Услада нахмурилась и спросила чуть обиженно:
— У женщин, значит, стекает, а у мужчин — нет?
— У мужчин тоже. Но меньше.
— Чушь какая-то.
— Ага. Но есть и хорошие новости: если вдруг кому-то из мужиков тётка прилюдно наподдаст по башке своей юбкой или, хуже того, башмаком — всё, ракшец ему. Он считается осквернённым, и пока не очистится, ему никто больше даже руки не подаст! Кстати, бить женщину — тоже корам. И заботиться о женщинах своего дома положено так, чтобы у них не было повода для недовольства, потому что женская покровительница, Древняя Ящерица Наха, не только ведает подземными богатствами, но и решает, какого пола в семье родится ребёнок. Ну, сама понимаешь: мальчик — это наследник и будущий воин, а девки никому даром не нужны. У кого много дочек — тот, значит, обижает своих жён, и Наха его наказывает. Но точно так же, как Наха и Луна подчиняются небесному воину Маэлю, земные жёны должны подчиняться своим мужьям. А непочтительную жену муж должен воспитывать и учить послушанию.
— И как же, хотелось бы знать? Ударить-то нельзя, — резонно заметила Услада.
— Ну ты точно не ушами слушала тивердинские сказки, которыми нас потчевал по вечерам дэль Ари. Помнишь, как Небесный Воин наказал злую Наху за неверность? Запер под землёй и перестал одаривать пищей, водой и своим обществом. Так-то.
— Хм… Чем больше я от тебя узнаю, тем меньше мне всё это нравится. Жаль, от свадьбы уже не отвертеться: завтра смотрины.
— Ну и что? У тивердинцев смотрины — совсем не то же самое, что у тормалов. Это у нас смотрят приданное перед самым обручальным обрядом, а у них во время смотрин жениху невесту показывают. Если не понравилась, он ещё может от свадьбы отказаться, заплатив семье невесты отступное. В твоём случае, правда, не понравиться жениху — это придётся очень постараться, ему нужна не ты, а мир с Приоградьем. Хотя… Слушай, а почему ты не хочешь хоть посмотреть на этого своего жениха? Вдруг там вполне годный парень?
— И быть запертой у него в доме без возможности хоть словом перемолвиться с родными? Да в добавок ещё оказаться младшей женой? Благодарю покорно!
— Вот это как раз самая плёвая из твоих забот. У них какая жена любимая, та в доме и главная. Ты новенькая, значит, у любого нормального мужика первое время будешь любимой. А если родишь сына, вообще станешь не просто жена, а мать наследника. Это уже особое положение, все прочие жёны должны будут тебе подчиняться. Станешь вторым в доме человеком после мужа. А муж — он что? Сегодня дома, завтра — в походе. Усекла? Подсуетишься — так и в княжестве всем будешь заправлять, пока твой князь с дружиной полян по Дикому полю гоняет. По тивердинским порядкам тётка — вполне себе человек, не то что по лесной правде!
Дивясь азартному блеску в глазах Красы, Услада покачала головой:
— Ни к чему мне всё это. Я бы лучше пошла замуж за хорошего человека из своих, приоградских, чтоб заботился обо мне и о доме пёкся, а не смерти себе в чужом краю искал. Я б его чтила и уважала, хозяйство бы ему вела, за порядком бы следила во всём…
— Тьфу… Да как можно быть такой курицей? Мне бы твои возможности, а я прозябаю тут, в захолустье, подсчитывая мешки репы в кладовой да следя, чтоб мой малахольный муженёк ночью с лежанки не свалился!
— Счастливая ты, Краса, — горько вздохнула Услада.
— Счастливая, говоришь? А что, хотела б ты себе такого счастья?
— Век бы Небесных Помощников благодарила…
— Ну так всё ещё можно устроить. Знаешь, где кабинет моего отца?
— Господина Гардемира? — переспросила Услада, невольно вздрогнув.
— Ну не Пресветлого же Маэля, — недовольно поморщилась Краса. — Ту комнатушку, где он бумаги хранит, знаешь? Так вот, рядом с ней есть дверка в малую каморку. Там зеркало имеется в полный рост. Ты как станешь наряжаться для смотрин, требуй, чтобы тебя отвели к этому зеркалу, а потом придумай что-нибудь, чтобы хоть на миг остаться перед ним одной. Поняла? Да зеркальце моё с собой взять не забудь.
В день приезда гостей княжий замок пробудился с первыми лучами Ока. В галереях и залах закипела работа, кругом с самым озабоченным видом засновала челядь. На поварне дым стоял коромыслом: готовился праздничный пир. Стина, казалось, успевала быть повсюду одновременно, грозная, громогласная, похожая на полководца, уверенно направляющего свою рать. Не забыла она распорядиться и насчёт княжны.
С самого утра две девушки хлопотали, помогая Усладе наводить красоту: вымыли, высушили и расчесали частым гребнем ей волосы, вплели в косу множество ярких шёлковых лент, от чего та сделалась втрое толще и тяжелее обычного. Затем принялись наряжать саму княжну. Сперва вздели на голое тело тонкую нижнюю рубаху из нежной кисеи, затем верхнюю, да не ту, что надевалась во всякий день, а куда наряднее, изукрашенную вышивкой, с златотканной лентой по стоячему берестяному воротнику. Опястья к ней тоже полагались особые, расшитые ярким шёлком и золотой канителью, а сверху на неё накинули не понёву с запоном, пусть даже узорчатым, а новый, с иголочки, парчовый кубелёк с агатовыми пуговками на груди и алыми жар-птицами по подолу. Подпоясывалась вся эта красота позолоченным татауром*, а на голову полагалось надеть венец — коруну с самоцветами и кружевной плат.
До поры Услада подчинялась всему безропотно, лишь вздыхала украдкой. Но едва облачение было завершено, она окинула себя недовольным взором и сказала строго:
— Не больно-то баско**.
— Да в чём же, госпожа? — робко спросила старшая из её девушек, Янина.
— Краше и быть нельзя, - закивала поспешно младшая, Маля.
— Кубелёк неладно сел: вот здесь морщит, и по подолу крив. И пояс несите-ка лучше бархатный, этот не годится.
Сенные девушки переглянулись с удивлением: обычно княжна не была столь придирчива. Однако, списав всё на волнение перед встречей с женихом, девушки в один голос принялись уверять госпожу, что наряд хорош и ей весьма к лицу. Маля схватила зеркало с поставца, подняла его, чтоб княжне было лучше видно себя, а Янина заговорила ласково:
— Гляньте только: сидит кубелёк, как влитой, ни морщиночки. А бархатный кушачок сюда по расцветке не гож, его бы с васильковым кубельком носить.
— Ну-ка, поворотись, выше зеркало держи… Не видно! — княжна капризно притопнула по полу сапожком. — Да ты держишь криво!
Маля в испуге поправилась и отрицательно замотала головой.
— Значит, подол криво подрублен!
Янина, накануне подшивавшая этот самый подол, вспыхнула, как маков цвет.
— Зря вы так, госпожа Услада. Пойдёмте хоть в Гардемиров угол, — сказала она. — В малой каморке, что рядом с ним, есть зеркало в рост: поглядитесь и враз увидите, в порядке ли подол.
Несмотря на общую суету, в Гардемировом приделе было тихо и пустынно. Словно там и не жил никто: шатёрного наряда*** на стенах вовсе не было, а плотничий был крайне прост. Никогда княжна не заглядывала сюда по доброй воле, а о каморке с зеркалом и знать не знала. Каморочка же та была совсем маленькой, в три стены, одна из которых оказалась сделанной сплошь из тивердинского стекла.
Страсть как стыдно было мучить девушек, разыгрывая перед ними из себя вздорную баловницу, однако чтоб остаться перед зеркалом одной, княжна, чуть полюбовавшись своим отражением, заявила, что вместо коруны желает надеть венец с яхонтами, и услала за ним Янину. Но едва та скрылась из виду, беспокойная госпожа тут же захотела примерить ещё и ожерелье из этловых слёз, и Маля со всех ног бросилась за ним.
Спровадив девушек, Услада заглянула в своё малое зеркальце и позвала негромко:
— Краса! Я на месте, дальше что делать?
— Дверь прикрой. Повернись к большому зеркалу, а малое возьми в руки и поверни от себя лицом, — тут же отозвалось ей отражение. Услада исполнила всё веленное без промедления.
Зеркало в её руках вдруг вспыхнуло по оправе светом полуденного Ока, но ещё ярче полыхнул живой свет в зеркале большом! Услада зажмурилась на миг, спасаясь от слепящих лучей, а когда вновь открыла глаза, за тонкой поверхностью стекла перед ней вместо малой каморки возникла новенькая чистая горница, посреди которой стояла её подруга, сосредоточенная и серьёзная, как никогда.
