— Да что же у тебя шутки такие дурацкие, — прошептала Услада обиженно, не зная, смеяться или плакать.
Конечно, она его простила. Вместе они выбрались на берег. Одежда промокла насквозь. В подземелье не было никакой возможности её просушить, но Венсель сказал, что найдёт способ исправить дело, надо только снять всё и разложить по камням. На робкие возражения Услады о том, что ходить раздетыми друг перед другом им невместно, он возразил: «Был бы толк стесняться? Всё равно тут темно и ничего не видно». И принялся помогать Усладе разязывать гашник на понёве. А потом были и поцелуи, и ласковые слова, и ночёвка вдвоём в уютной хижинке, устеленной мягким сеном… Правда, спать в ней почти не пришлось.
Утром Венсель на руках принёс Усладу к озеру, мыл её в тёмной воде, осторожно гладил ладонями ей спину, шептал ей на ухо странные заклинания вперемешку с глупыми нежностями и забавлял её, тревожа улиток на стенах и составляя из их светящихся раковин вензеля и картинки. Стоило Усладе захотеть есть — Венсель выкопал на мелководье какие-то странные корни, оказавшиеся не только съедобными, но и на диво вкусными. Она пожаловалась, что замёрзла — он тут же унёс её назад в хижину, и на сей раз Усладе гораздо больше понравилось не спать там вместе с ним, хотя спать, обнявшись, тоже было прекрасно.
В следующий раз Услада проснулась от холода, и с удивлением обнаружила, что Венселя рядом нет. Впрочем, выглянув из хижины, она сразу увидела свою пропажу. Почему-то улитки у берега в этот миг сияли особенно ярко, и фигура Венселя, неподвижно сидящего на перевёрнутой лодке, чётко вырисовывалась на фоне их тел. Услада подошла, заглянула ему в лицо — и наткнулась на тот самый пустой, ничего не выражающий взгляд, который так неприятно поразил её при первой встрече на Задворках. Она принялась звать Венселя, целовать, гладить по волосам, ласково тормошить… Откликнулся он не сразу. Поморгав, словно спросонья, с трудом удержал взгляд на её лице и грустно сказал:
— Пора. Я услышал зов Речной Хозяйки.
— А как же то место, куда мы должны были поехать? И обряд?
— Ладушка… Неужели ты не поняла? Ведь всё уже произошло: обещания даны, услышаны, и скреплены печатью тела. Будь мы с тобой просто людьми, нам осталось бы лишь вернуться домой и жить вместе долго и счастливо. Но я, к сожалению, не совсем человек, и потому не всегда могу делать то, что мне хочется. Услышав зов силы, я обязан следовать за ним. В такие моменты я порой выгляжу и веду себя очень странно: со стороны может казаться, что не вижу и не слышу ничего вокруг, что сошёл с ума… Пусть тебя это не пугает. Просто верь: я сделаю всё, как надо, и непременно вернусь, потому что поклялся на пороге Грида всегда возвращаться к тебе. Значит, так оно и будет, до тех пор, пока я жив, а ты меня ждёшь.
Примечания:
*У лесных тормалов многожёнство - обычное дело, да и в храм обручаться никто не ходит. И разводов у них не бывает, ибо нечего. Недовольные сразу же идут в лес с концами. У загридинцев и приоградских тормалов брачные обычаи строже: жена может быть только одна, браки фиксируются в храмовых книгах. Второй раз не обручаются даже после смерти мужа или жены. Вторые-третьи браки считаются данью человеческой слабости, в народе такие сожительства осуждают и называют самоволкой, а то и ракшасьей свадьбой. Зато по загридинским законам в некоторых случаях возможен развод. Впрочем, он считается большим несчастьем, по статусу разведённые приравниваются к вдовцам и не могут получить храмового обручения с другим партнёром.
Говорят...
Говорят, девица Отава из рода Дроздов очень скоро и счастливо вышла замуж. Многие уверены, что столь добрую долю ей приманила близость с одним из лесных этлов. Кое-кто, однако, добавляет, что немалую роль в Отавкином замужестве сыграли пять золотых монет, которыми щедрый этл наградил её вдобавок к своим ласкам.
Говорят, девица Краса из рода Чёрных Воронов недолго прожила в ухокрыльем клане. Некоторые утверждают, что, разругавшись вскоре со своим крылатым мужем, она снова вернулась к людям и с тех пор бродит среди них, меняя обличья и похищая мужские сердца. Другие считают, что отец в конце концов убедил её возвратиться домой. Но узнать это наверняка невозможно: оставив службу, Гардемир Чёрный Ворон, лесной оборотень и маг, вернулся в Торм, а лесные оборотни, как известно, не слишком любят, когда обычные люди посещают их земли и суют носы в их дела. Есть и те, кто уверен, что встречал Красу в доме знаменитого тивердинского мага Мерридина дэль Ари: говорят, будто одна из его младших жён и любимейших учениц родилась в далёком Приоградье, и притом дивно хороша собой. Только стоит ли верить этим словам? Никто не видел лица младшей жены господина дэль Ари и не слышал её голоса, ведь она, как послушная жена верного, носит чадру и всегда молчит при гостях.
А украденная разбойниками девица Услада, княжна Ольховецкая и всего Приоградья, пропала бесследно, словно канула в воду. Говорят, опечаленный этим прискорбным происшествием, князь Радогост едва не велел казнить няньку, проворонившую княжну. Однако после, смягчившись, он отменил наказание и даже оставил провинившуюся челядинку при себе. В тот же круг князь заявил, что желает удалиться от дел, и передал управление своими землями младшему сыну.
Говорят, молодой князь Милослав тоже весьма горевал о любимой сестре и в память о ней очистил предгорья Грид от разбойных ватаг. Впрочем, его войска так же изрядно прошлись и по верхнему Изендольну, разоряя гнёзда пиратов и назначая поселениям мирных поморийцев посильную дань. А уж как они отличали одних от других — о том ведает лишь Пресветлый Маэль.
Рассказывают ещё, будто в то же самое время впервые за всю историю Кравотынского амирата его правительницей сделалась женщина — Идрис Адалетани. Говорят, амирани искусна в сражениях, но не любит войн. Под её рукой в высокогорье Закатных Грид оскудели шахты*, зато во множестве расцвели сады. Амирани приказала числить свободными всех, кто возделывает землю и трудится в мастерских, даже если они не могут нести воинской службы.** Также ей удалось впервые с древних времён замирить Дикое поле. Выбрав среди множества племён, кочующих по нему, одно, богатое, многолюдное, управляемое молодым и честолюбивым вождём, амирани помогла ему золотом и военной силой привести к покорности прочие племена. В благодарность она потребовала лишь безопасный проход для своих караванов через земли полян. С прочих торговцев люди властителя Дикого поля стали брать дань, взамен пресекая вольные грабежи на тропе. Так в Акхаладской долине надолго устроился мир, и торговые караваны вновь потянулись с берегов Изени в далёкую Тивердынь и назад.
Говорят, старший сын князя Радогоста посылал к амирани сватов. Посольство из Приоградья было встречено тепло и любезно, домой вернулось с подарками, но на сватовство Благослава Идрис ответила вежливым однозначным отказом. Тогда княжич сам отправился в Кравотынь. Он был также встречен, как добрый друг, но когда предложил амирани свою руку, вновь получил отказ. Много дней и ночей отвергнутый смиренно стоял под окнами замка Идрис на ветру и дожде, ожидая, что сердце её смягчится. Она же не изменила решения, лишь сказала, что её мужем может стать только воин её собственной земли. После тех слов несчастный ушёл и больше никогда не появлялся ни в Приоградье, ни в сопредельных землях. Злые языки болтают, будто вспыльчивый и своевольный княжич Благослав в отчаянии бросился со скалы, но ходит также слушок, что на самом деле он вступил войско амирани и верно ей служит. Так это или нет — кто знает… В личном отряде амирани, и впрямь, есть один воин — левша, говорят даже, будто он родом из чужих земель. Вот только зовут его не Благослав, а Алшахраджид**.
А целитель Венсель после отпуска вновь возвратился на работу в Приоградный гарнизон. Правда, покидать из-за этого Задворки ему не пришлось: рядом с его подворьем по княжьему приказу выстроили крепостицу, протянув между ней и Рискайской новый участок Ограды. А для Венселя при Задворной крепостице устроили малый лазарет. Там он несёт службу, исцеляя не только стражей гарнизона с их лошадьми, но и мирных жителей с их скотиной, и никому не отказывает в помощи, а утрами выходит к водопойному колодцу, чтобы заговорить его от скверны и порчи воды. Говорят, Венсель странный, не от мира сего: не берёт за лечение платы, никогда ни с кем не скажет и пары слов, и глядит, словно сквозь людей, не встречаясь с ними глазами… И всё же народ его любит. Меж посадскими ходит байка, что того, кто с утра первым встретит у колодца Венселя, ждёт удачный день, гарнизонные же уверяют, будто лошадь, которую Венсель погладил перед патрулём, неизменно становится послушнее и сильнее. Но раз в круг Венселю приходится на целую луну отправляться в большой лазарет: в эту пору уходит в отпуск целитель Пригляд. Жители Хребтецкого посада тому весьма рады, но когда дежурство Венселя подходит к концу, Пригляду достаются неприбранная зельеварня, беспорядок в бумагах и опустошение в хранилище лекарств. Тот плюётся, приводя своё хозяйство в должный вид, и ворчит: «Вот ведь Маэлево наказание! Как-то этого нечипуру*** терпит его жена…»
