Старший

лейтенант Дормидонтов

И ниже, другим почерком:

Комиссия Дзержинского отд. ГАИ г. Москвы в составе капитана Пинаева У.Э. постановила:

1. С тов. Лукашика Г.Б. - штраф 25 руб. (оплата через с/кассу).

2. С тов. Лукашика Г.Б. — оплата ущерба автомобилю ВАЗ 2101 № 01–07 МКК (погнутие прав. пер. крыло, покраску, рехтовка, грунтовка, повреждено резина) — 75 руб. (оплата налично).

Итого:

3. С тов. Лукашика Г.Б. — 110 руб. 00 коп.

Подпись, печать.

Георгий попросил Шамиля остановиться так, чтобы, ну… Ну, короче, не очень рядом.

— Сделаем, — с полуслова усмехнулся Шамиль.

"Не светы козырь, якщо не просят", согревала судьбоносная заповедь отчима.

— Здравствуй! — Георгий неловко взял Татьяну за руки. Она, освободившись, укоризненно постучала по часикам. "Ориент", — подумал Георгий.

— Извини, пожалуйста, — сказал он. — Но представь, как мы влипли. Едем с другом от Сашульки… Ну, этого больного… А животное в погонах, представь… Я думаю, на какой же козе к нему подъехать, а Ша… а друг мой…

Татьяна рассмеялась, Георгий с ходу попал на верный тон.

Постояли на смотровой, плечо к плечу. Ряд товарищей при виде Тани отвлекся от панорамы, а Георгий вчуже прикинул, какое ладное на ней черное пальто хорошего фасона клеш, да с капюшоном, да отделанное тоже хорошей кожей. "Судьба!" — подумал он.

Москва лежала у ног в россыпи огней, каждый огонь мерцал родственным светом. Город в одночасье сбросил чужой холодный облик, приветливо распахнулся и манил, подмигивая и обещая. Слабое дуновение в лицо словно бы скрепляло новый союз.

Замысел города странно сливался с Татьяной, соединялся тайной связью с ее задумчивым и вместе возбужденным лицом.

Еще он радовался, что выпил, эта дерзость, кажется, хорошего тона, запросто можно вести себя легкомысленно. Георгия распирало. До того чудесно складывалось: возле плеча — Татьяна, внизу рядом понятливый город, хотелось каким-нибудь действием закрепить ощущение. Но действия приходили на ум все банальные.

— К реке? — сипло предложил он.

Сходя на дорожку, серебристым серпантином ведущую вниз к набережной, Георгий подал локоть и поскорее прижал к себе легкое существо руки. Прикрыл глаза, не в силах поверить… Все сбывалось. И можно молчать, главное — свободно можно молчать, на первых курсах ни за что не представлял — каким манером любят девушек, близких к большой политике…

У реки оказалось теплее, чем наверху, к запаху Татьяны примешивался пряный осенний аромат вечера.

Остановились у полуметрового бортика, под ним длинными бликами шевелилась черная густая вода.

— Страшно! — сказала Татьяна, крест-накрест охватив себя за плечи, и кивнула на реку.

— Таня, а ты… — Георгий покусывал губы, — у тебя сейчас никого нет? Ну, в смысле… — он боком приткнулся к парапету.

Она свела пальцами концы воротника, уткнула туда подбородок.

— Нет… — сказала она неуверенно. — Сейчас нет.

— А?.. в смысле…

— Что?

— Ну…

— Был или нет? — она, усмехнувшись, склонила голову набок. — Был. Одноклассник. Мйшка. Хороший человек. В мед поступил. Дальше?

Георгий почувствовал, что Татьяна ждет известной реакции, ждет следующего вопроса, словно испытывает. Он вдруг понял — какого вопроса, и это подхлестнуло спросить вовсе другое:

— А Мишка твой, он мог бы? — Георгий кивнул на реку.

— Что? — она удивилась и тоже посмотрела вниз.

Вода обожгла его, но не сразу, сразу он ничего не почувствовал, только подумал: "очень оригинально", только желание поскорее наверх, и еще удивился, что не холодно, но в следующую секунду — словно ожог, со всех сторон сразу; плащ, надувшийся вначале подмышками пузырем, теперь внезапно с силой потянул вниз, он рванулся к берегу, заметил, что Татьяна вовсе не бегала и не визжала, как следовало, а стояла, замерев и глядела почти мимо. А уже потом бросилась вправо, влево. "Сумасшедший, — весело крикнула она, — псих!" "О'кей!" — крикнул Георгий, отчаянно гребя, и, как показалось, очень бодро, но холод, перехвативший дыхание, донес до Татьяны панический хрип… "Псих, давай руку, эй!"

Но Георгий гордо выкарабкался сам, оцарапав руки, глупо улыбался, сразу под ним налилась лужа. Татьяна, выхватив платок, вытирала для чего-то его лицо, будто это было сейчас самым важным — сухое лицо.

— Ты знаешь, сколько тут до такси, псих?! — приговаривала она, блестя глазами. — Едем ко мне, быстрее, на сумку, ладно, я сама понесу, скорей, — и она пошла вперед с сумкой на плече, которую в последний момент успел сбросить Георгий.

21

С Маринкой пора было завязывать, дернул черт… В глубине души Георгий жалел ее, но глубин своей души он, чем дальше, тем больше — не любил.

Георгий осуждал Маринкин надрывный вызов общественному мнению, полупристойную фигу в лицо лицемерному шепоту однокурсниц. "Все в дерьме, да шитокрыто", — с горькой досадой говорила про них Марина, забывая протягивать слова и чмокать губами. Жгучее безразличие Марины к сюжету ее личной жизни вызывало у Георгия религиозную оторопь.

Месяц назад, в бане, Георгий не расслышал в себе ожидаемого эффекта, увидев Марину раздетой. Баня как баня. За ее спиной перемигивались с Шамилем — но на пустом месте, словно отчитываясь по принятым обязательствам. Вид деловито мылившей, а затем вычесывавшей волосы Марины выходил до обидного обыкновенным.

Но после, когда Георгий, проделав так, как говорил Шамиль, с громыхающим сердцем дождался, дыша в подушку, пока коротенькая игра в метре от него закончилась, и началось то, что со стороны он видел первый раз в жизни его прижал паралич. Он лежал ничком в небывалой смеси ощущений, не в силах ни подглянуть, ни двинуться, ни вздохнуть — из страха расхохотаться. Вдруг почувствовал шевеление возле ребер, сильнее он вздрогнул, боясь поверить, вывернул краешек глаза из подушки: Шамиль правой рукой незаметно подталкивал его в бок. Отступать было некуда, было поздно. Тогда, бросив все мужество в руку, он тесно двинул ее по простыне и прикоснулся куда-то в область ближней к нему Маринкиной коленки. Шамиль, ухватив движение, разгорячился выше меры. Георгий, прыснув в подушку, стал смелее гладить коленку, и его настигла вдруг мысль, что Марина может не понимать сейчас, что это рука чужая. Испытав облегчение, отважно ущипнул Марину в бед ро. чтобы видел Шамиль: никто не струсил. Едва успокоившись, получил новый сильный толчок в бок; Шамиль, шумно вздохнув, стал смещаться влево и напоследок пихнул его еще ногой.

Совершив над собой головокружительное насилие, Георгий рывком приподнялся и бросил верхнюю часть туловища на горячую Марину. В этот момент в слабом свете ночника увидел открытые в потолок глаза Марины и эту улыбку…

Потом, совестно вспоминая минуту, он разобрал: словно бы Марина видела всю предыдущую чехарду с Шамилевыми руками, а еще раньше — с переглядками в бане, и понимала все от начала, а только жаль, что им не хватает простой мужской смелости сказать прямо, они зазорно жмутся, и если нужно от нее согласие — вот оно, но это смешно, ребята. Георгий успел убежать глазами, чтобы оставить себе простор для иронии, только руки по инерции суетились где-то, и вдруг наперекор смешливой дурости сделалось стыдно за Шамиля, который хитро лежал сбоку, за такое к ней отношение, а руки непослушно все движутся, стремясь выручить душу из спазма.

Наутро втроем уезжали с дачи. Марина казалась веселою, только изредка Георгий ловил на себе заинтересованный взгляд. Настроение накатило отвратительное. Не сумел, жиган. Смешно ему стало, детский сад, ей-богу.

Бесило непрошеное сочувствие, которым так и веяло от хорошего утреннего тонуса Шамиля.

В городе, перед тем, как расстаться, Марина грубовато сказала:

— Слушай, — она сказала это при Шамиле одному Георгию, снова позабыв тягучую манеру, — я завтра буду дома одна, если хочешь… — она пожала плечами и, захватив возле уха русые струи волос, перебросила за спину.