– Эх, житуха-невезеньице! Под иными лед трещит, а под нами ломится...

Но тут же тихо порадовалась, что назвала лося великаном да богатырем, а не лесным хозяином, как сначала хотела. Да еще и рога помянула – совсем молодец! А то если бы по лесу бродил медведь-шатун – да решил бы, что это его кличут?.. Он же единственный, кто с лешим спорит за это прозвание!

Хоть что-то удалось в этот неладный день...

Но день-то еще не окончился. Как-то встретит ее злоехидная бабка?

Глава 2. Работа

К удивлению Васёны, бабушка не засыпала ее насмешками. Вышла на крыльцо, довольно прищурилась при виде ученицы, восседающей на лосе.

– Спасибо за службу, сохатый-боярин! – звонко сказала Васёнка, неловко сползая по лосиному боку в сугроб. – Пусть по твоему следу волчья стая не ходит!

Молча прошла мимо бабушки в дом, положила в уголке кусочки бамбука, с тоской думая: «Неужто на растопку пойдут?»

Яга вошла следом, затворила дверь и приказала:

– Раздевайся да садись чай пить. Самовар поспел.

«Она и самовар аккурат к моему приходу поставила! – мелькнула у Васёны мысль. – Знала, что не задержусь с возвращением».

Обе молча выпили по чашке чаю с медом.

– Тоскуешь? – строго спросила Яга.

Васёна молча кивнула. Говорить не хотелось, да и что тут скажешь?

– Молода ты еще. Жизни не знаешь. У тебя пока не метла была, а так... палка! Метла должна хозяйскую руку знать, каждое твое движение угадывать. Вот подержишь ее в руках столько, чтоб каждую щербинку на рукояти руками узнавать, на ощупь чуять – твоя аль чужая... Вот тогда ей всё одно будет: хоть в избе полы мести, хоть в облака тебя нести, хоть от врага тебя спасти. Попробуй-ка, сядь на мое помело – враз вздыбится, как жеребец норовистый, сбросит тебя... Был со мной случай. Молода я тогда была, любила по чужим землям шляться. В королевстве Гессенском, в придорожном кабаке, что у них таверной называется, подлили мне в зелено вино зелья тамошнего. Теперь-то я знаю, что это за зелье, и сама не дура его плеснуть захожему человеку. А тогда... ну, говорю же – молодая была, глупая, вот вроде как ты сейчас. Закружилась кудрява головушка, подкосились резвы ноженьки, брякнулась с лавки на пол и встать сразу не смогла. Думала – сейчас мне и конец, разделается со мною шваль тамошняя... А только никто до меня и добраться не сумел: взвилось мое помело без приказу в воздух – да по головам супостатов так и охаживает, так и охаживает! Как увидела я такое – враз у меня силушек прибавилось. Поднялась я на ноги, взялась за негодяев гессенских – полетели клочки по заулочкам!..

Васёна судорожно всхлипнула. После рассказа бабушки она еще сильнее почувствовала свое горе.

Про себя девочка сказала простенький заговор, которым еще в раннем детстве бабушка научила ее справляться с печалью: «Разбейся, кувшин, пролейся, вода, пропади, моя беда...»

Сегодня знакомые слова помогали плохо...

– Думала я, что рано тебе в небеса, – задумчиво сказала Яга. – А как увидала, что ты все обломочки мертвой метлы собрала и принесла... нет, самая пора, как раз ты доросла! Помогу я тебе. Без топора не плотник, без иглы не портной, без помела не ведьма. Научу, как починить-наладить. Но сделаешь всё сама. Метла должна только хозяйскую руку знать. Зато уж второй такой ни у кого не будет.

Васёна вскинула руки к груди, выдохнула истово:

– Бабушка, вразуми, наставь на ум!... Да я... да что скажешь...

Яга поднялась с лавки, деловито осмотрела останки метлы.

– Прутья эти, бамбук нарезанный – снова в дело пойдут. Не зря ты их собрала. Сама-то я терновник беру, но и с этими недурно получится. Для обвязки змеиную кожу подарю – прочную, гадючью. А вот ручку советую из осины, как у меня. Оно, конечно, когда и прутья, и ручка из одного дерева сделаны, метла послушнее. А только... скучные они, внучка, такие метлы. Супротив сборных метел они – как водовозные клячи супротив горячих жеребцов. Объезжать их не надо, это верно, зато и в лихой гонке они хозяйку не спасут, и до земли не снизятся так, чтоб траву на лету подмести. Мой тебе совет, внучка: делай сборную метлу. Неужто самой не интересно поглядеть, что выйдет, ежели породнить заморский бамбук с нашенской осиной?.. Но ты – хозяйка, тебе решать.

– Так и сделаю, бабушка, как советуешь. А с палкой бамбуковой совсем ничего сделать нельзя?

– Подвела она тебя один раз – подведет и второй, веры ей нету. Чиненная-перечиненная метла – что надсаженный конь, надломленный лук или замиренный друг. Такая метла только и годна, чтоб двор мести. И жаль мне этой... аэродинамики... но бросай ты ее, девонька, в печь вместе с микросхемами!

Васена взяла в руки желтую рукоять. Бабушка была права. Как ни связывай обломки вместе, а прежней метлой им уже не бывать. Закусив губу, девочка отправила обломки в огонь.

– А теперь надевай валенки да со мною на двор иди.

Васёна послушно скользнула ногами в валенки, набросила тулуп на плечи и не вышла, а бегом выскочила на крыльцо.

Поляну завалило снегом, старуха и девочка утонули в сугробах по колено. Яга решительно двинулась по снегу к краю поляны. Васёна семенила следом.

Яга остановилась рядом с торчащим из сугроба колом, на который надет был человеческий череп. Такие колья окружали избушку, охраняя ее от незваных гостей.

Старая колдунья сняла череп с кола, вытряхнула из него снег, глянула в пустые глазницы:

– Ты, Живорез, пока вот тут побудешь, на еловой лапе. – Яга деловито приладила череп на колючую ветку. – Дозорную службу и отсюда нести можно. Да не зевай, морда разбойничья!

Васёна и бровью не повела. Насмотрелась уже на мертвые головы бывших душегубов, привыкла. Сейчас ее волновало только одно: будущая метла.

Яга легко, одной рукой, выдернула из снега и промерзлой земли осиновый кол, кинула Васёне. Девочка поймала его на лету.

– Прикинь: по руке ли он тебе, не тяжел ли?.. Нет? Вот и славно. Пошли в дом. Ты кол в порядок приведешь, а я пока Ворона Вороновича кое-куда пошлю.

* * *

Василиса ножом обстругивала и скоблила осиновый кол, чтоб стал глаже, и слушала наставницу.

– Я тебе покажу кой-что получше заморских микросхем. Научу оживлять метлу... Так, что у тебя на обвязке-то было? Волосы, вот как... ну-ка, ну-ка, занятно...

Яга аккуратно отделила от разорванного волосяного шнура, уцелевшего на бамбуковой полоске, один волосок, кинула в огонь, вгляделась в мгновенную вспышку, принюхалась.

– Ишь ты! А была то коса самоубийцы, звали девку Вэй Ли, при жизни шлюхой была... неплохо. Хорошая была оплетка, но придется выбросить. Не горюй, новая лучше будет, из гадючьей кожи. Да не из кожи убитых змей – какая в ней прочность, какая сила колдовская? Нет, настоящие выползки, сброшенные перелинявшей гадюкой. Я в свое время ради нового помела в самый что ни на есть Багдад добралась, добыла там кожу королевской кобры, во!.. Но и гадючьи шкурки в деле пользительны – уж всяко лучше ремешков из человечьей кожи. Никогда, внучка, не бери на обвязку эти ремешки, из-за них метла становится шибко умная, вместо полета философствовать начинает, наперекор хозяйке все делает. А змеиная шкурка – она проще. Она, когда на змее была, точно знала, что рожденный ползать – летать не может, так теперь для нее полет – чудо и радость...

Василиса слушала и работала. У нее и всегда-то в руках дело не ржавело, а тут она особенно старалась. Под внимательным взглядом Яги метла словно сама на свет появилась: до того ловко легли друг к другу бамбуковые полоски-прутики, до того прочно обняла их оплетка из гадючьей кожи, до того славно острый нож остругал осиновую рукоять.

– Давай-давай, – одобрительно кивнула ей Яга. – В покупной метле и половины той силы не будет, как в той, которую ты сама с любовью сделаешь. Эх, сколько я, старая, на свете живу, в колдовстве кой-как разбираюсь, а и то не устаю удивляться, какие чары могут быть в вещи, которую человеческие руки сделали, коли те руки – с умением да со старанием...