В тамошних климатических причудах даже царапина загнивает в одночасье. Беречься надо пуще обычного, но хорошо намотанная портянка прекрасно сохраняет ноги от потёртостей и на любом марш-броске не комкается!..
Другое дело общая тревога – сама неожиданность!
Начальство как не знает, что личный состав учебных подразделений оповещается о внезапности мероприятия обычно за пару дней, но сплетни работают недопустимо лучше всякой секретности. Таинственный ореол конспирации окружает лишь головы командования бригадой.
Итак, ранним утром, когда вражья дружина воссияет на горизонте, минут за …надцать к неизвестному времени атаки по казарме начинают шнырять дневальные, будить сержантский состав. Сержанты тормошат тормозящих из курсантов, но просыпаются и те, кто выполняет норматив в любых условиях побудки. Без включения освещения и в полном безмолвии рота готовится к всполохам набата. В сутемени натягиваются шаровары, накидываются, застёгиваются хэ-бэ, после чего полуодетая солдатня замирает в кроватях до указанного часа нападения агрессора.
Бойцам, замеченным нерасторопностью, дремать не дают, неволят досиживать на табуретах. Светомаскировка выдерживается идеально, сует на территории войсковой части абсолютно никаких, тишина звенит – хоть ухо выколи! Эх, записать бы эту тишину да врубить на полную!
Ничто не держит тонус так, как своевременные разведданные, и вот – тревога! Бригада вспыхивает огнями казарм, строевой плац оживает цепочками вооружённых солдат. Цепи рвутся на звенья, выстраивая прямоугольники подразделений. Горнист не успевал губ оторвать от постылой дудки, батальоны в полном составе и псевдобоевой экипировке красуются напротив трибуны. Имитация кипучей деятельности зашкаливает пределами значений, Устав Вооружённых Сил в истерике от удовольствия!
Комбриг является на парадной трибуне последним и в зависимости от результата осыпает похвалы за приятно высокие показатели подготовки. Чествование непричастных, осуждение невиновных, звёзды, значки и лычки, вся чехарда с назначениями пропорциональны удовлетворению комбрига в эти благоприятные моменты службы.
Не возьмусь вскрывать наставления связистам – ремонтник средств связи должен любую военную кампанию пересидеть в готовности к восстановительным работам, и лишний раз не попадать под горячую руку всесующегося начальства. Примером служила родная учебка: коль скоро набатная сумятица непредсказуемо перерастала в учения с маломальской имитацией прокачки эфира, ремонтный взвод уединялся в учебном подвале и, пока в войска не придёт спокойствие, скрупулёзно штудировал устав…
О, воин, службою живущий, читай устав на сон грядущий и даже ото сна восстав, штудируй воинский устав!
Караул
За почти шесть месяцев учебки в наряд по столовой назначался я раза четыре. По роте ни разу не заступал, но почему жребий суточного бдения мне не выпал – загадка! Думаю, без моей скромной персоны было немало жаждущих кайфануть от когнитивного диссонанса в наряде. Некоторые из нарядов не вылезали, дневалили через день.
Зато, стократ наряжался на охрану учебных классов. Задание без контроля, основное приложение усилий было охране: врагу ни маковой росинки! – и уборке помещений. Вечером заступишь, наведёшь порядок и до рассвета держишь дозор с секретного тюфяка за стендовой станцией… Или с табуретов, выставленных в коридоре… Лишь утром не проспи стук в дверь и своей осоловевшей физиономией не выдай признаки тягот неусыпного бдения.
Ночные сторожа выходили на частотные каналы самаркандских таксистов с компактной Р-105. Подвал прибран, спать нельзя, сидишь за приёмником и накручиваешь поисковый вертушок. Поймал частоту, вклинишься со смешком как тот хрен с горы и тянешь волынку. Курьёзов не припомню, но минутный интерес находили…
Пару раз попадал в патруль по городу и раз в караул. Охрана знамени бригады: пост №1! Четыре смены по паре часов караулил незыблемую святыню воинской части, без которой её существование невозможно. Знамя постоянно содержалось внутри стеклянного шкафа на пьедестале в пару неподступных ступенек высоты, в просматриваемом, но глухом аппендиксе коридора на первом этаже штаба.
Вошедшие в здание видели вооружённого солдата в парадной форме, отглаженной до блеска. На белом ремне подсумок под магазин и пустые ножны, на плече автомат, штык-нож пристыкован, за спиной стеклянный шкаф со стягом. Перед шедшими по коридорам штабными офицерами с большими звёздами на погонах часовой стрункой вытягивался «смирно», когда полоса видимости пустела – расхолаживался, подседая вразвалочку «вольно».
При свете дня взор часового заполнял унылый пейзаж шпалер бирючины и можжевельника, почти как в королевских парках. Лигуструмы поддерживали в правильной квадратной геометрии бойцы бригады, но я ни разу не удосужился отдохнуть на работах по благоустройству. Наш взвод к такой деятельности не привлекали.
Во тьме ночи я делал пару приседаний, чтобы как-то размять затёкшие ноги, но днём вприсядку не побалуешь. Два часа на ухо коротки, а поди-ка постой на одном месте? А ещё перед сменой начкар с разводящим предупреждали, нет, недвусмысленно пугали, что в пол возле тумбы хитро встроена тайная кнопка, должная под тяжестью часового находиться в замкнутом состоянии. Шаг в сторону, из караулки бежит команда реагирования, готовая отбить у недруга кумач, а прикорнувшему бойцу воздать под срач.
Не веруя в хитрость половиц, Дима Суманов счёл инструкцию интригующей и дерзнул проверить работоспособность кнопки практикой. Отклонился по вертикали и в некоем пизанском положении раздался жуткий звон. Тревога, прискакал разводящий со сменой караула, и солдату пришлось оправдываться, что переносил центр тяжести и пошатнулся лишнего. Подсрачник воздали в караулке…
Результаты инструктажа были прекрасно видны по часовым, воплощавших деревянных истуканов, боящихся каждого скрипа половиц, но была и прочая напасть – подполковник, не гнушавшийся придраться. Начальник штаба подполковник Шумилин в силу исполнения положений устава часто контролировал выучку подчинённых, доходя до провокаций. Вставал перед линией разграничения поста, докапывался до какой-нибудь зачастую надуманной мелочи, выжидал ответной реакции. Меня тоже проверял, придира неустанный. Ординарно, оправдаю его – по привычке что ли? Не первому мне такой жребий падал…
Утро, первая смена. Самодовольный такой, туго стянутый портупеей и оттого «грудь колесом» подполковник (двадцатилетним задохликам каждый в меру упитанный мужик под сороковник кажется шарообразным) подошёл к незримо отмеченной границе не заступа, встал как пред иконой Христа Спасителя и в прищур пялится. Глаз в глаз. От меня должностному лицу отвада: стойка столбовая, не моргну, не отвернусь. Жду диверсии. В переглядках летела минута. На зрительные провокации часовой не поддаётся, инквизитор перешёл в натиск вопросами, репетированными, по всей видимости, со времён введения в чин:
– Рядовой! Немедленно поправьте портянку правого сапога! – я не товарищ, оказывается? Обратись к нему без «товарища» – гауптвахта меньшим из зол станется…
«Есть, поправить портянку! Но вы пока автомат держите, досточтимый товарищ подполковник!» – вероятно, подобного ответа ожидал штабной провокатор?
– Солдат, поправьте портянку из правого сапога! Вы не слышите моего указания?
«Сам глухой!» – вступило в распри отважное знание, но трусливое сознание рта не открывало. Разводящий Бояркин мой внешний вид сверял, и сам в зеркала смотрел – врёшь, на язык нас не возьмёшь! Настойчивость офицера вызывала душевные метания и даже напрягла поджилки: определяй свои действия применимо к обстоятельствам – оно надо? Обязанности часового вроде выучены назубок, защищён амулетом Калашникова, но и начальник штаба, заруливший в запретную зону, тоже не ишак из упёртых? Смотрю, подполковник намеревается внаглую шагнуть в простреливаемый сектор. Допускать офицера к безобразию никак нельзя, и я возбудился на геройский подвиг: