Ученые беспрерывно заседают в своей лаборатории. Они понимают, что погружение Шукруна было определяющим. Они предчувствуют, что их товарищ вскрыл очень важные явления и что последнего этапа кампании в зоне разлома, возможно, будет недостаточно для завершения его наблюдений, для подтверждения или опровержения гипотез, которые начинают рождаться. Ученые сообща перебирают в памяти все сделанные открытия. Пограничная зона между плитами, где в настоящий момент происходят разрывы, находится в самой глубоководной части, и, похоже, ее ширина не превышает 600 метров. Эти места отмечены большим количеством трещин: в исследованном секторе их по крайней мере пятьдесят. Вся эта пограничная зона засыпана слоем обломочного материала толщиной несколько десятков метров, под которым лежит монолитная вулканическая порода. Движение в наблюдаемой зоне происходит так, как это и было предсказано моделью тектоники плит, то есть в широтном направлении. Впрочем, кажется очевидным, что северное плато, ставшее теперь стабилизированным районом, раньше должно было проявлять большую активность. Неплохой урожай результатов.

Но все теряются в догадках относительно даек. Прежде всего, действительно ли речь идет о дайках? Доставленный образец оказался глыбой интрузивной породы, застывшей на глубине, но это еще не доказывает его принадлежность к дайкам. Выдвинуто два объяснения. Одно из них опирается на историю с вулканическим пиком горы Пеле, которая во время ее извержения в 1902 году «росла» из недр кратера с невероятной быстротой — по 12 метров в день. К концу года этот необычный обелиск достиг 300-метровой высоты при диаметре основания 150 метров, после чего начал постепенно рассыпаться. Таким образом, согласно первой гипотезе, стены образовались благодаря очень медленному поднятию уже частично остывшей коренной породы. Эта порода, прежде чем окончательно отвердеть, выжималась в разверстые щели, наподобие зубной пасты, которая выдавливается в отверстие тюбика при нажиме на него. Гипотеза вызвала резонное возражение в связи с тем, что вулкан горы Пеле сложен лавой, которая по типу отличается от рифтовой. Но рифтовые базальты очень жидкие, текучие и теоретически не должны были бы сформировать наблюдающиеся структуры.

Другие ученые предполагают, что дайки внедрялись в неконсолидированные осадки, которые после сейсмических встрясок рассеялись или уплотнились, оставив стены, возвышающиеся над подверхностью дна. Это объяснение тоже недостаточно убедительно: Шукрун отметил, что некоторые дайки выходят непосредственно из монолитной породы, без какого-либо намека на обломки или осадки. В одном никто не сомневается: наличие даек доказывает, что эта, ныне неактивная, зона раньше была очагом гигантского растяжения, которое породило трещины. Затем трещины заполнились лавой. Скольжение в широтном направлении, параллельное трещинам, вызвало расслоение некоторых даек, придав им вид поставленных на бок слоеных тортов «наполеон». Значит, раньше пограничная зона между плитами была много шире. Ее конфигурация необыкновенно сложная и со временем меняется.

После многочасовых оживленных споров все пришли к единодушному заключению:

— Надо туда вернуться. Возникает огромное множество вопросов.

В течение ближайшего погружения Ле Пишон должен будет снова осмотреть самый глубоководный район на оси долины, а затем обследовать северный сектор и восточную сторону, чтобы определив распространяются ли дайки в соседние зоны или нет.

К концу дня оба двигателя приведены в порядок. Механики работали без передышки, и усталость ощущается по тысяче мелочей. Вечером в кают-компании наблюдается некоторая нервозность. В принципе погружение можно провести в субботу утром, то есть завтра. Уже все подготовлено. Корпус «Сианы» полностью собран, батареи заряжены. «Но зачем ждать завтрашнего дня?» — спрашивает Жарри самого себя. Усыпанная звездами ночь прекрасна. На море — штиль, лишь легкая рябь нарушает его гладь. Жаль упускать такой случай. Командир Паке разделяет это мнение. В конце концов ничто не мешает погрузиться ночью. Зато так можно выиграть драгоценное время.

Решение принято. Поужинав второпях, Ле Пишон, Кьенци и Леру снаряжаются в поход. В 21 час 20 минут люк подводного аппарата вновь закрывается над их головами. Уход под воду выполнен в рекордный срок. Меньше чем за 20 минут «Сиану» подняли с кильблоков, перенесли через палубу, опустили в море и, как только был: сняты понтоны, она скрылась под водой, оставив за собой длинны светящийся след. И ночь небес и моря сомкнулась над ней.

Командир Паке ликует. Спуск на воду подводного аппарата еще несколько дней назад причинявший ему столько хлопот, теперь проходит с поразительной легкостью. Конечно, многое зависит от погоды, но главное — то, что палубная команда отлично сработалась движения матросов уверенны, реакция моментальна. Отдаваемые им приказания кажутся излишними, последовательность действий безошибочна.

— «Сиана» ныряет с палубы в море, как письмо в почтовый ящик, — с гордостью говорит боцман.

В 22 часа 53 минуты Кьенци сообщает, что он достиг дна. Пальцы Пласеро бегают по клавиатуре электронно-вычислительной машины с неистовством Артура Рубинштейна^[45], исполняющего концерт Шопена. На пульте навигационного управления не слышно ни одной мелодической фразы. Здесь только шквалы перестуков и вспышки: световых пятен, которые становятся то красными, то зелеными, — «светомузыка» Пласеро, ежедневно обновляемая. Пласеро уже получил кличку «адмирала», потому что в его ведении находятся не корабли или подводные аппараты, а маяки, разбросанные по всей зоне разлома. Он полновластный хозяин этого акустического ансамбля, которым дирижирует с нескрываемой радостью. Его черная борода и бакенбарды в завитушках делают его еще больше похожим на адмирала времен Третьей республики^[46], командующего дарданелльской эскадрой, или начальника морского района, встречающего флот русского царя на Шербурском рейде.

Через несколько минут после прибытия «Сианы» на дно он, не ожидая запроса, сообщает: х-2200, у-1217. Это координаты подводного аппарата.

За его спиной Беллеш наносит данные на карту.

— Они опустились в северной части, — говорит он.

Погружение прошло нормально, без значительного сноса. На поверхности около пульта управления толпится народ. Никто не спит, отдыхают только те, кому надлежит заступить на дежурство в полночь. Здесь же собрались и ученые Жарри, Дрогу, Вертело, Шопьян. Командир Паке то выходит на мостик, то спешит в помещение для вычислительных машин.

О двигателях не проронено ни слова. Словно на них наложено табу, а это заведомо согласованное молчание спасет их от рокового исхода. В окружающей атмосфере чувствуется напряжение, которое создают надежда, нервозность, беспокойство, а также зависть к нашим американским друзьям, совершившим в нескольких милях южнее одиннадцатое погружение. Шукрун и Беллеш вычертили на доске, прикрепленной к стене, поперечный разрез разлома. На чертеже указаны все аномалии, встречавшиеся в течение предшествующих погружений, осыпи, обрывы, разломы, дайки. Все учтено.

В 23 часа 15 минут Пласеро просунул голову в приоткрытую дверь:

— Они вроде не двигаются, — объявил он.

Кто-то ответил, что они вне всякого сомнения добиваются нулевой плавучести «Сианы». Кьенци всегда действует методично, без спешки, так что нет оснований для беспокойства. Аппарат TUUX молчит. Может быть, вызвать их? Нет, не надо, зачем попусту надоедать. В случае необходимости они сами заговорят. В 23 часа 20 минут из приемника раздался голос Кьенци. Все невольно придвинулись к аппарату.

— Слушаю вас, — сказал Жарри.

Сводка оказалась очень краткой:

— Оба двигателя отказали. Мы производим отбор пробы, затем начнем подъем…

Отчаянье.

К этому все шло. При первом же испытании двигателей на глубине 1500 метров Кьенци предчувствовал поломку. Показания вольтметра не отвечали норме.

— Делать нечего. Продолжим спуск. Можно будет собрать образцы и, воспользовавшись течением, немного обследовать ближайшие районы, — предложит он, когда члены экипажа начнут держать совет.