— Никогда их не видела!

Мод никогда не видела картин? Если моя теория верна, именно она в центре их загадки.

Забыть картины Эдмунда Стерна невозможно. На первый взгляд они кажутся взрывом цвета, словно разбитые витражи. Подойдя ближе, замечаешь крошечные отвратительные физиономии, которые словно смотрят на тебя со зловещей ухмылкой. Сразу хочется отпрянуть, но не получается. Тебя против воли затягивает все глубже в безумный мир убийцы.

Ни у одной из этих трех картин нет названия, и все они построены по одинаковому загадочному плану. В их темном сердце стоит женщина в длинном черном платье. Нам видны только ее спина и волнистые светлые волосы, а вокруг нее кружит рой потусторонних тварей. Эти создания словно вышли из ночного кошмара, а прорисованы они настолько тщательно, что кажутся живыми. Карикатурные, завораживающие, зловещие… Неудивительно, что Стерна сравнивают с мастером гротеска Иеронимом Босхом.

Но что это за создания? Нечисть? Потусторонний народец? В них ли разгадка убийства? И кто эта женщина?

В поместье Вэйкс-Энд

От кухарки, огромной женщины в рабочем халате, исходит аура власти и насилия, словно от тюремного надзирателя. Сложно понять, сколько ей лет — на взгляд от пятидесяти до семидесяти пяти. Волосы она завивает, поджатые губы ярко накрашены, а смотрит она на меня чрезвычайно холодно. В этих краях если ты не родился в Саффолке, то ты «оттудова, издалека». То есть практически с Марса.

Говорить она не любительница, но пока она водит меня по дому, я начинаю понимать, что они с «мисс Мод» испытывают друг к другу ненависть того сорта, на взращивание которой требуется много десятков лет. Экскурсия, которую для меня устроили, кажется до странного срежиссированной: мне показывают только то, что Мод хочет мне показать. Интересно, увижу ли я знаменитый дневник.

Денег в Вэйкс-Энде не водится, это уж точно. Толстые средневековые стены шелушатся от сырости, выцветшая мебель была приобретена явно до Первой мировой. Время здесь как будто остановилось в 1913 году.

В «кабинете хозяина» тебя охватывает странное чувство, будто Эдмунд только что отсюда вышел. На умывальном столике две серебряные щетки для волос, в которых запутались светлые волоски. На письменном столе — стопка пожелтевших машинописных страниц: «Книга Элис Пайетт (1451–1517), мистика. Перевод и толкование Э. А. М. Стерна, доктора философии Кембриджского университета». Над этим изданием он работал перед убийством.

Дневника нигде нет.

Письменный стол Мод находится в библиотеке, с другой стороны коридора. Окна ее выходят на заросший газон, окруженный деревьями, и круглый каменный колодец с ведром на веревке. В этом колодце Эдмунда нашли после убийства, которое он совершил в этом самом саду. Вот на это все Мод смотрит из года в год.

На ее столе лежат синее фарфоровое крыло (да, крыло) и большая красная записная книжка, на которой вытиснены золотом инициалы: «Э. А. М. С.» — Эдмунд Алджернон Монтегю Стерн. У меня пересыхает во рту. Вот он. Его дневник. Мод всегда отказывалась даже подтвердить, что он существует, а тут вдруг оставила его там, где я его непременно увижу. Что она задумала? И разрешат ли мне полистать этот дневник?

— Пять минут, — мрачно изрекает кухарка. — И все.

Я слишком взволнован, чтобы спорить. Буквы, написанные его рукой, словно выпрыгивают на меня со страницы: «Эдмунд Стерн — Личное, 1906 год». За семь лет до убийства.

Сначала только беглые заметки, потом пять лет ничего. Начиная с 1911 года каждая страница исписана сверху донизу. Почерк у него мелкий и неразборчивый, но иногда в глаза бросаются отдельные фразы, и некоторые из них весьма странные.

…длинный узкий проход, вымощенный темно-красной плиткой, на ощупь горячей и отвратительно лоснящейся…

…мясистый выступ у нее на верхней губе…

Ангелы там тоже есть, но их гораздо меньше.

Когда ее принесли обратно, она ужасно изменилась.

Кое-где на страницах крошечные наброски, выполненные искусной рукой: гротескные средневековые лица, летучая мышь, жаба, сорока. Каждый набросок выглядит на удивление правдоподобным и при этом до странности пугающим.

Я знаю, что вы сделали.

Это просто картина. Разве она может мне навредить…

… тонкий пронзительный крик на болотах…

Я найду ответ у Пайетт.

Последняя страница почти пуста, единственное нацарапанное там предложение дважды подчеркнуто: «Господи, я надеюсь, что я не прав».

Убийство в саду

Почему Мод не отдала дневник полиции? Что она прячет?

На суде она сказала, что в день убийства была наверху и, когда выглянула в круглое окно в конце коридора, увидела, что отец спускается по парадной лестнице с ледорубом и молотком в руках.

Она крикнула чистильщику обуви: «Хозяин сошел с ума! Приведи помощь!» и бросилась в сад. Но было слишком поздно. Эдмунд уже стоял на коленях возле трупа.

Коронер сказал, что смерть наступила после первого удара, когда ледоруб пронзил глаз и вошел в мозг. Надеюсь, это правда, потому что следующим ударом Эдмунд снес своей жертве крышку черепа и принялся копаться в сером веществе, будто что-то там искал. И Мод все это видела.

То, что произошло потом, — одна из главных тайн всего дела. Каким-то образом Эдмунд упал в колодец, при этом там оказалось множество живых угрей, от которых он отбивался, вопя от ужаса.

Мод сказала, что не видела, что там произошло, потому что все ее внимание было сосредоточено на трупе. А потом в сад выбежала горничная. Она не разглядела в высокой траве тело, но услышала, как кричит хозяин, и бросилась на помощь.

— Да оставь его! — крикнула Мод, обеспечив себе тем самым последующее осуждение публики. Пресса назвала ее «бесчувственной и неженственной». Она к тому же была еще и некрасива.

Но в вине ее отца не было сомнений. Когда полиция его вытащила, он успокоился и сознался: «Это я сделал. Но в этом нет ничего дурного».

Он так никогда и не рассказал о причинах произошедшего. Между ним и жертвой не было никакой вражды, он просто жестоко убил первого же, кого встретил. В карманах у него полиция нашла осколки зеленого стекла, идентичные найденным в глазных яблоках, ушах и во рту жертвы, а также четыре листика купены — растения, которое еще называют соломоновой печатью или соломоновой травой. Три таких же листика обнаружили глубоко в глотке у жертвы.

Все это доказывало вину Эдмунда, но для меня эти факты значили много больше. Ведь соломонову печать много веков использовали ведьмы.

Он этого не делал

Какое отношение ведьмы имеют к Эдмунду Стерну? Самое прямое. Видите ли, я считаю, что он невиновен.

Он кричал в колодце не потому, что сошел с ума. Дело в том, что Эдмунд с детства панически боялся угрей. Его врач в Бродмурской больнице писал: «Его поведение абсолютно рационально. Единственное свидетельство безумия — то, что он страшно боится тех крошечных существ, рисовать которых его все время тянет, но он никак не может перестать это делать».

«Единственное свидетельство безумия»! Эдмунд не был безумен в день убийства, он сошел с ума потом, в больнице.

Его вину в убийстве подтверждает только свидетельство Мод. А в нем полно несообразностей.

Почему она закричала «Хозяин сошел с ума», когда он всего лишь вышел из дома с ледорубом и молотком в руках?

Зачем она отослала чистильщика обуви? Этот рослый шестнадцатилетний парень мог бы и сам остановить Эдмунда.

Как Эдмунд оказался в колодце? Может, кто-то его столкнул туда еще до убийства, чтобы убрать с дороги? Может, кто-то сунул улики ему в карманы, а потом бросил сверху оружие и угрей?

Но при чем тут ведьмы?

Дело не только в соломоновой печати, а еще и в стекле. Такое стекло я нашел в крошечном музее Вэйкенхерста. Эксперты говорят, что оно средневековое и на нем есть следы мочи и белладонны — и то и другое часто встречалось в качестве ингредиентов «ведьминой бутылки», старинного амулета против сглаза.