Великий АЛЛАХ,

Прости грехи мои, я поступаю против заповедей твоих

Грешу я.

Аллах, стыдно мне,

И нет мне прощения.

А есть только смерть впереди и сон вечный.

Но сейчас, ВЕЛИКИЙ АЛЛАХ, сделай так,

чтоб мы дошли и увидели,

что труд наш не напрасен, – полковник молился впервые, очищая душу.

Слова молитвы вырывались из груди и неслись. В поднебесье.

Закончив молитву, он медленно поднялся, и посмотрел в глаза Азая. Тот стоял, как вкопанный и не отводил от него взгляда, спокойно жевал травинку.

– Ну, – полковник не договорил, было и так ясно, что он хотел спросить. Он хотел услышать, хотел узнать, почему его бросили.

– Теперь ты наш, командир – Карабахский.

– Можешь меня расстрелять, мы подозревали тебя в предательстве и сдаче города Шуша.

– Думали, ты за армян.

– Мы еще вчера, когда отступали, хотели «пришить» тебя за Шушу, говорили, что ты продал ее армянам. Чужым ты казался нам. Не можешь на родном языке говорить, думаешь не по-нашему, да и во сне, часто материшься по-русски. Ребята поговаривали, что хочешь завести нас в тупик и сдать хачикам. Теперь все, вот моя рука, я готов быть твоим младшим братом, – сказал Азай, и озорно взглянул на командира.

Силы оставили полковника. Злость прошла, и он снова присел на труп. Хотелось курить. Азай, как бы угадав его мысль, присел на корточки, достал пачку бакинского «Космоса», протянул полковнику.

– Закуривай, командир, и если можешь, прости.

– Знаешь, я за войну много раз встречался с предательством, – что-то пытался сказать Азай, но полковник уже не слушал его. Все его мысли были там, в деревне, где люди ждут его помощи и не знают, какая участь, приготовлена им армянами.

– Деревню нашу, когда жгли армяне, так мужики первыми бежали, забыв своих детей, – Азай говорил отрывисто, делая над собой усилие и подбирая слова.

– Старики прятали малышей своими телами. Знали, что хачики убьют всех, так вот старики, ложились на землю, прикрывали детей своим телами и кричали, чтобы крик детей не был слышен, потом матери – предательский комок подкатил к горлу Азая и он не смог досказать, глаза его повлажнели, он сдавил горло рукой и смолк.

ДА это же тот самый, Азай – «Бесстрашный», – теперь полковник вспомнил рассказ, одного из бойцов, который вырвался из деревни Малыбейли, еще там, в Министерстве обороны. Боец рассказывал о парне, который сутки сдерживал наступающих армянских бандитов, пока уходили жители из деревни. Только убедившись, что последний житель ушел, весь израненный, Азай покинул свой пост на окраине и пошел в Шушу. Оттуда его хотели эвакуировать в Баку, но он отказался и остался в осажденном городе.

Сигарета обожгла пальцы. Полковник поднялся, не говоря ни слова, вылез из окопа. Группа во главе с Низами приближалась.

– Замнем, Азай! Нам еще воевать с тобой, – сказал полковник, не взглянув на него, поспешил к солдатам.

Проскочив открытый участок, группа углубилась в лес.

До деревни оставалось, по всем приметам, не больше полкилометра. Подъем в гору вымотал всех, и когда поднялись на плато, то повалились на землю без всякой команды. В предрассветной дымке, внизу уже просматривались дома деревни Ширлан.

Туман возникал ниоткуда, даже на открытых и чистых местах. Ложбину, где несколько минут назад просматривался горный ручей, быстро затягивало серым облаком, которое на глазах густело и, заполнив впадину, расползалось в разные стороны. Повисев над камнями и, как будто собравшись с силами, туман стал медленно и важно подниматься к вершине.

Поток воздуха шел снизу из впадины, он нес запах сырости, и гнилых деревьев. Туман безмолвно и быстро заволакивал вершины гор, открывшихся к утру, стелился по плато, белой пеленой покрыл отдыхающих бойцов, перевалив через них, пополз, к просыпающейся деревне.

Сверху было видно, как открываются двери овчарен и на свет выбегают живые клубки, оглашая все вокруг, прерывистым блеянием.

Мирная горная деревня, будто муравейник, оживала.

Рассветало. Погасли звезды на восточной стороне небосклона. Молодой месяц передвинулся к югу и повернулся так, словно хотел подцепить своим острым рожком большую гору называемую Беюк Кирс. Но не успел и стал быстро тускнеть на светлеющем небе. Горы, почти до самых вершин укутанные в шубу из черного леса, освещались ярким утренним солнцем, подвинулись ближе и стали ясней видны со всеми своими складками и серыми каменными осыпями. Небо розовело, и по мере того как наливалось оно светом, леса зеленели, с гор исчезали черные краски, и мир делался веселей, просторней и чище. Прошелестел ветер-союзник солнца, посланный для просушки мокрых гор. В ущелья втягивался убегающий от ветра туман и исчезал прямо на глазах.

Силы оставили полковника, едва он осознал, что жители будут спасены. Он повернулся набок, расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана сигарету из пачки бакинского «Космос», оставленную как «НЗ», прикурил. Глоток кисловатого дыма сигареты, проскользнул через легкие и вышел с глубоким выдохом, немного облегчив его состояние.

Подхватив автомат, и свой тревожный вещевой мешок, он проворно вскочил на ноги. Не обращаясь, и не подавая команды бойцам, он пошел в деревню, уверенный в том, что остальные последуют за ним.

Молодая шелковистая трава, альпийских лугов, успевшая уже пробиться на пригорках с первыми лучами весеннего солнца, умытая утренней росой, ласкала его грубые солдатские ботинки, стирая с них налипшую грязь, полировала их.

Навстречу ему шли деревенские жители.

«Война, тяжелая работа. Выигрывает тот, кто делает эту работу лучше» – вспомнились слова ротного командира в СВУ подполковника Кулагина, который рассказывал им о войне, на уроках истории.

– А теперь вот и мы делаем эту работу, как можем. Пусть даже ценой непростительных ошибок. Но не ошибается только тот, кто ничего не делает, – думал полковник, идя на встречу жителям горной деревни.

В том, что сельчане будут спасены, у него не было никаких сомнений. Но он не мог предположить, насколько трудно им придется, чтобы вывести людей через высокие заснеженные горы Карабаха, где зимой и летом хозяйничают вольные горные ветры.

Впереди идущих к нему навстречу деревенских жителей неслась ватага ребятишек. Вездесущие мальчишки подскочили к нему первыми.

Лопоухий черномазый с густыми кудряшками на голове, одетый в овчинный полушубок, лет десяти мальчишка с разбега уткнулся к нему в ноги, обхватив их тонкими ручонками, поднял на него глаза, полные любви и радости. Остальные смотрели на полковника, как на сказочного витязя спустившегося с гор.

Полковник наклонился и взял пацаненка на руки, прижал к себе и почувствовал, как ком подкатил к горлу. Дома у него остался точно вот такой сынишка, о котором он почти четыре месяца ничего не знал. Крепко прижимая мальчонку к груди и жадно вдыхая теплый детский запах, он только сейчас почувствовал, как соскучился по своим родным детям и семье. Держа малыша на руках, он спускался в деревню, под галдеж детворы.

Подходили взрослые сельчане, степенно здоровались, но вопросов не задавали, по старому обычаю гор, нельзя у гостя с порога спрашивать, откуда он и, что его привело в их края.

Полковник, повернувшись, отыскал глазами Азая и незаметно подал ему знак подойти, крепко поцеловал мальчонку и опустил на землю. Достал из кармана автоматный патрон и протянул его юнцу:

– Держи сынок, на память, может он больше мне не понадобиться, а тебе будет что рассказывать и вспоминать. Мальчишка осторожно взял патрон, повертел его в руках, глаза его при этом сверкали лучезарным огнем от переполняющей детскую душу гордости, ведь это был не просто патрон, а боевой от настоящего автомата, а не от охотничьего отцовского ружья. Издав радостный клич, как американский индеец, подхватив полы тулупчика, он помчался по кривой деревенской улочке, увлекая за собой своих друзей. Подошел Азай и молча встал рядом, ожидая распоряжений. Он повернулся к нему и тихо, чтобы не слышали деревенские мужики, сказал: