– Мадам Фрайзон, и до коего часа бушует сей фуршет? – преклонил голову амбал, обратившись к проходящей мимо хозяйке элитного борделя, элегантной даме средних лет со светскими манерами – Фрайзон Ольге Дмитриевне.

– До утра, Спиридоша, до утра! – обронила мадам.

Ольга Дмитриевна отошла, облокотилась на жардиньерку, пригубила длинный мундштук с папироской, затянулась и пустила тоненькую струйку дыма.

– Неожиданно расщедрился Авдей Семёныч, да прибудет ли сам-то?! – произнесла она, наблюдая вакханалию в зале.

– Чёловек! – оторвавшись от своей кокотки, поднял руку Сизый, к нему подбежал набриолиненный распорядитель.

– Чего изволите-с?

– Пришли-ка, голубчик, полового…

– Уединиться решили-с? – приклонился человек.

– Хай освежит, да накроет заново, пока мы с Дусей в танце сблизимся, а засим в номере уединимся…

Сизый сунул распорядителю пару пятидесятикопеечных купюр, тот отошёл к музыкантам, отдал одну ведущему, что-то шепнул, ансамбль заиграл танго. Сизый увлёк Дусю на танец.

– Как звать тебя, красавчик? – ухмыльнулась Дуся.

– Так и кличь, душечка! Выводишь, чую, нежно – танцам, привечаю, обучена? – сощерился Сизый.

– Бандура наша кажный раз понукает: дом терпимости, мол, это вам не изба притворная! Вы, научает, и в танце должны клиента возбуждать и парфюмом не отталкивать…

– Парфюм твой и верно сладок…, – принюхался бандит.

Щерба с одной из кокоток пошли в её комнату, за столом остались изрядно подшофе Мыта и Хлыст со своими избранницами. Одна кокотка обратила внимание другой к хозяйке:

– Давненько наша бандура на шпану не растрачивалась…

– Ждёт ешшо кого-то… Ишь, душою мается?

Хлыст похотливо посмотрел на стоящую поодаль содержательницу борделя. Не понимая, что это хозяйка, подошёл к ней и достаточно по-хамски прихватил за талию:

– Где жа прежде скрывалась экая краля?

– Фу… Отольни, пьянь беспардонная! – хозяйка вскинула руки и попыталась отстраниться, но Хлыст прижимал крепче. В этот момент его одёрнул только что пришедший Авдей, и ударом по морде отправил под жардиньерку.

– Схлынь, шкура барабанная… Не по свою харю красотку примеряешь!

– Благодарствую тебе, Авдей Семёныч! Чаяла, облагодетельствуешь ли посещением? – оправилась мадам.

Авдей кивнул на Фиксу:

– Дружку моему кокоток повиднее покажь…

– К тому господа и прибыли, понимаю? – хозяйка дала знак распорядителю заняться новым клиентом.

– Смотри за шпаной… иначе колотить буду нещадно…, – цыкнул Фиксе Дрын, – Попусту меня не дёргать, а поутру ноги их здесь чтобы не было…

– Не кипиши, Дрын… Расчихвостю, коли забузят…

– А к тебе, Ольга Дмитревна, особый вид имею! – Авдей преклонил голову перед Ольгой Дмитриевной, – Распорядись сервировать столик в хозяйских покоях…

***

Отдельная комната. Горят свечи. Остатки еды на столике. Ольга жмётся в кровати к Авдею. Он раскуривает курительную трубку, она с папироской в мундштуке.

– Авдей, дружок прихожий тебя кличет Дрыном, а я так первый раз слышу?

– Язык бы ему подрезать… Мелет чего не попадя…

– С прошлого года о тебе ни слыхивала, а тут как снег на голову… Бордель на сутки выкупаешь, сам же лишь к ночи являешься?

– В силу дурости своей, чуть по миру не пошёл… Утрясал покуда да праведность изыскал, пришлось на тюремных шконцах клопов окармливать… А по тебе соскучился, душа моя… Муки душевные привели…

– Интрижно, Авдей Семёныч… Никак замуж позовёшь?

– Есть у меня верный человек в новой, как ея, бога душу – рабочей, милиции… Кой на язык развязан… Известия такие по миру гуляют, будто упраздняют врачебно-полицейские комитеты, а проституцию будут объявлять вне закона!

Мадам Фрайзон забеспокоилась:

– Намекаешь на бордель… Девок что ли распускать?

– Девки твои и так распутные, куды ж боле? – пошутил Авдей, – А большевики вещают, мол, всяка баба тоже человек, и тоже права имеет! Всех бесправных и угнетённых в профсоюзы зазывают, а смутьянов в начальства возводят…

– Как же бросить единственный доход? Сколь вложено…, – больше перед собой оправдалась мадам, – Девок с младенцев набирала, в терпимости растила, татарчат к этикету приучала, зазывал в манерах упражняла – в шею всех гнать?

– Гони, не твоих забот оказия…

– Зол ты стал, Авдей Семёныч, да бездушен…

– Доброту всю мою тюремные костовёрты повывернули. А за что? Тяжба в мою пользу вышла, а поздно… и государство в тар-тарары… и душа уже охладела…

– Возьми меня в жёны – согрею? – льнёт к Авдею Ольга.

– Подопечные твои, под навет, первые же с тебя шкурки посдирают…, – настойчиво, понятно, что запугивает Авдей, – Собери капитал и зашухарись подальше…

– Как понять оное – зашухарись?

– Поезжай к финнам, их сенат независимость, как пишут, объявил… А лучше в Европы, Париж… Да не тяни – иныче горя нахлебаешься вдосталь! Поразмысли, кто ты для новой власти?

– Кто? – осторожается Ольга.

– Мироед и классовый враг! Обдерут как липку, жакетки не оставят, а то и в камору тюремную закроют…

– За что же? Научи, Авдей, миленький, с чего начать?

– Книжечку податей от своих благочестивых посетителей передашь? Да долговые, кто в заёмщиках числится…

– Всё отдам…, – мгновенно соглашается Ольга, – Пошто они мне в Парижах? Только подскажи…

– Саквояжик пришлю… Не простой – с тайным дном! Поценнее во скрытку уложи, поверху гуньём забей, и в ридикюле оставь мал-мала… Нарвёшься на разбой – лучше малость потерять, чем остаться ни с чем да с голым задом…

– А что ежли…, – заикнулась Ольга, но Авдей поднёс к её губам палец:

– Устроишься, телеграфируй на главпоштамт! Проверну пару денюжных делишек, прилечу на полных кармана́х, а там и свадебку безбедную сыграем!

***

Дом Скородумовых. В кабинете за секретером приказчик Фёдор, где-то в сенях копошится его жена Мария, Туся что-то готовит в небольших чугунках на кухонном камельке.

– Туся, ничего боле не надо в сенях, дворках ли? – не входя, заглядывает через приоткрытую дверь Мария.

– Ничего…

– Коли нет, замкну погребок?

– Замкни… Вас накормлю, опалишки вон с утра нетронутые, а мне внавечёр немного-те и надо-ть…

– Не страшишься в ночь оставаться? – слыша разговор, оторвался от бумаг и подошёл Фёдор.

– Перву нощь жути нажила, ветра в покоях выслухивала, а Паша-нёмушка вернулась, и свыклись как-та… Да и Антип кую ночь в своей каморе похрапывает… Всё присутствие чую?

– Подумай, да рассчитывай. Теснот нам не составит тебя приветить…, – предложил Фёдор и вернулся к секретеру.

В момент распахивается центральная дверь и в гостиную бесцеремонно влетает старший сын Скородумовых, худощаво-моложавый Иван Матвеевич, разодетый в меха. С ним щеголеватые субъекты: детектив Ференц Нодиш, и верный помощник Антоний Гжетский, чуть моложе.

– Кто есть в доме, подь сюды! – зычно проголосил Иван и вальяжно расселся во главе стола. Детективам дал знак тоже присесть к столу.

– Здравствуйте, Иван Матвеич, не ждали мы вас? – удивился вышедший на зов Фёдор.

– Здеся… Иван Матвеич пожаловал? – влетела Туся.

– Фёдор, чёму отворы ветром бьются? Демид где? Родители мои, Кирила где? Дом как повымер…

– Как же? Того дня, что телеграмму отбивал, отбыли они обозом из автомобиля и кареты? – забеспокоился приказчик.

– Не прибывали сродники мои в усадьбу назначено…, – осёкся Иван, – И в Кстове на постой накануне не вставали…

– Молву не вели в Кстове задерживаться…, – выговорил ошарашенный известием Фёдор.

– Куды их пронесло… Ума не приложу, что за оказия… Ни следа с дороги, ни весточки с людской молвой…

– Ай ба… што деется? – запричитала Туся, – Хозяева безо всякой вести пропали и здеся страшенности, словами не оймёшь: Демида с Гараней ножом истыкали до смерти… покои пограбили… Не пожгли хоть, слава Господу нашему…

– О том, что случилось за отсутствием родителей ваших, я подробнейшее письмецо заказной поштой отправил – али не получали? – оправдался Фёдор.