— Здесь более рыбное место, чем дно Средиземноморья, — замечает Мишель, который лишен возможности созерцать пейзаж, но прислушивается к разговору и комментариям товарищей.

Скат уставился на непрошеного гостя, расправил свой хвост и равнодушно удалился в темноту, сделав несколько грациозных движений плавниками.

«Архимед» продолжает карабкаться вверх вдоль не очень крутого склона. Затем течение снова прибивает его к почти вертикальному склону. Ле Пишон диктует:

— Мы не более чем в двух-трех метрах от вершины. Уже видны необычные детали, огромные подушки, целый ряд огромных продолговатых подушек…

— Царапнуло.

— Что царапнуло?

— Обшивка.

Опять. Акванавты скоро привыкнут к этому зловещему скрежету. На какое-то мгновенье батискаф словно застопорил ход, и облако ила застлало иллюминаторы. Затем резкий толчок… Аппарат свободен. Ле Пишон продолжает говорить, не обращая внимания на стиль и последовательность изложения:

— Обшивкой задели грунт. Передо мной захватывающее зрелище: скопище огромных, очень свежих надтреснутых подушек. Постоянно задеваем обшивкой о скалу, но зато я успеваю сделать удивительные фотоснимки… (Фробервиль прибит течением к стене.) Фотоснимки века… Весьма странно. Он не может выбраться… Выбрался, снова двигаемся… Глубина 2502 метра. Я своего места не уступил бы и за целое царство (sic!). Величественный фронт лавового потока, только-только образовавшийся… Ой, краб! Он недоволен.

Крупный краб, приподнявшись на лапах, изготовился к атаке, нацелив клешни на батискаф. Его свирепые глаза, посаженные на стебельки, вращаются во всех направлениях. Шум и целое облако поднятого со дна ила заставили краба вылезти из своего логова.

— Все в порядке, мы вырвались, — спокойно говорит Фробервиль.

Пилот не разделял восторгов Ле Пишона, который готов был застрять у стены навечно. Чтобы окончательно выйти на свободу, он подработал активным рулем. «Архимед» сразу же взмыл вверх, и вскоре стена исчезла из поля зрения.

13 часов 47 минут. «Архимед» снова на уступе, идет в 5 или 6 метрах ото дна. Глубина 2500 метров. Курс на запад. Большие сферические подушки, отчетливо растрескавшиеся. Иногда они достигают нескольких метров в диаметре. В свете прожекторов они походят на гигантских черепах, уснувших под снежной пеленой. Эти сферические подушки получили название «кусто»^[31], потому что они впервые были сфотографированы в рифте во время экспедиции научно-исследовательского судна «Калипсо», которое спускало на дно фотокамеру на кабеле. Американцы, желая доставить нам удовольствие, позаимствовали наш термин, но ошибочно применили его к тем разновидностям, которые у нас известны как «фаллосы»! После трехмесячных дебатов стороны решили не давать вулканическим образованиям имена знаменитых исследователей. На дне рифта больше не поселятся кусто, тазиевы или Викторы!

Во всяком случае эти подушки — как бы они ни назывались — мы будем неизменно встречать на террасах и вершинах, причем часто они связаны между собой трубами. Через эти трубы они до своего затвердения иногда опорожнялись, порождая причудливые пещеры, в которых сверху свисают сталактиты из застывшего стекла и часто видны разные уровни истечения лавы. Мишель неожиданно оповещает:

— Маяк в 60 метрах, строго на юг.

От поверхности моря подводный аппарат отделяет сейчас 2485 метров. «Архимед» следует в 5–6 метрах ото дна. Он круто разворачивается влево, чтобы лечь курсом на юг, к пресловутому маяку. Мешает сильное встречное течение, вода не очень прозрачна. Такое впечатление, что она замутнена мельчайшей иловой суспензией. Ле Пишон диктует:

— Мы в толще воды. Дно скрылось под килем. Внезапно, и ушло примерно на 60 метров. Мы находимся на том же уровне, с какого стартовали после первой посадки.

Продвигаясь на юг, «Архимед» за несколько минут покрывает 60 метров. А, только что, идя на запад, он передвигался с большим трудом. Батискаф достигает террасы, покрытой подушками «кусто» и крупными осадочными дюнами, ориентированными в меридиональном направлении; дюны удивительно похожи на прибрежные.

Гидролокатор Страцца показывает, что овальная терраса диаметром примерно 30 метров со всех сторон ограничена скалой. Возникает вопрос: не кратер ли это? В скале, с юго-восточной стороны, заметно лишь одно отверстие.

— Углубимся далее, — предлагает Фробервиль.

Течение препятствует маневру, и батискаф постоянно сносит. Мишель просит обратить внимание, что при большой скорости стала ощущаться резкая вибрация. Может быть, когда цеплялись за дно, повредили лопасти винта? Фробервиль напрягает слух:

— Это несерьезно, — откликается он. — Смотри, Ле Пишон, смотри, какой утес! — возбужденно восклицает он, меняя тему разговора. — Подожди, я скользну влево, и мы медленно обойдем его. Вот мы уже с ним на траверзе. Курс 185º.

Снова вертикальная стена меридионального простирания. Эхолот указывает, что она обрывается 50-метровым уступом к третьей площадке, пока что самой глубокой, лежащей приблизительно на глубине 2600 метров. Лестница под стать Титану. Вдруг Фробервиль восклицает:

— Тысяча чертей! Батарея! Она садится. В ней не более 106 вольт. А по правилам, ее напряжение не должно падать ниже 105. Нам остается самое большее полчаса. Что будем делать?

С самого начала погружения «Архимед» не прекращал маневрировать, включая при этом все светильники, и потребление электроэнергии значительно превысило предусмотренную норму. Совершенно очевидно, что до злополучного маяка так и не удастся добраться, хотя он совсем рядом. Ле Пишон чуточку колеблется и высказывает свое пожелание:

— Давайте спустимся. Я хочу знать, как выглядит эта стена.

Не есть ли это фронт лавы?

«Архимед» медленно набирает вес, в последний раз стравливая бензин, и вдоль скалы погружается в ночь. Ле Пишон сообщает в микрофон:

— Сказочный обрыв, совершенно сказочный. Почти вертикальный. Это пропасть.

«Архимед» осторожно спускается. Его корма медленно отходит от стены. Типично вулканический рельеф. Без каких-либо следов разлома и других тектонических процессов…

И вдруг гондола оглашается резким криком:

— Отклонись, Фроб, отклонись, сейчас заденем!

Нос «Архимеда» проходит впритык к скале, выросшей на пути подводного аппарата, но все же не касается ее.

Ле Пишон возобновляет научный комментарий:

— На экране Страцца отчетливо виден на склоне вулкана лавовый поток, на протяжении 100 метров спускающийся в виде двух последовательных ступеней…

И далее, после паузы:

— Мы приближаемся ко дну. Видна осыпь, но склон остается еще чрезвычайно крутым… Так ты, Фроб, никогда не сядешь, нужно найти более ровное место!..

— Что значит — не сяду? Вот, пожалуйста, — отвечает Фробервиль и несколькими оборотами винта подает батискаф вперед.

«Архимед» причалил носом к склону, а кормой повис в «пустоте»… Склон напоминает тот, что встретился в начале погружения: он завален, как полотно железной дороги, равновеликими осколками подушки. Почему у этих камней одинаковая величина? В чем тут причина? Вопрос остается без ответа.

Мишель оставил свои приборы и занялся телеманипулятором при одном включенном светильнике, так как надо было экономить электроэнергию. Немало пришлось повозиться, прежде чем он, наконец, переправил в контейнер-накопитель прелестный кусок подушки.

— На вольтметре 102 вольта, — объявляет Фробервиль. — Лимит энергии, гарантирующей безопасное возвращение на поверхность, перерасходован. Надо подниматься.

Ле Пишон ворчит. Он огорчен. Ему хотелось бы продолжить исследование, но он обязан прислушаться к голосу рассудка.

14 часов 13 минут. Фробервиль связывается с поверхностью:

— «Ле Биан»! Я «Архимед». Наши батареи совсем садятся. Просим разрешения подняться.

Немедленно поступает согласие.

Фробервиль сбрасывает немного твердого балласта, ровно столько, сколько нужно, чтобы начать медленный подъем вдоль лавового потока, который Ле Пишон просматривает в последний раз. Магнитофонная лента тоже подходит к концу. Он успевает еще записать: «Потоки молодые, очень молодые с почти вертикальным фронтом. Внизу — осыпь, которая…»