Собравшись с духом, Услада приоткрыла один глаз и выглянула в маленькую щелочку из-под одеяла. Дед Мирош со свечным огарком в руке подвёл своего безмолвного и безучастного ко всему хозяина на кровати, помог ему улечься, задёрнул полог и ушёл. Настала ночь.
Сперва, затаившись в кромешной темноте, Услада чутко прислушивалась к дыханию Венселя. Тот спал беспокойно: вздыхал, ворочался, затем вдруг принялся храпеть… Вот это и сделалось последней каплей. Быстро растеряв терпение, Услада протянула руку, нащупала лежащего рядом и повернула со спины на бок. Храп прекратился. Однако девушка успела заметить, что ничем не укрытый, в тонкой исподней рубахе, её невольный сосед изрядно продрог. «Простудится ещё, чего доброго», — подумала она и накинула на него край одеяла. Правда, оно было не настолько велико, чтобы укрыть двоих, и очень скоро ей самой тоже сделалось холодно. «Ладно уж, — решила она, придвигаясь к спящему вплотную, — Нет тут ничего стыдного, просто будем вместе от холода спасаться.»
Вдвоём, действительно, сразу стало теплее. Венсель, чуть пригревшись, завозился, зачем-то протиснул одну руку Усладе под голову, а другой обнял её за талию. Хоть так лежать было гораздо удобнее, Услада замерла, словно мышь под веником, боясь даже представить себе, что может случиться дальше. «Ой, что же будет-то?» — думала она, боясь даже дышать в полную грудь и вместе с тем сгорая от любопытства: в романах, которые они с Красой тайком от няньки читали вечерами, утверждалось, что ночь в постели с мужчиной таит в себе какие-то невозможные удовольствия. Однако время шло, но совершенно ничего не происходило. Усладе даже сделалось немного обидно: она, молодая и красивая, лежит в обнимку с почти голым мужчиной, а тому вовсе нет до неё дела… А ещё — Усладе стало его жаль. Пожалуй, и впрямь расхочешь возвращаться домой, если никто, кроме старого Мироша, тебя там не любит и не ждёт. И даже одеяло нормальное дать не могут. Вздохнув тихонечко от этой мысли, Услада осторожно, чтобы не разбудить, погладила Венселя ладошкой по груди. А он вдруг шепнул ей: «Спи, птаха. Никто тебя здесь не обидит». Вместо того, чтобы испугаться, Услада почему-то поверила в его слова. Веки её как-то сразу отяжелели, а тело наоборот стало лёгким и невесомым…
Открыв глаза, она вздрогнула от неожиданности. Вокруг не было ни тёмной горенки с тесной кроватью, ни Венселева подворья, ни Задворок с их торгом и людным посадом. Услада лежала посреди полянки в густой траве, а вокруг дышал прохладной свежестью и галдел птичьими голосами предутренний лес. Венсель сидел рядом у костра и помешивал угли. Только костёр был какой-то странный: зелёное пламя почти не давало жара, а дым пах скошенной травой.— Ой, что это? — спросила княжна, осторожно ощупывая свои плечи: исподняя рубаха казалась ей не самым подходящим нарядом для прогулок в лесу, однако холодно почему-то не было. — Я сплю?— Нет, птаха, это я сплю. А ты у меня в гостях, — совершенно спокойно объяснил ей Венсель. — Тебе нравится?— Здесь хорошо. Только… Я бы хотела одеться.Венсель посмотрел на неё, будто впервые увидел, рассеянно моргнул длинными ресницами, потом вдруг улыбнулся и сказал:— Ах да, извини.Из своего волшебного костра он зачерпнул в ладонь немного зелёного пламени и мягким движением бросил его в сторону Услады. На девушку словно набежал порыв тёплого ветра. Ночная рубаха исчезла, уступив место синему блио Красы. Услада чуть нахмурилась, ощупывая плотно затянутые шнурки на корсаже. Венсель заметил.— Не то? — спросил он доброжелательно. — Тогда, может, так?Новое лёгкое движение руки — и блио сменил пышный наряд из элорийской парчи.Услада невольно ахнула, любуясь собой, и Венсель ответил ей одобрительным кивком.— Очень красиво, — сказала княжна смущённо, — но мне привычнее простая тормальская рубаха.— Легко, — ответил Венсель и ещё одним порывом волшебного ветра превратил бальное платье в скромную рубаху с цветочной вышивкой по вороту. — Тебе идёт. Однако нам предстоит поездка верхом, поэтому лучше будет вот так…И уже через миг вместо рубахи на Усладе оказался укороченный полянский кубелёк с шароварами. А Венсель, больше уже не интересуясь её нарядом, обернулся к кустам и позвал:— Ико, Аэлина!Ветви зашевелились, застучали копыта. На поляну вышли две невысокие очень хорошенькие лошадки, золотисто-рыжая и вороная. На лесных скакунах не было ни сёдел, ни уздечек, но Венсель совершенно спокойно запрыгнул на спину одного из них, а второй конёк подошёл к Усладе и слегка подтолкнул её носом.— Я не умею ездить без седла, — сказала Услада жалобно.— Это не страшно, ты научишься, — уверенно заявил Венсель. — Просто делай то, что тебе велит Ико. Он очень умный и добрый конь.Между тем рыжий конёк, предназначенный Усладе, улёгся на землю и приглашающе посмотрел на девушку. «Почему бы и не попробовать? — подумала она. — Это же во сне. Даже если упаду — просто проснусь.»Как только она села на спину Ико, тот поднялся на ноги и мягким шагом подошёл к своему собрату.— А в твоём сне люди есть? — спросила Услада, совсем осмелев.— Конечно. И мы обязательно их посетим. Но сначала надо побывать совсем других местах…
Утром, распахнув дверь в поварню, Лад засунул внутрь свою кучерявую голову и громко спросил:— Эй, дед! А чего это у нас Талисманчик нынче в стойле?— Тише ты, лужёная глотка, — шёпотом прикрикнул на него дед Мирош, с улыбкой кивая на закрытую дверь в хозяйскую горницу. — Не буди.
Примечания:
* Чуни - лапти, вязаные из пеньковой верёвки.
Утро вечера мудренее?
Идрис осторожно понюхал мокрый рукав — и вздохнул с облегчением. То, что княжна сгоряча выплеснула ему на голову, оказалось самой обычной водой. Но теперь уж точно оставалось только идти спать: трубка погасла, табак отсырел, да ещё и промокшая рубаха прилипла к спине, заставляя ёжиться от ночной прохлады. Недовольно цокнув языком, Идрис завернул трубку в платок (тоже мокрый) и двинулся было к казарме. Вдруг тёмная фигура отделилась от противоположного, малого теремного крыльца, и весёлый молодой голос окликнул его:— Эй, горец! Ты чего это у нашей княжны под окошком ошиваешься?
«Ну прямо по пословице: не было у дурня забот, вышел покурить, — невольно напрягшись, подумал Идрис. — Кто их знает, этих тормалов… Старый Якун говорил, они только с виду мирные, а чуть сунься к их бабам — сразу в ножи. Но если просто хай поднимут и поволокут к своему князю, выйдет ещё хуже. Отец мне такого позора век не простит.»
Между тем неизвестный тормал довольно ходко пересёк внутренний дворик, приблизился и оказался одним из стражей, стоявших у крепостных ворот в день прибытия в Ольховец кравотынских гостей. Узнав Идриса, он сверкнул белозубой улыбкой и воскликнул вполне доброжелательно:— А, так это ж жених! — а потом, заметив мокрый кафтан, добавил хитро: — Эк тебя княжна уважила… Приглянулся, не иначе.
От парня неприятно тянуло ржаной самобулькой, однако Идрис старательно подавил приступ брезгливости. Он рассудил, что хмельной охотнее, чем трезвый, расскажет всё, что ему следует знать о местных обычаях. И возможно, даже поможет найти дорожку к сердцу княжны. Следовало признать: девушка внешне оказалась довольно мила, а её строптивый нрав скорее позабавил Идриса, чем возмутил. Поэтому он выдавил из себя бледную улыбку и сказал:— Не знал я, что приоградские девы выражают свою приязнь потоками воды.— Э, — махнул рукой приоградец, — это всё ещё так, пустяки. Княжна у нас нраву тихого, голубиного. Вот то ли дело моя Забавка… Слышь, жених, а тебя как вообще звать?— Идрис Адалетаэн.— Идрис, значит? Ну, а меня мамаша Радимом зовёт. Слышь, горец Идрис, а пошли-ка я тебя угощу? За ради знакомства.
Помня из рассказов старших, что для тормала отказ от угощения — худшая из обид, Идрис покладисто кивнул, но добавил:— Мне сперва следует переодеться. Благосклонность княжны была несколько… хм… неожиданной.
Радим ничуть не огорчился. Обняв нового знакомого за плечи, он повлёк того к казарме, приговаривая на ходу:— Ну, это-то нам по пути. Сперва хлопнем по маленькой ради сугреву, потом причепуришься, и пойдём, споём твоей ладе для вящей радости. Глядишь, она тебя не только миской воды, но и ещё чем добрым одарит.— Вот как? А в моём краю обычно поступают наоборот: девам подносят дары.— Э, братец, да вы там, у себя в горах… Как, по-твоему, девка показывает парню, что он ей мил? Не ведаешь? Вот то-то. А я тебя научу. Ежели просто морду от тебя воротит или там треснет веретеном по хребту — это всё так, ерунда. А вот когда прям при всех крикнет: «Дурак ты, Радька!» да влепит пощёчину — это значит уж точно любит.
