А) Самосознание в структуре сознания
Сознание лучше всего и бесспорнее определяется через категорию отражения. Зеркало – древний символ сознания. Человек умер, сознание исчезло, зеркало завешивают плотной материей. В сознании, как отражении, сразу же выделяются два аспекта (два феномена общей психопатологии): знание, во всех его ипостасях. От – «я точно знаю, что знаю», до «credo quia absurdum». Переживание – второй аспект сознания. «Человек что-то пережил, а потом придумывает историю тому, что пережил. Нельзя что-то пережить, не придумав ему историю» (Макс Фриш. «Назову себя Гантенбайном). Переживание – любимый предмет «игр Разума». Ни что другое не обогащает так феноменами общую психопатологию, как «игры Разума» с нашими переживаниями. Самосознание появляется, отнюдь не с переживаниями. «В смерти Ивана Ильича» и в «Крейцеровой сонате», Л. Толстой провел глубокий и тонкий анализ переживаниям героев, не прибегая к психоанализу Зигмунда Фрейда. Самосознание появляется тогда, когда сознание находит «зеркало» в самом себе. То есть, в акте рефлексии. «Сколько людей – столько характеров», – утверждал отец характерологии Теофраст. Перефразируем: сколько людей, столько рефлексий. Следовательно, самосознание – чрезвычайно богато самыми различными феноменами в общей психопатологии.
Рефлексия – понятие Локка (см. Д. Локк. Опыт о человеческой разуме. Книга вторая, гл. 1. Избран. Философ. Произведения в двух томах, т.1. М. 1960).
Б) Аутодвойник
«Я» (субъект) рефлексирует себя, как субъекта познания и переживания. Феноменология общей психопатологии здесь сложна и разнообразна. Одно дело, когда, например, «Я» атоидентифицирует себя с собой. Другое дело – когда идентифицирует себя, как «двойника». Попробуем проиллюстрировать сказанное примерами из русского фольклора и некоторых литературных произведений. «Чудик» (до «Шукшинский»), и «юродивый» (до Пушкинский) – двойники. У них и судьба-доля. Или – «горе – злосчастие». «Нет, я сиротинушка горькая… Кличка моя знаешь какая? Горе. Мой псевдоним» (двойник) (В. Шукшин. Калина красная). Представим любой портрет чудика (юродивого) и мы тут же увидим его двойника. Психопатологичен образ Горя, нарисованный рельефно неизвестным автором «Повести о Горе-Злосчастии». Вот он.
«И в тот час у быстри реки
Скоча Горе из-за камени:
Босо, наго, нет на Горе ни ниточки,
Еще лычком Горе подпоясано,
Богатырским голосом воскликало:
«Стой ты, молодец,
меня, Горя, не уйдешь никуды!
Не мечися в быстру реку,
Да не буди в горе кручиноват,
А в горе жить – некручинну быть,
а кручину в горе погинути!»
Как спасти душу и избыть горе: нельзя уйти от него, как нельзя уйти от самого себя. Полетит молодец от Горя ясным соколом – Горе гонится за ним белым кречетом. Молодец летит сизым голубем – Горе мчится за ним серым ястребом. Молодец рыщет в поле серым волком, а Горе за ним с борзыми собаками. Встанет молодец в поле ковыль-травой, а Горе придет с косою вострою. Горе искренне желает молодцу (своему двойнику) «успокоиться» в могиле или кабаке, в тюрьме или в доме умалишенных. Был и монастырь для этого когда-то. А, когда нет сил ни жить, ни кончать жить самоубийством, остается брести без цели, без сильных желаний, покорно повинуясь превратностям жизни, своей доле. Судьба двойников – две доли. Д. С. Лихачев пишет: «Чрезвычайно важна для русской литературы (общей психопатологии – Е.С., Е.Ч.) всего времени ее существования, идея судьбы как «двойника» человека. Это одна из «сквозных тем русской литературы. Причем это не мистическая идея и не слишком отвлеченная…» Автор прав, но – наполовину. Судьба – двойник лишь для русских Фаустов. Правда, на Руси их называли идиотами (чудиками, блаженными и т.д.). Интересно, как создавался образ «Идиота».
В первоначальной редакции Достоевского, «идиот» – существо обиженное, гордое и мстительное, одинаково неудержимое в добре и зле (манихейство, амбивалентность, как психопатологический феномен – Е.С., Е.Ч.), способное на самые необузданные проявления своей одаренной, но дикой и несдержанной натуры: «последняя степень проявления гордости и эгоизма», «делает подлости со зла и думает, что так и надо», «в гордости ищет выхода и спасения», «беспредельная гордость и беспредельная ненависть» (в кавычках – наброски к роману, сделанные Достоевским). Рогожин (двойник, alter ego «идиота»), тогда еще не существовал. Вернее, он существовал во внутренней рефлексии или в бессознательном «идиота. Затем «идиот» проходит стадию раздвоении – выделения за скобки своего сознания своего двойника. Появляется Рогожин – мрачная и злая фигура. А, князь-идиот обретает такие характеристики, как чудак, тих, прост, смирен, невинен. Противоположные черты достаются Рогожину.
Иван Бунин иными чертами, чем Федор Достоевский, наделяет своих двойников. Например, богатырей-братьев, Святогора и Илью. В тему двойников прочно (имманентно и перманентно) в русской литературе входит смерть.
Общая психопатология двойников и двойничества, разворачивается феноменами агонии и тем, до сих пор по существу неосмысленным ни в философии, ни в психологии, феноменом, который древние греки называли non-ens. И «ничто» Гегеля не охватывает собой non-ens. Точно также перед ним бессилен «fenomen» Канта. Вот, например, две стороны этого феномена: 1) была боль (было удовольствие); боль исчезла, удовольствие не появилось, ничего не заняло место боли. Это – non-ens, 2) фантомная боль – non-ens. У Цветаевой «non-ens» – между молчанием и речью. Клиническая смерть также, по существу, non-ens. Забегая вперед и отвечая на удивление Ф. Гальтона: что такое однояйцовые близнецы? Non-ens. Что такое клоны? Non-ens! Для здорового молодого человека личная смерть – non-ens. Даже сейчас, после Беслана, серийных крушений самолетов и «шоу» с отрезанными головами, ИГИЛ!
Самосознание или рефлексия в себя же (Гегель) – наделено функциями и познания, и переживания. То есть, наделено способностью саморегуляции. Именно способность саморегуляции, кардинально отличает самосознание от сознания. Сознание («не-Я») начисто лишено этой способности. Так, потеря ориентировки в пространстве и времени, при тех или иных синдромах клинической психопатологии (например, при «белой горячке» или при очаговых поражениях головного мозга), является общим феноменом любых расстройств (помрачения) предметного сознания. Самсознание аутоидентичной личности (Гамлета) и самосознание идентичной личности (Фауста) – имеют разные структуры. Было бы упрощением, относить «Гамлетов», например, к юнговским интровертам, а «Фаустов» – к экстравертам. Ниже мы покажем, что версий сознания гораздо больше. Разделение всех людей на интровертов и экстравертов, несостоятельно уже потому, что нет границы субъективной и объективной актуализации и знания, и переживания.
Вот классическая загадка, равноценная загадке Эрвина Шредингера: «жива ли кошка?» Положительный ответ наблюдателя кошку «убьет», а отрицательный – «оживит».
– юмор Шредингера.
Но, это в квантовой механике. В общей психопатологии парадокс с кошкой несколько иной. При ясном сознании появившееся в его пределах кошка приказала человеческим голосом мужу, в сознании кого кошка появилась, вынуть сердце у жены, с которой он занимался любовью, и съесть его. Муж без колебаний это сделал. «Мир не изменился, – как пишет по другому, аналогичному поводу, Гоффредо Паризе. – Ни один предмет не исчез и даже не сдвинулся с места. Только человек, который только что стоял передо мной и с которым я разговаривал, а он мне мило улыбался, после того, как я ударил его по голове молотком, лежал и молчал. Да, нечто вокруг изменилось, еще и потому, что из правого уха тоненькой струйкой вытекала у него кровь» («Человек-вещь»).
