Доберкур лежит у подножия ступеней, ведущих на возвышение. Руки не связаны, пистолет валяется совсем рядом – вот же Ашор болван! Не ожидал от него…Надо исправить первым делом.

«Бублик» стоит, как и положено, на своей величественной подставке и наверху у него что-то светится – но раз Пат и Ашор не реагируют, это подождет.

Ашор ковыряется в наручниках, надетых на Патрисию – сам справится.

Пат ранена, сильно обгорела и потеряла много крови, краше в гроб кладут – но тут он не помощник…

Все эти соображения отняли у Грача долю секунды. Он бросился к Доберкуру, отшвырнул ногой пистолет, и прикоснулся к шее, ища сонную артерию – пульс отсутствовал. С этим все ясно.

Грач, подобрав трофейное оружие, отстегнул рюкзак и скинул на пол.

– Володя, дай, пожалуйста, дистиллят, он же у тебя, – подал голос Ашор. – И простую воду тоже. Простая даже важней.

Грач достал фляжку и две бутылки с дистиллированной водой и отнес на возвышение. Опасливо покосился на сияющий «бублик».

– Чего он тут?

– Новая программа, – Ашор взял початую бутылку, а другую, привстав, ловко воткнул прямо в разгорающийся раструб на вершине резной пирамиды. Туда же отправилась и фляжка с питьевой водой. – Если я не ошибаюсь, и дай бог, чтобы я не ошибался, сейчас мы все дружно поправим свое здоровье.

– Лечебный комплекс?

– Типа того. В кои веки что-то полезное начинается.

Грач, поджав губы, смотрел на «бублик», о котором так много слышал. И ничего-то в нем особенного. Самая обычная пирамида с воронкой на конце и круглым колечком в месте соединения вершин. Плотный белый свет, исходивший из чрева перевернутой пирамиды, что та «Мишкина каша» в рассказе Носова, переваливался через край пирамидального раструба и стекал по граням широкими потоками. Одновременно он вздымался и вверх, вытягивая во все стороны пульсирующие щупальца, и Грачу подумалось, что сейчас из «бублика» выползет огромный жирный осьминог и наведет шороха.

– Ашор, а можно сказать «горшочек, не вари»?

Ашор, накладывающий на плечо Патрисии марлевую повязку, отвлекся и посмотрел на белое безобразие, залившее постамент.

– Да, многовато будет. Но ничего, зато все заживет, как на собаке.

– Это ты меня имеешь в виду? – слабым голосом откликнулась Пат. – Я собака?

– Нет, ты одна из самых красивых женщин на свете. Не слушай мою нервную болтовню, - Ашор приподнялся и крикнул: - Так, друзья-товарищи, тащите сюда, к подножию все вещи – рюкзаки, продукты, одежду! Будет просто отлично, если все пропитается исцеляющей субстанцией. В углу Доберкур свои пожитки накидал – их тоже сюда. Чем больше всего, тем лучше.

– А оно не вредно? – Грач отступил от тянущегося к нему молочного щупальца, и едва не слетел со ступеньки.

– Даже полезно. Эй, Паша, что стоишь у входа, как не родной? С твоей женой все скоро будет в полном порядке, не переживай и беги к нам! Аттракцион невиданной щедрости долго не продлится, а тебе тоже не помешает от ожога избавиться.

Света было слишком много, он все не кончался, все выползал из «чаши Грааля», в которую превратился конический раструб на вершине «черного солнца». Уже половина зала утонула во всепоглощающем сиянии.

Грач принес объемную сумку Доберкура, в которой что-то перекатывалось с лязгом – не иначе, консервы. Павел уложил на первой ступени свои вещи и сел, запрокинув лицо, на котором блуждала пьяная улыбка.

– Оно поет, кажется, – шептал Долгов, зачарованно оглядываясь. – Честное слово, оно поет!

Володя тоже слышал смутный голос, напевающий нечто на грани восприятия. Но восторга это у него не вызывало. Он не любил свидетельств потустороннего, хоть и признавал мелодию красивой.

– Грааль, – благоговейно выдохнула Патрисия. Она так и оставалась наверху и целиком была окутана серебристым облаком. В ее волосах то и дело вспыхивали ярчайшие искорки, похожие на светлячков.

Павел вгляделся в жену и рассмеялся:

– Пат, ты напоминаешь королеву фей! - с по-идиотски счастливой миной на лице он раскинулся на ступенях в позе морской звезды.

Грач, борясь с собственным приступом неуместного веселья и наваждения в целом, подошел к Ашору, перебравшемуся по другую сторону возвышения с «бубликом», и спросил:

– У меня что-то вроде эйфории. Ты уверен, что это не приведет к побочным действиям, как при приеме наркотиков?

– Эйфория от переизбытка праны, – ответил Ашор. – Это долго не продлится, так что пусть… Иди приляг где-нибудь, а то упадешь.

«Солнце» сияло как десяток обычных солнц, и на «бублик» стало больно смотреть. Очертания зала скрывались за пеленой, Грач уже не видел Патрисии, потерял из виду Ашора. Широко зевнув, он побрел к лестнице, уселся где-то на середине, свободной от вещей и каменных обломков, и облокотился на колено, подперев тяжелеющую голову. Нестерпимо тянуло в сон. Говорят, сон лечит… может, и не стоило сопротивляться?

«Жаль, Аня не видит, ей бы понравилось…» – шевельнулось у Володи в мозгу. Появилось слабое беспокойство о девушке: как она там? Скоро ли придет? Ей бы тоже не помешало искупаться в живительной пране. Грач даже сделал попытку приподняться, пойти за ней, проверить, почему Громов и Егорова не спешат в Хранилище, но не смог встать. Ему было слишком хорошо, чтобы испытывать негативные переживания. Тревога таяла, растворяясь в счастливом забытьи.

Они все расслаблялись, впадали в прострацию. На них изливалась райская благодать, а нежная прекрасная музыка убаюкивала, обещая приятные сновидения.

Грач лег, беззаботно махнув рукой на неподобающую для охранника, всегда обязанного быть начеку, позицию. Шершавая ступенька, усыпанная мелкой крошкой, ему показалась мягче самой роскошной перины.

Исцеляющий свет выдавился за пределы Хранилища и растекся по пещерному залу. Все, кого он касался, засыпали, и на лицах их блуждали улыбки.

Никто не заметил, как зашевелился Доберкур. Он глубоко вздохнул, на несколько мгновений распахнул глаза, а потом, вновь успокоившись, повернулся на бок, занимая более удобное положение…

53. В Хранилище. Развязка.

Ги Доберкур

Все пошло наперекосяк с того момента, как заболел мальчик.

Ги ненавидел болезни и боялся их. Слабость и, как следствие, не способность реализоваться, нудная обязанность принимать лекарства по часам, изможденный вид  – что в этом хорошего? Сам он болел, к счастью, редко, но сталкиваться с больными и больницами ему приходилось. Его семья основала благотворительный фонд помощи неимущим, и Ги некоторое время возглавлял его. Это красиво смотрелось на фотографиях и приносило политические дивиденды, но мало кто знал, какой мистический ужас охватывал Доберкура-младшего всякий раз, когда он переступал порог очередного госпиталя. Ги внушал себе, что откупается от болезни и немощи деньгами, ведь каждому воздается по делам его, но, будь его воля, он бы лучше поддерживал каких-нибудь художников и поэтов. Да, вышло бы не столь душещипательно, но не менее благородно.

Болезнь мальчика сразу показалась Доберкуру дурным знаком, и он не обманулся в предчувствиях.

Сначала ему пришлось поменяться с Ашором и выехать на патрулирование с Дмитрием Ишевичем. Это было плохо по двум причинам. Во-первых, Ги желал держать кулон и Сережу под присмотром. Во-вторых, Ишевича он ненавидел, и скрывать эту ненависть было весьма затратно в плане душевных сил. Он бы с радостью устроил разведчику несчастный случай, но понимал, что Ишевич не дитя, которого легко обмануть. Он может избежать ловушки и отправить вместо себя на тот свет самого Доберкура. Пришлось, сжав зубы, терпеть и надеяться, что Сергей Давыдов не наделает глупостей.

Увы, Сергей их наделал, и Ги пришлось защищаться.

Уже после, сидя взаперти и страдая от жестоких побоев (Грач, хоть и не усугублял, но приложил знатно), Доберкур пришел к выводу, что и на него неблагоприятно действует излучение ципинь сюаня - иначе объяснить потерю хладнокровия не получалось. Вместо того, чтобы просто сбежать и дождаться удобного момента, Ги зачем-то ввязался в драку против обозленных русских мужиков.