Вика решила, что ужин в кругу артистов Владимир воспринимал не отдыхом, а очередным заданием, которое никак нельзя провалить. Возможно, эта привычка была заработана нелегкой жизнью и профессией, однако становиться объектом его интереса, пускай и мимолетного, Вике было неприятно. Она пожалела, что стол круглый и все сидящие за ним отлично друг друга видят.

Хотя, судя по выражению на лице Анны, телохранитель Долгова циркачке как раз весьма приглянулся. Она просто глаз с него не сводила, на что обратил внимание даже вечно благодушный Сережа. Да и как не обратить, если Анна вырвала у него свою руку и всем корпусом отшатнулась от приятеля, словно стесняясь. Сергей Давыдов набычился на соперника, сидевшего напротив, но, натолкнувшись на прищуренный взгляд, быстро стушевался.

Вика тоже нахмурилась, наблюдая за разыгравшейся пантомимой: как бы не случилось скандала.

К счастью, Юрий Громов вел себя безупречно. Он являл разительный контраст со своим «другом детства» (как он успел отрекомендовать Владимира), излучал оптимизм и искреннее участие. Кажется, Громов был из тех, кто легко сходится с людьми и всегда готов дать выговориться собеседнику или удачно пошутить.

Урусов, тоже стяжавший себе славу великого болтуна, без всякой ревности принял конкурента, и они вдвоем, наперебой, развлекали общество, травя байки из жизни актерской и ученой братии. Неожиданно столик антрепренера стал самым жизнерадостным местом в столовой.

– Это классический розыгрыш в театральной среде, – в своей неподражаемой манере записного балагура вещал Урусов. – В старых спектаклях, когда все по миллиону раз сыграно и на автомате идет, на инстинктах, надо как-то придать смысл действу. Обычно принято раскалывать партнера, чтобы жизнь медом ему не казалась. И вот, давно уже это было, гастролировали мы в Перми с «Фаворитом» про Екатерину Вторую и князя Потемкина. Елизавета Даниловна, значит, царица, я - Потемкин. И по ходу пьесы приносят царице письмо. Зрителю не видно, что в нем – так, бумажка. Текста письма в пьесе тоже нет, царица лишь делает вид, что пробегает его глазами. А тут Елизавете Даниловне скучно стало, она возьми да не глядя – раз мне эту пустую бумажку в руки. И говорит: «Зачти мне вслух!». А я стою – что делать, не соображу. Зритель ждет, Лиза на меня хитро посматривает. «Грамоте, Государыня, не обучен!» - отвечаю и с поклоном ей реквизит возвращаю. Сам думаю: что сморозил, дурак? Потемкин - и не обучен… Но ничего, в зрительном зале не заметили.

– А мне, по случаю, вспомнился анекдот про театр, – перехватил эстафету Громов. – Как известно, театр начинается с вешалки, поэтому не удивительно, что самый главный человек в театре это гардеробщица. Как-то приходит на спектакль зритель, пытается сдать ей куртку. А гардеробщица ему: «Не повешу, у вас нет петельки». Зритель: «Ну, хотя бы за капюшон!» – «Не повешу, у вас нет петельки!» – «Ну, пожалуйста, сейчас же спектакль начнется» – «Не начнется: вон сидят актеры и все пришивают петельки»

История эта была рассказана в лицах и так обаятельно, что смеялись все, даже слегка дувшийся до этого Сергей Давыдов.

– А про Антарктиду анекдот зарядить можете? – подначил он.

Громов повел плечом:

–  Могу и про Антарктиду. Станция Беллинсгаузен, неподалеку отель «Белый берег», куда мы с вами как раз направляемся. Вечером в тамошний бар, полный туристов, заходит пингвин, заказывает виски, садится за столик. Все на него оторопело смотрят. Пингвин спрашивает: «Что вы на меня так смотрите?»– «Да первый раз в баре пингвина видим» – «Ну, с вашими ценами и в последний!»

– Молодой человек, вы неправильно избрали себе профессию, – вымолвила Бекасова, вытирая слезы. – Вам надо было на сцене играть.

– А полярники на зимовке много смеются? – спросила Анна. – Или там совсем не до шуток?

– Отчего же, чувство юмора скрашивает жизнь, где бы ты ни находился, – ответил Громов. – Главное, воспринимать подшучивания спокойно и не заводиться.

– А женщины в Антарктиду работать ездят? В космосе бывали, а на шестом континенте? – полюбопытствовал Урусов.

– Женщины в Антарктиде зимуют, но редко. Если не считать туристов и временных гостей, то счет примерно такой же, как и в космосе. Впрочем, для Антарктического полуострова надо сделать исключение, там живут семейные люди. У них и дети рождаются.

–Да быть такого не может! – воскликнул недоверчиво Давыдов.

– Аргентинские власти до сих пор претендуют на часть антарктических территорий, – пояснил Громов, – из упрямства или по привычке. И начали они с того, что построили городок в самой северной точке Антарктиды и послали туда беременных женщин с мужьями. Это происходило на станции Эсперанца в последней четверти 20 века, – прибавил он, обернувшись к своему приятелю Владимиру. – Она считается провинцией Огненной Земли.

– Да уж я наслышан, изучил вопрос досконально, – пробормотал тот. – Как понимаю, аргентинцы там до сих пор живут, а не служат.

- Да. У них и магазины есть, и школа, и банк с почтой.

–  Бедняжки, – посочувствовала этим несчастным Анна. – Как они только решились?

– Вопрос престижа, наверное. Что касается наших женщин, – продолжил Громов, – то их за всю историю оставалось на зимовку не более десятка. В основном, жены полярников, которые работали метеорологами, поварами или врачами.

– Я читал, что в девяностые годы на немецкой станции была организована чисто женская зимовка, команда состояла из высококлассных эмансипированных, готовых к любым трудностям специалистов, – опять вступил в разговор Владимир, – но эксперимент провалился. Через полгода немцы были вынуждены отправить на ту станцию специалистов-мужчин для приведения объектов инфраструктуры в нормальное состояние.

– Слабый пол не справился с трудностями быта? – усмехнулся Урусов. – Бывает. Ни крышу починить толком, ни гвоздь вбить рафинированные жители Европы небось не умели.

– Да дело даже не в этом. Понимаете, на морозе любая мелкая неисправность превращается в огромную проблему, требующую чисто физической силы, – пояснил Громов. – Например, буксировочный трос невозможно распрямить из бухты, потому что он примерз, и приходится прилагать неимоверные усилия. Семь потов сойдет, пока справишься. И постоянно таскать тяжелые грузы, бочки, мешки. Так что про равноправие полов, когда стоит вопрос выживания, приходится забыть.

Ужин подходил к концу, когда старпом привел на остававшийся незанятым стул припозднившегося пассажира. Им оказался слегка взлохмаченный, высокого роста, но сильно сутулившийся парень лет 35-ти, одетый в видавший виды коричневый пиджак и черные мешковатые брюки. Сквозь тяжелые очки в роговой оправе на присутствующих взглянули по-детски беззащитные, добрые глаза.

– Простите, – с нервным смешком заявил вновь прибывший, – я немножко заблудился… Сначала перепутал каюты, потом палубы, потом время…

– А вы точно не перепутали корабль, месьё Паганель? – весело осведомился Урусов. – Если что, мы плывем не в Индию, а в Антарктиду.

– Я? Да нет! – мужчина коротко рассмеялся. – Я лишь слегка потерялся.

Виктория Завадская сразу прониклась к новому соседу симпатией. Он и впрямь чем-то неуловимо напоминал Паганеля из романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта». Да еще оказался ученым, правда, не географом, а историком.

– Я писатель, исследователь, сейчас работаю над документальной книгой по истории Антарктиды, – сообщил он и представился: – Геннадий Альбертович Белоконев.

Присутствующие тоже назвали себя.

– В какой армии состоите? – полюбопытствовал Урусов – В армии полярников или в армии Павла Долгова?

– Я еду в Антарктиду, чтобы все увидеть своими глазами, проверить или опровергнуть одну гипотезу, – пояснил Белоконев. – Как частное лицо. А еще меня попросили прочесть небольшую лекцию для желающих. Завтра в 15.30. Приходите, кому интересно. Это будет где-то в салоне. Наверху…

– И о чем лекция? – спросила Вика.

– Об открытии Антарктиды, полярных исследованиях и, конечно, будоражащих тайнах шестого континента. Расскажу о том, что меня увлекло и о чем буду писать в книжке.