— Адмирал сдержал слово. Он нас вывел на стометровку от искомой точки!

8 часов 55 минут. 20 метров до дна. Глубина 2760 метров. Экран гидролокатора показывает, что южная стена в 30 метрах, зато северная — более чем в 60 метрах.

— Мы несколько уклонились к югу, — говорит Ле Пишон. — Внимание, Кьенци, мы сейчас подойдем к очень крутому склону.

Кьенци включает светильники и прижимается лбом к иллюминатору. Ле Пишон следует его примеру. Они таращат глаза, пытаясь рассмотреть что-либо в ночи за световым гало. Ничего не видно. Тем не менее склон рядом. Экран гидролокатора, дальность действие которого теперь самая наименьшая — 150 метров, испещрен тысяча ми эхо-сигналов.

Раздается звонок.

— 10 метров! — оповещает Кьенци.

Об этом и говорит контрольный звонок. Пилот вытягивает руку; его нос прижат к иллюминатору.

— Я отдаю балласт, — предупреждает он.

Еле заметный толчок указывает на то, что произошла посадка. Проходит две секунды. Сейчас в отсеке можно было бы услышать, как пролетает… бабочка. Ле Пишон превратился в соляную статую Его нос, прижатый к иллюминатору, совершенно сплющился, глаза устремлены вперед.

— Дно, — говорит Кьенци. — Я его вижу прямо перед нами.

— Я тоже, — откликается Ле Пишон и нажимает кнопку, включая магнитофон.

Перед ними вырисовывается очень крутой склон — более 50º, Он завален черными, как сажа, остроугольными скалами всевозможных размеров, покрытыми налетом белой пудры. Этот пейзаж напоминает ложбину в каменной осыпи, какие встречаются в горах на суше.

Но удивительная «растительность», усеивающая лежащие вокруг глыбы, ничем не походит на наземную.

— Подай немного назад, Кьенци, и попытайся закрепиться на том покрытом осадками уступе у самого подножия откоса, — предложил Ле Пишон.

Следует легкий толчок, похожий скорее на ласковое прикосновение, как будто блюдце погладила чья-то гигантская рука. Белое облако окутывает иллюминаторы. Это взбаламученный винтами незначительный слой ила. Но вот туман рассеивается. По другую сторону иллюминатора, не далее чем в 20–30 сантиметрах, появляется но белое-пребелое. В сравнении с ним самые прекрасные песчаные пляжи мира показались бы серыми. Этот «снег», откладывающийся по нескольку сантиметров за тысячелетие, органического происхождения. Его образуют известковые скелеты микроскопических водорослей, которые, как манна небесная, с незапамятных времен падают и падают с поверхности сквозь водную толщу 2800 метров, постепенно заполняя все углубления рельефа. Ковер, расстилающийся вокруг «Сианы», как зимняя степь, является на самом деле грудой скелетов, впервые извлеченной из абсолютного мрака, который царит здесь. Облако, поднятое во время приземления, теперь совершенно рассеялось, сметенное легким течением, идущим в западном направлении; его скорость, по оценке Ле Пишона, от 7 до 10 метров в минуту, то есть четверть узла.

Таким образом, это течение направлено в зону пересечения рифта и трансформного разлома.

Кьенци заставляет «Сиану» подвсплыть. Ртуть перегоняется с носа в корму, и вот блюдце принимает горизонтальное положение. Оно готово тронуться. Скъяррон уже сообщает на борт «Норуа»:

— Коснулись дна на глубине 2779 метров.

На поверхности компьютер подтверждает, что подводный аппарат приземлился на северном склоне долины. Это, по-видимому, самое глубокое в окрестности место. Пласеро отмечает точку посадки на карте, а Жарри сообщает «Сиане» ее место.

— Вы взяли пеленг на маяк? — добавляет он.

— Нет, — отвечает Кьенци. — Его экранируют неровности рельефа. Наше местоположение мы можем знать лишь от вас. Вы нас поняли?

— Понял, — ответил Жарри. — Мы не спускаем с вас глаз!

Ле Пишон, захваченный пейзажем, диктует на магнитофонную ленту:

— 9 часов 03 минуты. Мы у подножия осыпи, лицом к югу. Речь идет о заостренных обломках подушек, покрытых марганцевой корочкой. Они самых разных размеров, от 10 до 30 сантиметров. Осыпь покрыта легким слоем осадков, но марганцевая патина на подушечных глыбах доказывает, что они очень древнего происхождения. Вокруг много губок.

— Ну что, похоже на рифт? — спрашивает Кьенци, первый раз погрузившийся в эту зону.

— Отнюдь нет. Это явно более древние формы, сильно раздробленные, угадываются места смещений, — отвечает Ле Пишон. — Давайте начнем со сбора образцов на случай, если нашу вылазку по каким-либо причинам придется закончить раньше времени, — добавляет он.

Кьенци осматривает коренные породы, громоздящиеся под не «Сианы».

— Что вас интересует? — спрашивает он без долгих разговор — Вот тот черный булыжник, что справа.

Кьенци разворачивает манипулятор, раскрывает три зажимных пальца, медленно продвигает его по направлению к глыбе, аккуратно обхватывает ее и рывками приподнимает. Операция не удалась. Обломок породы выскользнул и упал, взметнув облако ила. Приходится начинать все снова, теперь уже на ощупь…

— Держишь его?

^{_{«Сиана» захватом манипулятора берет пробу на склоне с подушечными обломками, упавшими на дно трансформного разлома. Глубина 2695 метров.}}

Зажим снова закрылся. На сей раз удачно. Кьенци с предосторожностями подтягивает добычу к металлическому контейнеру-накопителю и бросает ее туда.

— Один есть, — говорит он.

— Разворот на 180º — и в дорогу, — решает Ле Пишон, только что сфотографировавший образец, чтобы опознать его на поверхности. — Мы спустимся на самое дно долины, а затем взберемся южную стену.

Плавно, без малейшего сотрясения, «Сиана» парит над простершейся внизу белой долиной в 30 сантиметрах над грунтом. Кьенци дал дифферент на нос под углом 30º, и оба наблюдателя очутился кверху ногами, головой вниз, прилепившись к иллюминатору но ми, практически бороздящими дно. Неожиданно склон резко по вверх. Блюдце отрывается от него. На удаляющемся дне среди скальных обломков выделяется очень большой блок, образованный подушечных кусков, сцементированных в монолитную глыбу.

9 часов 36 минут. 2786 метров.

— На откосе огромный кусок брекчии, — диктует Ле Пишон «Сиана» достигла нового уступа шириной в несколько метров устланного обломочным материалом, на котором устроились несколько губок и горгонарий, веером развернувших свое кружево. Блюдце не останавливается и продолжает путь вдоль склона, пошедшего вертикально вверх.

— Разлом! Остановитесь, остановитесь, Каноэ! — возбужденно восклицает Ле Пишон.

Кьенци разворачивает «Сиану» и ведет блюдце параллельно разлому.

— Никакого сомнения, это очень свежий разлом, ориентированный на запад, а точнее на 285º. Такое направление предсказывала модель, — диктует Ле Пишон. — Четырехметровая стена говорит Я вертикальном сбросе, который буквально рассек обломочный материал на этом склоне. Совершенно черные обломки подушек частично погружены в беловатую массу, образуя брекчии.

Пока Ле Пишон наговаривает на магнитную ленту геологические данные, «Сиана», отклоняемая течением, соприкасается с трансформным разломом. Противный скрежет отдается в головах трех подводников. Слышать его так же приятно, как скрежет корпуса машины о стену гаража. С той только разницей, что обшивка у машины надежнее, чем у подводного аппарата… Кьенци осторожно высвобождает ныряющее блюдце и поворачивает его носом к югу:

— Смотрите. Ле Пишон, прямо перед нами обрыв!

Это откос, покрытый осыпью. Он поднимается и теряется во мраке. «Сиана» спустилась вдоль стены и оказалась в V-образной котловине. Глубина 2795 метров. Сразу же за кормой — вертикальный сброс, а впереди — откос, идущий под углом 30º.

Никто из трех акванавтов не думает о том, что над их головой нависло 3 километра воды и что на каждый квадратный сантиметр гондолы давит 300 килограммов. Однажды Кьенци попытался рассчитать общее давление, производимое на «Сиану». И получил число, заключающее внушительное количество нулей…