту вокруг ее глаз и беспорядок в ее волосах. Я не помню, чтобы когда-нибудь видел Бьянку в таком состоянии. Она шмыгает носом, целует меня в губы и начинает жестикулировать, но я не вижу, какие жеты выписывают ее руки.

— Я ни черта не вижу, детка. — Я вздыхаю и тянусь к ее руке. — Поднимись сюда.

Она качает головой, но я притягиваю ее к себе.

— Ложись рядом со мной. Все в порядке.

Сначала она не хочет, но потом осторожно поднимается, ложится на край кровати и прижимается ко мне.

— Ты рассказала Лене, что случилось?

Я чувствую, как кончик ее пальца слегка надавливает на мою грудь, рисуя буквы.

Н-Е-Т

— Хорошо.

Дверь в комнату открывается, и входит Роман. Несколько мгновений он наблюдает за нами, затем подходит к кровати.

— Какие повреждения? — спрашиваю я.

— Пробито легкое и внутреннее кровотечение. Тебя подлатали. Доктор сказал, что через месяц ты будешь как новенький.

— Когда я смогу вернуться домой?

— Через две недели.

Я смотрю на него.

— Я не останусь в больнице на две недели.

— Ты пробудешь столько, сколько тебе скажут, — рявкает Роман и направляет на меня рукоятку своей трости. — И ты будешь делать именно то, что они скажут тебе делать. Это приказ.

— А как же работа?

— Я буду работать, пока ты не вернешься. Ты не работаешь следующие два месяца.

Он не может говорить серьезно.

— Два месяца?

— Заткнись, блядь. Тебя чуть не убили, — рычит он. — Если я поймаю тебя на работе раньше этого срока, я поменяю тебя с Павлом, и ты получишь клубы. Понял меня, Михаил?

Я стискиваю зубы.

— Да, пахан.

— Отлично. Мы ждем вас обоих на ужин, когда тебе станет лучше. И воспользуйся свободным временем, чтобы отвезти жену в медовый месяц или еще куда-нибудь. У вас больше не будет двухмесячного отпуска. — Он поворачивается, чтобы уйти, потом оглядывается через плечо. — Сергей заехал вчера, когда узнал, что в тебя стреляли.

Я поднимаю брови:

— Сюда? Зачем?

— Ага. Ворвался, спросил о тебе, сказал, чтобы я передал тебе сообщение, а потом ушел.

— Какое сообщение?

— Он хочет, чтобы ты отправил ему список людей, которые были причастны к твоему ранению, чтобы он мог их убить. Он сказал, что свободен в эти выходные.

Я вздохнул и покачал головой.

Я протягиваю руку и провожу ладонью по пятидневной щетине Михаила. Необычно. Я видела его только чисто выбритым. Его шрамы гораздо менее заметны с волосами на лице. Он выглядит по-другому. Я поднимаю глаза и вижу, что он наблюдает за мной.

— Тебе нравится? — спрашивает он.

Я улыбаюсь и снова провожу ладонью по его лицу.

— Хочешь, я оставлю это?

Он спрашивает небрежно, но внимательно следит за моей реакцией. Я понимаю, что он имел в виду. Ему не нравится, когда у него есть волосы на лице, он мне так однажды и сказал. Но если я скажу «да», он оставит их, потому что думает, что я предпочту, чтобы его шрамы были скрыты. Он все еще не понимает. Я думаю, что он самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.

«Мне нравится.» — жестами говорю я, и он кивает, опуская бритву в раковину. — «Но я предпочитаю, когда ты чисто выбрит.»

Его рука, держащая бритву, замирает.

— Уверена? — спрашивает он, и в его глазах появляется сомнение.

Я обхватываю его лицо ладонями, наклоняю его голову вниз и целую его.

— Уверена, Михаил, — шепчу я ему в губы.

— Хорошо, малышка.

«Хочешь, чтобы я это сделала?» — Я никогда раньше не брила мужчин, но его правая рука в перевязи из-за плеча, и я не уверена, что он сможет справиться с этим только левой рукой. — «Я буду осторожна. Ты, наверное, порежешься.»

Михаил смотрит на меня несколько секунд, а потом смеется.