Мой бывший режиссер решил совмещать свое творчество с политикой, разыгрывая мизансцены с реальными героями жизни. Началось все со знаменитого ГКЧП, который мало кто теперь помнит. На подступах к Белому дому он устроил “театр на баррикадах”, где происходящее вокруг моментально переносилось на подмостки в стиле русского ярмарочного балагана с импровизированными частушками и пантомимами, напоминающими перевод “Новостей” для глухонемых. Как всегда, его творчество было талантливо и необычно, а восприятие толпой самого действа обострялось реальным страхом перед возможными военными атаками со стороны гэкачепистов. Еще во время самого страшного первого вечера вокруг Белого дома я пыталась прорваться к танку, чтобы поздороваться с Аллегорией Революции - бывшим сеньором Монтекки, он же Волк в яме, но на меня грубо накричали: “Девушка, куда вы претесь? Вы нам все баррикады поломаете”, и я ушла в глубь толпы, слилась с публикой, бывшая Джульетта оказалась невостребованной в новых социальных условиях. Режиссер был одет в солдатскую шинель с чужого плеча и использовал перешедший на сторону народа танк в качестве своего пульта. В дуло танка был воткнут букет цветов, солдаты братались с симпатичными артистками, это был настоящий “хэппенинг”. Даже после подавления переворота артисты продолжали ходить в своих анархистско-военных нарядах с окровавленными бинтами на головах и рукавах и выступали перед многочисленными митингами в качестве защитников “восьмого подъезда”, то есть полностью вошли в роль.
Родина не забыла Героя Баррикад, режиссер был в очередной раз замечен, на этот раз по-крупному. Наконец-то он был одарен с царского плеча всякими благами - от вещественных - квартира, домик в деревне, иномарка и прочее - до эфемерных в виде долей в нефтяных и коммуникационных компаниях, медиа-холдингах, стал депутатом Госдумы и прочее, прочее, что случается только в волшебных сказках или наяву в нашей сказочной стране. Теперь мой бывший соблазнитель катается как сыр в масле. Джульетта-жена постарела, ее обменяли на двух малолеток, каждая заделала ему по двойне, он стал размножаться путем деления. Зато по жизненному уровню он давно уже переплюнул ту знаменитость, бывшего любовника Ширли, который в свою очередь стал тянуться за нашим бывшим массовиком-затейником, даже нашел в провинции начинающую актерку-жену, лицом похожую на одну из двух пацанок великого и могучего постановщика баррикад. Куда там Шекспиру! Тянется, бедолага, как может, да разве нашего пострела догнать? А я думаю, зря он тогда с Ширли не ужился, у нее хоть и нефтяных скважин нет, зато тоже небось деньги не последние были.
Мой одноразовый друг-литератор, потеряв льготы после падения Литературного фонда, с удовольствием расстался со своей уже никчемной старушкой и, как и другие герои моего рассказа, женился на малолетке - сиделке из больницы, не замечая, что занимается плагиатом чужих идей. Может, она тоже похожа на одну из двух жен режиссера, не знаю, не видела, да это и неважно, хотя новая тенденция в моде определенно наметилась. Своей новой подруге жизни он посвящает романтические оды и мадригалы, называя ее то “медработником”, то “сестрой милосердия”: “Она вошла в мою жизнь и заполнила ее целиком. Ни одна интеллектуалка так не чувствовала мои стихи, как она, эта простая и чистая девочка из российской глубинки, годившаяся мне во внучки. Но любовь не знает возраста - когда я глажу ее круглое колено, во мне бьется сердце мальчика. Я готов был бежать за ней на край света, но она сама пришла ко мне и без всякого этого советского ханжества моего поколения отдалась мне, даже не спрашивая о моих чувствах или о моем семейном статусе. Жить со своей женой я больше не мог, не имел права, это было бы предательством всех наших совместных прожитых лет, и я как честный человек вынужден был уйти от нее, не причиняя ей больше горя. Прости и пойми меня, моя любимая подруга прежней жизни. Лечу, я лечу к новой жизни, к новым чувствам!” Вот такой козел оказался, еще одну “звизду” без предрассудков нашел!
Конечно, можно подумать, что все эти мои рассказы о престарелых мужиках, которые одновременно нашли себе соплячек, - это просто злопыхания стареющей дамочки, зависть моя к молодости и красоте, а на самом деле такое в жизни не случается. Случается, случается! Юным девам, рискнувшим ради денег, престижа или еще чего-нибудь связаться с завтрашними паралитиками, я не завидую, им еще долго придется свои сопли на кулак наматывать, пока до понимания жизни дойдут и начнут охотиться за красавцами Ромео со стройными ногами и сильными руками, красивым торсом и другими особенностями молодого тела. Что говорить, сама когда-то такой же идиоткой была. Единственное, в чем я могу сознаться как стареющая дамочка, что мне все эти малолетки на одно лицо, я их путаю - если построить в ряд десять Джульетт, можно поиграть в игру “найди различия”.
Что еще? Академик с хозяйкой постарели и поселились в подмосковном санатории для таких же выживших из ума академиков, о смерти сына, возможно, им и сообщили, но они все равно не смогли приехать его хоронить из-за своего физического состояния. Дочки наши после учебы за границей в Москву не вернулись, там и остались в своем зарубежье, на похороны тоже не приезжали - из-за визовых сложностей или еще почему. Я сблизилась со своей семьей, через столько лет отсутствия стала заезжать к родителям, которые и не спились, и не развелись, так и законсервировались в своем состоянии полураспада. С ними живут и моя сестра с алкашом с завода, и их два пацана. Тесно, ругаются все, но живут крепкой семьей тремя поколениями. Там меня ни Джульеттой, ни Ширли, ни женщиной-философом обзывать не станут, там я та, кто я есть на самом деле - Елена Дмитриевна Мошонкина.
А я возвращаюсь обратно в свой трехкомнатный академический кооператив, где теперь единственная хозяйка. Ко мне в гости заходит сосед-полковник. Я ему рассказываю всякие байки про философов, про Америку, а он мне все про Афганистан да Чечню. “За что я тебя уважаю, Дмитриевна, - не за твои дурацкие рассказики, хотя все же веселее, чем с какой гарнизонной дурой сидеть, - а за то, что напитки правильно разливаешь, да огурчик у тебя всегда „со слезой“. Ну и, конечно, за круглую жопу, любо-дорого посмотреть, как ходишь”. Скажет, да и хлопнет меня игриво пониже спины. Действительно, я заметно раздалась после отказа от активной половой жизни и стала выглядеть для нормальных мужиков значительно привлекательнее, чем когда в Диоре ходила, но тогда нормальных мужиков рядом не было, а теперь мне самой ни Диора, ни других Коко не надо. Жалею ли я, что от мужа покойного ушла? Конечно, нет. Не моя эта жизнь была, чужая, как на сцене все время. Степка, помню, все от Хайдеггера балдел. Ну, так вот, даже этот козел говорил, что человеческое предназначение состоит в том, чтобы быть самим собой, быть верным себе, и что мы должны перестать жить по чужим правилам, создать свой мир, важный и значительный для нас самих, играть по своим правилам, а не входить в несобственный модус экзистенции. Хоть в этом он прав был!
– Ну, давай, Дмитриевна, не тяни - помянем твоего покойного мужа, и того мужика с чеченской пулей в голове, да моих товарищей, пухом им земля!
Прощай, Николай Николаевич Светлов-третий, Степа ты мой!
Жил. Мыслил. Любил? Умер.
© 2001 Журнальный зал в РЖ, "Русский журнал" | Адрес для писем: [email protected]
По всем вопросам обращаться к Татьяне Тихоновой и Сергею Костырко | О проекте
