Так или иначе, со временем аристократия начинает восприниматься как «своя», хотя сословное деление сохраняется очень долго и его следы можно найти и теперь, причем не только в таких странах, как Англия, но и, например, в Польше. Восприятие начальства как «своего» снижает сопротивление налогооблагаемых.
Появление этатистских идеологий. «Право сильного» несовместимо с правом, поэтому если государство начинает защищать закон (что необходимо ему для выживания), то следующим этапом должно стать появление идей, оправдывающих или маскирующих противоречие между «правом сильного» и правом. Такие идеи начинают появляться. К примеру, Фома Аквинский называет налоги грабежом, кроме тех случаев, когда они идут «на благие цели». Это очень полезная оговорка, сделавшая возможной всю последующую апологетику государства.
Инфляция. Помимо налогов, старейшим способом обогащения является инфляция, которая раньше называлась более честно — «порча монеты». Уменьшая содержание драгоценных металлов в монетах, государство «зарабатывало» себе на жизнь. Правда, в старину возможности для этого были ограничены хождением конкурирующих монет и тем фактом, что монеты меняли на вес. То есть, широкомасштабную порчу монеты можно было организовать только если вы Римская империя и поблизости нет конкурентов, выпускающих собственные деньги. Со временем государства избавились от этих досадных недостатков.
Рост власти правителя. С утверждением государства основным политическим сюжетом становится борьба за личную власть верховного правителя. Этот процесс всегда сопровождается ростом «полномочий» и сокращением власти конкурентов. На этом этапе эта деятельность становится одним из основных направлений в расширении государства. Монархии Европы (кроме Англии) приходят к абсолютизму.
Рождение Левиафана
Интересно, что рост государства до Нового времени ограничился достижениями, которые мы назвали в предыдущей колонке. К ним можно добавить разве что присоединение новых территорий в результате военных завоеваний, традиционный для государства способ увеличения доходов.
Однако с Нового времени, где-то с английской революции ситуация радикально меняется. Инновации следуют одна за другой. Сам характер государства меняется до неузнаваемости.
Давайте вкратце остановимся на этих инновациях. Для начала скажем два слова о том, что именно «изменилось до неузнаваемости» в государстве. Изменениям подверглась его форма. Государство замаскировалось. Оно спряталось за мифами и верой.
Поясню. До того, как эти инновации завершились (а это заняло несколько веков), государство существовало в относительно ясных отношениях прав собственности. Некая территория принадлежала неким людям, которые и устанавливали на ней правила. Мы оставим сейчас за скобками тот факт, что «права собственности» образуются здесь как следствие из необходимости территориальной монополии. Важно, что эти отношения прозрачны и они по своему характеру соответствуют любым другим отношениям такого же типа, существующим в обществе. То есть, королевская семья (нравится нам это или нет) не отличается в этом смысле от семьи другого землевладельца.
Да, конечно в этой схеме тоже есть очевидная проблема. Первоначально территория государства была захвачена, а не куплена или приобретена другим законным образом, поэтому никаких договоров, отражающих сделку на уровне права между фактическими собственниками участков и вновь образовавшимся «верховным» собственником не было. Это означает, среди прочего, невозможность непротиворечивой системы права, которая бы охватывала в равной степени захватчиков и захваченных. Поэтому постоянно изобретались разнообразные идейные и юридические костыли, которые бы поддержали эту хрупкую систему. Одним из таких костылей, доживших до наших дней, была концепция суверенитета — набор софизмов, призванный объяснить, почему все устроено именно так, как устроено (показательно, как тот же Дайси, обычно отличающийся ясностью изложения, начинает путаться, как только дело доходит до доктрины парламентского суверенитета, в которой сувереном является забавная фикция под названием «король в парламенте»).
Тем не менее, несмотря на костыли, общая схема в которой король и бароны являются собственниками, худо-бедно решала свои задачи. По крайней мере, сама элита придерживалась такой трактовки в своей практике, что позволяло сохранять мир и стабильность. Например, вопреки распространенному заблуждению, феодалы не воевали постоянно друг с другом, по той простой причине, что…не могли. Для того, чтобы другие феодалы не рассматривали вас, как нарушителя конвенции и не вмешивались, вам нужно было найти обоснования войны и в качестве таковых наиболее надежными были претензии на титул собственности. Без такого обоснования феодал-агрессор становился изгоем, против него тут же образовывалась коалиция и он немножко страдал; в общем, действовала та же механика, что и в обычном праве. По этой причине фабрикация претензий на титул могла занимать долгие годы. По этой же причине заключение браков в те времена было настоящей наукой, а изменения правил наследования могли вызвать революцию.
Все это радикально изменилось в новое время. Собственник исчез. Место государя из плоти и крови заняла абстракция под названием «государство». В этой колонке мы поговорим о том, как это происходило, а в следующей — почему это произошло.
Итак, принципиально важным моментом стало появление профессиональной бюрократии. Именно коллективный интерес этой группы становится главным мотором всех последующих изменений. Бюрократия появилась как неизбежный результат расширения государства «вовнутрь», и, в частности, если мы говорим о Европе, как один из результатов политики меркантилизма, то есть, попыток государства зарабатывать на регулировании экономической деятельности, для чего были необходимы орды чиновников. Рост этой группы людей, находящихся на жаловании и кровно заинтересованных в его стабильности был поначалу незаметен, но уже во времена абсолютизма эта группа обладала серьезной властью. «Ваше величество всего лишь традиция» — эти слова были сказаны французскому абсолютному монарху в момент наивысшего расцвета этой самой монархии.
Вместе с бюрократией появилась и идея «государственного», — концепция организации общества независимая от монарха, монархии и вообще от способа управления. Классиком жанра здесь, конечно же, является Гоббс. Гоббс отличается от большинства его предшественников тем, что он преподносит государство не как продукт истории конкретных народов и не как продукт воли монархов, а как неизбежную форму организации человечества. Идея «государственного», существующего отдельно от конкретного государства является матерью всех последующих инноваций.
Сейчас для нас важны две из них. Первая — это «государственный долг». Фактически, это мошенничество, в котором заемщик — физическое лицо, заменяется на весьма специфическое юридическое лицо, проще говоря, подменяет конкретного короля абстрактным государством. Некоторые виды юридических лиц тоже национализируют издержки, однако они все равно находятся в общем для всех правовом поле и несут ущерб от банкротства. В случае государства не происходит ни того, ни другого. Государство само создает «правовое поле» и решение о том, как именно будет возвращен займ и будет ли возвращен вообще говоря, является политическим, а не юридическим. Банкротство государства ограничивается лишь его признанием неспособности платить по счетам, оно не ликвидируется, как предприятие и лишь в наиболее одиозных случаях политики несут реальную ответственность за свои действия. Самое же главное тут то, что государственные займы «обеспечиваются» налогообложением, то есть, они делаются от имени государства, а отвечают по ним налогообязанные.
Первоначально цель «государственного долга» как раз и состояла в том, чтобы избавить монарха от необходимости продавать земли и замки в уплату своих долгов и переложить свои проблемы на налогоплательщиков. Несколько позже государства открыли все прелести невозможности реального банкротства и еще позже выяснилась простая вещь — король не нужен. Для того, чтобы брать займы и вешать их на государственный долг не нужна монархия. Эта история — прекрасная иллюстрация моего тезиса о том, что государство, стремясь к расширению, находит все более совершенные формы паразитирования. И в ходе этого процесса могут меняться и «формы правления» и «социальное устройство», в том числе и ликвидироваться либо сводиться к декоративной роли институты, еще вчера казавшиеся всемогущими и незыблемыми.
