Больше всего Мод боялась, что Айви будет над ней смеяться. На кухне Вэйкс-Энда та стала питаться как следует, и из тощей деревенской девчонки выросла в пышную большегрудую красотку. Когда Сара ушла из поместья, чтобы выйти замуж, Айви повысили до младшей горничной, и теперь она очаровательно улыбалась, демонстрируя ямочки на щеках, когда доктор Грейсон ласково трепал ее по подбородку. Женская прислуга ее ненавидела, но Айви только презрительно смеялась, зная, что Джессоп и Стирз при одном ее виде раскрывают рты от восхищения. Даже Феликсу она нравилась — возможно, потому, что не носилась с ним так, как остальные слуги.

К облегчению Мод, Клем относился к Айви с некоторой опаской, а та вела себя так, будто обращать внимание на помощника садовника было ниже ее достоинства. Кухарка мрачно заметила как-то, что у Айви планы посерьезнее.

* * *

Как-то Мод узнала от Дейзи, что мать Клема умерла прошлым летом от болотной лихорадки. Значит, у них есть что-то общее! Мод решила использовать это в разговоре.

— Твой отец часто о ней говорит? — спросила она, пока он разравнивал граблями гравий на вязовой аллее.

Клем почесал в затылке:

— Да не то чтобы, мисс.

— Вот и у меня абсолютно то же самое! Отец никогда не вспоминает о маман! Я этого не понимаю.

Клем неспешно пожал плечами:

— Может, он не может, мисс.

— Что ты имеешь в виду?

Он покраснел:

— Ну, я тоже не могу про маму разговаривать. Слишком больно.

Мод посмотрела на него. Какой же ты мудрый, подумала она. Ты увидел то, что не увидела я: отец не может об этом говорить. Ему слишком больно.

Она с раскаянием подумала о частых головных болях отца и о маленьких коричневых бутылочках настойки опия, которые ему выписывал доктор Грейсон. Отец все-таки горевал, но про себя. По-своему.

* * *

В Пасхальное воскресенье Мод впервые обедала на первом этаже с отцом. Сделать высокую прическу няня ей не позволила, но Мод считала, что ее новое желто-зеленое поплиновое платье выглядит неплохо. Экзема как раз временно утихла, так что отец, возможно, ничего и не заметит, если она будет держать руки на коленях. Мод ужасно нервничала. Она напоминала себе, что отец горюет. Ей следует проявить сочувствие и вести себя тактично.

К ее глубокому удивлению, отцу, похоже, не требовались ни сочувствие, ни такт.

— У меня отличное настроение, — заявил он, нарезая мясо. — Я бы даже сказал, превосходное.

Мод изумленно уставилась на него. Отец еще ни разу не разговаривал подобным образом. В смокинге он выглядел великолепно, а его необычно светлые льдисто-голубые глаза были как никогда полны жизни.

— Мисс Бродстэрз показала мне одну из твоих акварелей, — сказал он. — Довольно неплохо. Ты бы хотела брать уроки живописи?

— Я… не знаю, папа.

— Когда-то в юности я хотел писать картины. Мой отец этого не одобрял, но я все равно брал уроки в Кембридже, а потом в Италии. Если не сдаваться, всегда можно исполнить свои желания, — он слегка улыбнулся сомкнутыми губами, будто вспоминая что-то приятное. Мод охватило сочувствие. Они с маман провели в Италии медовый месяц, наверняка он вспоминает про нее.

Мод застенчиво спросила, как его головная боль, не стала ли она легче. Отец сказал, что стала, и она набралась храбрости.

— Папа, я вот тут подумала… у нас столько книг в библиотеке, я вполне могу заниматься самообразованием… под контролем мисс Бродстэрз, конечно. Может… ты не мог бы отложить приезд мисс Ларк? Или отменить совсем?

Отец сделал глоток кларета:

— Я совсем забыл тебе сказать. Я отменил ее приезд еще две недели назад.

— Спасибо, папа!

— Тот реферат, который ты приготовила — глава из Мура и Блэкторна… На удивление хорошо сделано.

Мод раскраснелась от удовольствия.

— Тебя, похоже, очень заинтересовали английские мистики.

— Да, папа, — на самом деле из всех мистиков ее интересовала одна Элис Пайетт, и то только потому, что ею занимался отец. Даже тогда мистицизм Элис Пайетт казался ей слегка смешным. Элис была женой преуспевающего торговца, пока ей не явилось видение ада, после чего она стала часами шумно рыдать. Современники считали, что ее то ли отметил Бог, то ли преследовали демоны. К концу жизни она продиктовала свою историю какому-то монаху. Несмотря на то что «Книга Элис Пайетт» часто упоминалась в других произведениях, саму книгу уже много веков никто не видел.

Мод слегка удивилась, когда прочитала все это. Ей не показалось, что Элис Пайетт достойна внимания отца. Вполне же могло быть, что она просто сошла с ума.

— Ты не хотела бы помогать мне в работе? — спросил он, когда Айви убрала со стола. — Перепечатывать, готовить указатели и тому подобное.

Мод так взволновало это предложение, что она практически лишилась дара речи. Она вспомнила гравюру в гостиной дома священника. Она называлась «Предназначение женщины: помощница мужчины» и изображала красивую женщину, которая наливала чай ученому джентльмену, склонившемуся над книгами. Мод представила, как ухаживает за отцом и смягчает его горе.

На следующее утро она нашла Клема в огороде.

— Ты был прав насчет отца! — воскликнула она.

Он смущенно заулыбался:

— Правда, мисс?

Он был в одной рубашке. Мод разглядела золотистые волоски на его предплечьях и царапинку с каплей запекшейся крови на подбородке — он порезался, когда брился.

«Ты такой красивый, — безмолвно сказала она ему. — Просто чудо какой красивый».

Глава 11

Отец отвез Мод в Или, в книжный магазин Хиббла, и купил ей красно-черную пишущую машинку «Ремингтон». За неделю Мод ее освоила, и отец посадил ее печатать его труд для Общества антикваров.

Раньше «отцовские исследования» были в ее жизни фоном, и чем именно отец занимается, Мод толком не понимала. Но когда она занялась сокровенным делом расшифровки его почерка, ей стало ясно, зачем он столько лет ездит по библиотекам. Отец пытался найти последний сохранившийся экземпляр «Книги Элис Пайетт».

Со всем пылом новообращенного Мод погрузилась в изучение пятнадцатого века.

«После „черной смерти“ прошло совсем немного времени, она оставалась живым и ужасным воспоминанием, — писал отец во введении. — Поэтому страх перед дьяволом достиг тогда своей кульминации. Если бы мы посетили церковную службу в эпоху Пайетт, то увидели бы церемонию, во многом непохожую на нашу службу. Храм освещался тусклым колеблющимся светом лучин, облака фимиама заглушали вонь, идущую с церковного кладбища. Каждый рельеф в нашей церкви, каждая колонна и каждый образ святого были раскрашены в яркие цвета. Пели только священники и только на латыни. А прихожане были в основном неграмотны, и уроки Священного Писания до них доходили благодаря яркой настенной росписи…»

С каждой страницей, которую перепечатывала Мод, она все глубже ощущала, что отцовские изыскания становятся и ее делом. Поиски увели его из Лондона в Париж, заставили объехать весь континент, а потом след привел его обратно в Англию, к архивам старинной католической семьи Батлер-Перри.

По странному совпадению, их усадьба находилась не так далеко от Вэйкс-Энда, как раз по ту сторону границы графства, в юго-западном Норфолке. Две недели назад отец написал сэру Джулиану Батлеру-Перри, прося разрешения изучить его архив, но пока ответа не получил.

Каждое утро Мод видела, как меняется его лицо при новости, что из Норфолка так и нет письма. Она за него переживала. Его дело стало ее собственным.

* * *

К счастью, Болтушку, похоже, стук клавиш печатной машинки успокаивал, и теперь она ела, даже когда Мод смотрела прямо на нее. Становилось теплее, и Мод стала слегка приоткрывать французские окна. Печатая, она иногда делала паузы и прислушивалась, не донесется ли слабое, но вполне слышное пощелкивание сорочьего клюва.