Вторым ее шагом была симуляция травмы на корте. Травма ей была нужна для нескольких целей. И здесь она достойна восхищения: алиби не входило в список целей. Наоборот. Спускаясь на допрос со здоровой рукой, Люси будто бы навлекала на себя подозрение, но при этом знала, что рядом с нелепостью подброшенной цепочки и этот аргумент пойдет ей на пользу. Травма была ей нужна, чтобы попросить у Сары машинку, у меня бумагу, а прежде всего для того, чтобы Айон Драммонд сел писать вместо нее письмо. Она спустилась к нему под каким-то предлогом. Разумеется, этим предлогом было письмо. Драммонд, находясь внизу, не мог знать, что минуту назад она попросила машинку. Люси вошла. Драммонд уже не работал. Она попросила, чтобы он написал несколько слов. Айон отодвинул коробочки, взял лист бумаги и начал писать: «Уважаемый профе…» Это меня сразу поразило, как и тебя, — почему Айон начал писать среди крючков? Он так мог поступить лишь по просьбе убийцы. Несколько человек могли попросить его написать письмо, только не Сара Драммонд, жена, как мне кажется. Когда на следующий день я услышал от Джонса, что Люси звонила профессору в Лондон, я понял. Человек в такой ситуации, в какой оказалась Люси, мыслит о деталях упрощенно. Кстати, она и не могла просить Айона, чтобы он написал письмо ее подруге. Она спустилась вниз и сказала, что должна написать пару слов профессору, но, допустим, не хочет, чтобы Спарроу об этом знал. Мы уже никогда не узнаем, что она сказала.

— Почему? — спросил Паркер.

— Подожди… — Алекс продолжал рассказывать. — Кроме этого, травма понадобилась для того, чтобы показать хирургический нож. Спускаясь к нам со здоровой уже рукой, она исключила врачебное обследование, которое выявило бы, что рука не была повреждена. После того как Люси отправила письмо в Скотленд-Ярд, она выждала некоторое время и решила, что пора действовать. Но нужно было ждать Сару, которая находилась в Лондоне. В день приезда Сары она появилась с рубиновой подвеской, травмировала руку, уговорив перед этим Сару на партию в теннис, показала присутствовавшим на корте свой чемоданчик с ножом, а затем пошла к себе и спокойно выждала, когда сможет нанести удар. Знала, что Айон всегда работает один по полуночи. После десяти к ней пришел Филип, который сказал, что не может найти ее мужа. Люси сразу поняла, что Спарроу находится в парке с Сарой и поэтому улизнул от парня, просившего сразу после ужина его о встрече. Вероятно, этот факт подтолкнул ее к действиям. Ведь она не знала, что роман идет на убыль, по крайней мере со стороны Сары. Кстати, я не думаю, чтобы известие об этом остановило ее. Сейчас для нее были важны два момента: первое — алиби для Спарроу и второе — отсутствие алиби у Сары. В 10.45 Люси входит к Саре и берет машинку. Сара находится у себя, и ничто не указывает на то, что собирается уходить. Через минуту или две Люси стучит ко мне в дверь. Заметь, что именно в этот момент ее муж разговаривает с Гастингсом, а Филип ждет ее у себя в комнате. Таким образом, она знает, где находятся все обитатели дома. Отнеся машинку в свою комнату, Люси стоит перед моей дверью с уже спрятанным под платком ножом, а подвеска и перчатки лежат у нее в кармане. Она готова. Когда моя дверь закрылась, сбежала вниз. Но ей необходим предлог, какой-нибудь предлог на случай, если кто-то увидит ее, когда она будет возвращаться. Например, Гастингс, выходя от Спарроу. Поэтому она бежит к буфету, наливает себе стакан апельсинового сока и возвращается. Ставит сок в темном коридоре на камине. Входит к Драммонду и, сжимая нож под платком, говорит: «Айон, черкни для меня пару слов моему профессору…» Айон, естественно, начинает писать. Но едва он написал два слова, Люси нанесла удар. Она торопится. Ее алиби построено на посещении соседей. Ведь позже никто не будет помнить, была она минутой раньше или позже. И здесь она просчиталась. Я знал, что она пришла ко мне в 10.50, а Филип, который ждал и нервничал, заметил, что она появилась в 11.02 или 11.03.

Тебя не поражает отвага убийцы, который убивает ножом в спину в доме, полном людей? Только хирург мог знать, куда нанести удар, чтобы жертва не шелохнулась! Нормальный человек никогда не пошел бы на такое дело. И здесь нельзя не подивиться яркой импровизации преступника: Люси бьет три раза! Сара ведь читала вслух роль, и каждый об этом помнил. Затем она молниеносно бросает на пол свою застегнутую цепочку с подвеской. Рука, спрятанная под платком, была все время в перчатке. Сейчас Люси не снимает ее, а обмакивает в кровь другую перчатку. Все это происходит в доли секунды. Ведь у Люси с собой бумага, которую она попросила у меня. Заворачивает в эту бумагу окровавленную перчатку и выходит, не оставив никаких следов. Бежит наверх. И здесь ошибка. Она забыла о соке, который оставила на камине. Не следует, однако, удивляться. В такие минуты, сразу после убийства… Темный коридор. Она побежала. Хотела оказаться как можно дальше от того места. Впрочем, она вышла никем не замеченная. Оставила перчатки в гардеробе и вышла к Филипу.

Потом уже она была спокойна. Могла разговаривать со Спарроу, плакать, узнав, что в его жизни есть кто-то другой. Я подозреваю, что Люси начала тот разговор умышленно, чтобы продлить ему время алиби. Но, может, хотела и себе помочь таким образом. Ведь она велела Филипу спуститься вниз и попросить деньги у Драммонда. Филип должен был это сделать. Но Филип не поднял тревогу. Не поднял ее также и Спарроу, спустившись вниз и вернувшись. Поэтому Люси ждала. Через три часа кто-то сообщил в полицию.

План был идеальный. Если бы на нее пало подозрение из-за ножа и подвески, что естественно, то, во-первых, как я уже говорил, возникал вопрос, зачем именно ей понадобилось убивать Айона? Во-вторых, зачем разбрасывала возле убитого свои вещи? Совершить умышленное убийство собственным ножом, который видело столько людей? Что за абсурд! Не обрати ты внимания на цепочку, то она могла бы сделать это и сама — спросить, уж не считаешь ли ты, что застегнутая цепочка может упасть во время борьбы? Слишком много следов указывало на Люси, чтобы ее можно было вообще подозревать. А кроме того, ведь существовала еще и Сара, любовница ее мужа, конечно, ненавидевшая ее. Ясно, что кто-то хотел скомпрометировать Люси. А она, добрая и безгранично великодушная, призналась, что убила Айона\ Ты понимаешь этот гениальный ход?! Она призналась, хотела дать понять, что прикрывает Спарроу, которому создала лучшее в мире алиби. Ей это ничего не стоило, а сразу снимало все подозрения: она даже не смогла найти мотив убийства! Разумеется, настоящий мотив должен был на веки вечные оставаться неизвестным. А потом те проклятые перчатки, спрятанные вроде бы так глупо в месте, куда имели доступ только они двое — Люси и Сара. Ведь если бы Люси убила, то не спрятала бы их так по-идиотски. Так могла поступить, конечно, лишь Сара! Перчатки снимали подозрения со всех, кроме Сары… и Люси, но Люси уже успела поставить себя вне их. У нее отсутствовала причина убивать Драммонда, отсутствовала причина компрометировать себя. А у Сары была причина его убить и бросить на нее подозрения в убийстве. С утра Люси ждала, пока мы до этого додумаемся. Вела себя предельно тактично. Но заметь: насколько на нее не произвело впечатления, что Айон убит её ножом, настолько оказалось важным сообщение о найденной тобой цепочке — она сразу призналась. Таким способом она хотела нам сообщить, что сейчас уже у нее нет никаких сомнений, что не знает, кто из них это сделал, но боится, не муж ли, и что любит ее так сильно, что готова погибнуть, лишь бы он был счастливым.

Но Люси Спарроу, гордая и спокойная, богиня операционной, которая спасла так много людей, что одного может себе позволить убить, живущая по собственным законам, совершила несколько ошибок.

Первое. Во время допроса она сказала, что отсутствие ножа в чемоданчике заметила бы сразу, а позже сообщила, что сегодня утром уложила туда эластичный бинт. Это означало, что отсутствие ножа не удивило ее, хотя она ничего не могла еще знать. А могла она не удивиться только в том случае, если бы знала, где этот нож: он торчал в спине Айона.