– А вот это наша Дашенька, – Полина гордо указала на малютку племянницу. – Правда, прелесть?

Дашенька походила на сильно передутую резиновую игрушку. Вике захотелось незаметно сделать прокол в ее пухлой тушке, чтобы выпустить наружу лишний воздух. Между тем окружающие делали вид, что ничего противоестественного не замечают, все дружно умилялись ее толстеньким щечкам и перевязочкам на руках и ногах. И Вике пришлось сказать:

– Какая прелесть!

Дашенька, вероятно уловив фальшь и неискренность этого восклицания, разразилась громким плачем. Дашина мама со словами: “Наверное, хочет есть” – поволокла пухляшку в другую комнату.

Вика наконец смогла вручить подарки Полине и ее детям. Они так вежливо ее благодарили, что ей стало неловко и захотелось уйти. Но отпускать ее никто не планировал. Вику попросили помочь нарезать хлеб, потом представили мужей, потом усадили за стол между двумя Полиниными подругами. Потом пошли тосты, рассказы, выступления детей, пение под караоке. Вика расслабилась и чувствовала себя неожиданно хорошо. В этих людях и в детях была какая-то природная естественность, она пленяла против воли. Конечно, Вика была бы не Викой, если бы позволила себе окончательно утонуть в этом розовом тумане. Ум ее по-прежнему работал и отмечал несовершенства окружающего мира.

“Мужья, конечно, еще те, – думала Вика, разглядывая сидящих за столом представителей противоположного пола. – Сплошная некондиция. Не на ком взгляд остановить. У этого с зубами проблемы, хоть бы к стоматологу сходил, что ли. Сейчас же есть всякие там хитрости эстетической стоматологии. Но у него, наверное, на это денег нет. А у того пузо, как будто он двойню ждет. Сколько ему? Наверное, тридцатник с небольшим, а выглядит… Полинин тоже хорош: маленький, худющий, лысоватый. Они с ним как мама с сыном смотрятся. Вот ей бы того, с пузом, было бы лучше… И дети тоже не фонтан. Ну а в кого им красавцами расти? Хотя справедливости ради надо отметить, что вот тот шепелявый мальчик, Игорь, кажется… довольно мил. Чей это сын, я не помню? Кажется, вот тот, с плохими зубами, его папа”.

В это время как раз проходил конкурс детских стихотворений. Полинины девочки читали Пушкина и Хармса. Чувствовалась мамина школа. А шепелявый Игорь вышел и прочел:

– Оттого, что у моего сыночка рот без замочка! – закончила его мама. И все зааплодировали. Вика хлопала громче всех, а потом спросила:

– Какой хороший стишок. Маршак?

– Это Саша Черный, – сказала всезнающая тетушка Поли.

– Отчего у мамочки на щеках две ямочки? – приговаривала Вика, вернувшись домой. – Кстати, я своим давно не звонила. Надо позвонить, маму заодно поздравить.

Она набрала домашний номер в Кувшиново. Поговорила с родителями, заверила, что все у нее хорошо, что приедет, как обычно, на майские. Рассказала, что только что вернулась из гостей, поздравила с Женским днем маму, поинтересовалась, как здоровье тети Нюры, и с сознанием выполненного долга положила трубку.

Потом Вике звонил Павлик из Омска. Поздравлял и жалел, что не может сделать это лично. Вике неожиданно приятно было слушать эти поздравления.

“А ведь он не самый плохой, этот Павлик. Не хуже сегодняшних. А то и лучше. А они сегодня все такие веселые были, жизнерадостные. Интересно, это от глупости? Или их просто по жизни прет? У Чебурашкина, конечно, уши подкачали. Но если ему сделать стрижку другую, так, чтобы уши прикрывала, и вообще немного облагородить, он внешне будет вполне себе ничего. Денег у него, конечно, от этого все равно не прибавится… Ну да бог с ним! Как там было? “Отчего шоколадки не растут на грядке?” Действительно, отчего?

Ангелу Вике тоже впервые за последние месяцы было хорошо. Наконец-то эта депрессивная Вика мыслила позитивно. Пусть не на сто процентов, но все равно это был большой прогресс. Спасибо маленькому Игорю, чем-то ему удалось тронуть Викино сердце, страдающее в основном по материально-потребительским поводам.

– Отчего шоколадки не растут на грядке? – шепнул ангел засыпающей Вике. – А ты, значит, считаешь себя шоколадкой? Шоколадка с кувшиновской грядки… Смешно.

Позитивное восьмимартовское настроение, однако, улетучилось гораздо быстрее, чем ожидал ангел Вика. И в немалой степени тому способствовали Викины посещения курсов вождения.

Вика записалась в автошколу, рассчитывая летом влиться в ряды автомобилистов и покончить наконец с ненавистными поездками на метро, а ангел Вика расхлебывал теперь последствия этого шага: уровень недовольства жизнью в связи с посещением автокурсов увеличился в разы.

Во-первых, Вика повадилась просматривать автомобильные журналы и соответствующие интернет-сайты в поисках подходящего для покупки средства передвижения. Все, конечно, было дорого, а что не дорого, то не престижно. Шедевры российского автомобилестроения отметались сразу. Подержанные иномарки тоже. На дорогие иномарки не было денег. Оставались недорогие новенькие иномарки. Но и тут Вика проявляла характерную для нее капризность. Маленькие машины не годились, потому что они, видите ли, выглядели недостаточно солидно. Побольше, но в самой простой комплектации тоже не подходили, потому что, оказывается, ездить по Москве без кондиционера летом и подогрева сидений зимой решительно невозможно. С такими требованиями самым приемлемым вариантом оставалась покупка корейского автомобиля. Но и этот вариант Вику не устраивал. “Корейская машина – это не комильфо”, – считала Вика.

– Комильфо, не комильфо. С такими требованиями надо было рождаться принцессой Монако, – ворчал ангел Вика. – Иди перечитай сказку Пушкина о золотой рыбке. У тебя такими темпами и корыта скоро не останется. Уже март кончается, а мы все там же. Все нам плохо, все нас не устраивает.

Во-вторых, на занятия по вождению Вика ходила как на каторгу. Практика была утром, и приходилось вставать в пять утра, чтобы в семь быть на площадке. Вика начинала жалеть себя еще дома, перебежки по промозглым мартовским улицам эту жалость толькоусиливали, а уж сами занятия доводили ее до пика.

Автошкола была создана на базе автокомбината, и водители-инструкторы плохо понимали специфику отношений с клиентами. Больше всего их заботило, как бы сохранить свой родной автомобиль, на котором и проводились занятия, в относительно приличном состоянии. Викин инструктор, огромный мордастый мужик, на первом же занятии начал кричать:

– Ты мне на спинку-то сиденья так не облокачивайся! А то сломаешь.

– Да я вешу в два раза меньше, чем вы. Как же я могу ее сломать?

– А вот такие худые как раз и ломают.

Логика инструктора была железной. Он считал, что в жизни все зло от женщин, а уж на дороги их выпускать нельзя ни при каких обстоятельствах. Он постоянно приводил поучительные истории из жизни о том, как и что женщины ломали в его машине и в машинах его знакомых инструкторов, а также как они плохо ориентируются на дороге, не чувствуют габаритов автомобиля и не способны быстро реагировать на меняющуюся дорожную обстановку. Примерно к третьему занятию Вика уже всеми фибрами души ненавидела мордастого, на пятом она поменяла его на другого. Другой оказался не лучше. Не такой толстый и в очках. Но не лучше.

Ангелу Вике иногда было жалко свою подопечную. Да, в человеческой жизни было много сложных моментов, неприятностей, стрессов. Но нельзя же с таким упоением перебирать негатив и не видеть ничего, ну ни капельки, позитивного! Он пытался воздействовать на нее советами, уговорами, снами. Но все было коту под хвост! Советам она не внимала, на уговоры не реагировала, сны истолковывала превратно.