– Ты приходи к нам еще, – просили сестры, когда Вику сменил на посту Полинин муж. Поли согласилась остаться в больнице до завтрашнего дня. – Потанцуем. Придешь?

– Приду, – пообещала Вика.

Дома на определителе номера она обнаружила телефон Чебурашкина. Он звонил четыре раза. Он и раньше названивал, но сейчас Вике пришла в голову мысль, что Павлик может поступить как Королькова. Просто приехать к ней домой. Это пока не входило в Викины планы, и она набрала номер Чебурашкина.

– Вика, где ты? Я так волновался. Собирался завтра разыскивать тебя в твоем Бутино.

– Я дома. На больничном, но чувствую себя уже хорошо, так что нет нужды приезжать.

– Что вообще происходит? В “Оптиме” к телефону никто не подходит. У тебя дома тоже. Мобильный вне зоны доступа. Что-то случилось?

– Нет. Все нормально. “Оптиму” распустили, я немного приболела, а так все о’кей.

– Да я уж вижу. Вика, мы должны встретиться. Ты должна мне все рассказать, – потребовал Павлик.

Вике неприятно резануло слух это “должна”. Что Чебурашкин себе позволяет? С чего она ему что-то должна? При этом она все же боялась, что, если будет разговаривать с Чебурашкиным грубо, он приедет к ней домой, решив, что у нее нервный срыв в связи с увольнением. Что тогда? Не открывать ему дверь? Детский сад какой-то.

– Хорошо, – согласилась Вика. – Давай встретимся, но не сейчас. Мне надо немного прийти в себя после болезни. Я тебе позвоню.

– Вика, ты мне уже три месяца звонишь. Ты хоть заметила, что мы после Колкуново ни разу не виделись? Если ты не хочешь меня видеть, то так и скажи.

– Павел, ты ведешь себя эгоистично. Я,между прочим, три недели не вставала с кровати, потому что меня укусила собака. Яне могла ходить, у меня был жар. Мне наложили швы на голень и делали уколы от бешенства. – Вика решила, что преувеличение в данном случае пойдет только на пользу. – А ты все “я” да “я”.

– Правда? – Из голоса Чебурашкина сразу пропал весь воинственный тон. – Что же ты мне ничего не сказала? Я бы приехал, помог.

– Ты опять якаешь? Ты не думаешь о том, что мне было так плохо, что не хотелось никого видеть? Кроме того, у тебя куча дел, я не хотела тебя отрывать.

– Извини, я больше не буду. Просто имей в виду, что я отложу любые дела, если тебе понадобится моя помощь.

“Ты мне уже один раз помог, – подумала Вика. – Помог так помог. Теперь всю жизнь это расхлебывать”.

– Павел, я тебе позвоню в ближайшие дни. Договорились?

– Да. Конечно. Звони, когда сможешь… и захочешь.

“Вот ведь какой липучий, – с досадой подумала Вика. – Такому про ребенка скажи, он до смерти не отстанет”.

“Тебе все плохо, – подумал ангел Вика. – Если бы тебя бросили, ты вряд ли была бы довольна, а когда тебе оказывают такое внимание, тебя это тоже не радует. Но ничего, ничего. Главное, что мы сохранили нашу малышку. Кризис, я вижу, миновал. Мозги встали на место. Теперь важно не сорваться и не уйти, так сказать, в депрессивный запой. Эх, Федя, Федя, как ты там без меня?” – Мысль о запое, пусть и депрессивном, тут же напомнила ангелу Вике его прежнего хранимого.

В поисках чего бы такого почитать на ночь Вика наткнулась на брошюрку “Что должна знать женщина об аборте”. Она так ни разу ее и не открыла. Вика решила, что именно сейчас будет очень кстати ознакомиться с содержанием этого буклета.

Книжка, как выяснилось буквально с первой страницы, представляла собой мощное психологическое оружие в борьбе за улучшение демографической ситуации в стране. Авторы не оставляли женщинам, хоть раз в жизни решившимся на аборт, никакого шанса на продолжение рода. В ход шло все: предостережения, угрозы, страшные картинки погибающего под скальпелем эмбриона и ссылки на православные тексты. Вика находилась под впечатлением. Она впервые искренне подумала о том, что, возможно, была неправа, когда хотела избавиться от ребенка. О том, что она, в сущности, не имеет права лишать жизни маленького человечка только потому, что он сделает ее жизнь менее комфортной. И еще она подумала, что надо узнать, какой у Чебурашкина резус-фактор, и записаться наконец к гинекологу. Раз уж все сложилось так, как сложилось.

Октябрь этого года ознаменовался для страны историческим решением правительства о выплате компенсации матерям, родившим второго или последующего ребенка. Обещали сумму в двести пятьдесят тысяч рублей, после того как малютке исполнится три года. Деньги можно было потратить на три цели: улучшение жилищных условий, образование ребенка или вклад на пенсионный счет матери. Средства не оправдывали цели, и все это выглядело весьма туманно. “Двести пятьдесят тысяч рублей – это примерно два квадратных метра московской жилплощади сейчас, а во что они превратятся через три года, совсем непонятно, – размышляла Вика. – Но меня, к сожалению, все это не касается. За первого ребенка не платят, потому что считается, что каждая женщина стремится завести в своей жизни хотя бы одного ребенка”.

Неделю назад Вика забрала свои вещи и документы из “Оптимы”. В огромном здании, за аренду которого было заплачено до конца года, оставались только охранник и секретарша Симулина, выдававшая таким как Вика, не пришедшим вовремя, документы.

– Я даже к телефону не подхожу, – призналась она Вике. – Иначе тут можно свихнуться. Это как сообщать всем звонящим, что человек, который им нужен, скропостижно скончался. А если еще учесть, что двум третям из них он остался что-то должен…

– А ты не боишься, что они приедут?

– Они приезжают. Охранник говорит, что в офисе никого нет, все вопросы в судебном порядке. А наших всех, кто еще должен что-то забрать, я обзвонила. Так что “чужие здесь не ходят”.

– Как Дедушка? – спросила Вика.

– Не знаю. Я его две недели назад видела. Сказал, что собирается поехать отдыхать, но, по-моему, он расстроен. По-моему, даже он не ожидал такого финала.

– Да уж… туды-сюды, – произнесла Вика.

– Ты сама-то что будешь делать?

– Пока не знаю.

Вика все никак не могла привыкнуть к своему новому положению, когда нет работы, но ожидается ребенок. Точнее, он уже есть. Ей даже казалось, что она начала чувствовать толчки маленьких ножек, хотя живот по-прежнему был практически незаметен. Вика боялась, что скоро живот появится и ее разоблачит тетушка Поли, все-таки она профессионал в таких делах. Вика не знала, что говорить Поли о Чебурашкине. Надо бы сочинить стройную легенду, как делают разведчики и шпионы.

Поли, однако, было не до этого. После возвращения из больницы она так до конца и не восстановилась. Вика чувствовала свою вину за Полинино состояние, так как понимала, что уход за ней после укуса Мони добавил переживаний в и без того беспокойную жизнь соседки. Она предлагала Полине свою помощь, но та неизменно отказывалась. Тогда Вика попросила Полину позволить ей хотя бы иногда гулять с девочками. Девочки с восторгом поддержали эту идею, и Полина сдалась.

Теперь Вика частенько появлялась во дворе с Катей и Машей. Гулять с ними было ничуть не легче, чем развлекать их дома. Вика изучила особенности всех детских площадок, находившихся в округе. Девочки не любили гулять в одном дворе и таскали Вику от площадки к площадке. Вика с закрытыми глазами могла описать опасности установленных там детских сооружений: здесь нет ступеньки при подъеме на горку, эти качели при раскачивании опасно кренятся, а в той песочнице все время спят бездомные собаки. Она успокаивала себя тем, что эти знания ей в скором времени пригодятся.

Вика ловила себя на мысли, что и внутренне становилась другой. Критичность ума, привыкшего подмечать недостатки окружающего мира, уравновесилась несвойственными Вике ранее терпением и спокойствием. Она по-прежнему, глядя на копошащихся в песочнице детей, первым делом думала: “Боже, какие некрасивые дети. И зачем в такую теплую погоду мамаши напялили на них эти лыжные шапки!” Но потом она находила взглядом малышей, которые ей нравились и даже вызывали умиление. Вика представляла среди них маленького Чебурашкина и неожиданно испытывала от этого приятное волнение.